В паспорте Евгения Нестеровича значится: родился 2 января 1921 года. На самом деле – 31 декабря 1920 года. Запись в метрике сделали на три дня позже. И с фамилией у него тоже всё необычно. Отец, выходец с Украины, в 20-е годы работал в Баяндае «письмоводителем», записано в метрике. А во время первой мировой был фельдшером в Белоруссии. «Отец был на Финляндском вокзале, когда в 1917-м Ленин читал речь с броневика. Я ещё спрашивал его тогда – как было слышно? Отец говорил: передние ряды передавали речь задним», – рассказывает Евгений Унучков. А потом, когда каппелевцы пришли в Иркутск, отцу пришлось спешно бежать из дома на другой берег Ангары прямо по льду. Бежал, кстати, вместе с Нестором Каландаришвили. В эти годы и произошла история с фамилией. Отца звали Нестор Онучко, но когда выдавали паспорт, записали  как Унучкова. «У многих украинцев тогда фамилии обрусели, – говорит Евгений Нестерович. – Кто-то стал Онучковым, а отец – Унучковым. Редкая фамилия получилась».

Унучковы жили в «доме Берлинского» по Российской, 12. До революции домом владела семья Берлинских, в которой родились несколько музыкантов российского масштаба. Здесь, в Иркутске, в 1900-м появился на свет композитор, пианист Павел Берлинский, а в 1925-м – Валентин Берлинский, один из основателей легендарного квартета Бородина. «Я помню старика Берлинского, с нами он жил, в нашем же дворе, – улыбается Евгений Унучков. – Меня и друга моего лучшего Кольку Афанасьева он сильно гонял – по крышам мы бегали». Ему было только четыре, когда в Иркутске появилось «Общество друзей радио», семь, когда в «Звёздочке» и селе Куда заложили передающую и принимающую станции, и девять, когда появился Иркутский ра-диоцентр. В Иркутском филиале Музея связи Сибири хранится листочек, подаренный Евгением Унучковым.

На нём люди записывали, кто сколько сдал на «большую антенну». «Так и писали: «Я подписываюсь на два рубля и вызываю такого-то на соревнование!» – рассказывает он. – У государства-то денег не было. Я помню, пять-семь лет мне было, принёс друг наш, мастер на все руки, Матвей Михайлович Павлов маленький детекторный приёмник. Играл какой-то оркестр, и я вообразил, что в этом ящичке сидят маленькие музыканты».

Свой радиоприёмник у Евгения Унучкова появился ещё до армии. Бывало, ловил и Би-би-си, и герман-ское радио. «Я хорошо помню: закончил говорить то ли Гитлер, то ли Геббельс, и сразу скандирование: «Зиг хайль!». А перед выпусками их новостей звучало одно и то же, я примерно смысл уловил: «Германия борется за правое дело, а другие нас не касаются». Чувствовали мы: враг нам Германия. Но после 1939 года, когда пакт о ненападении заключили, было лучше. Приходит «Правда», там – фото Риббентропа. Читаю: «дружба с немцами», появилась у нас надежда». Тем временем «Восточка» писала в декабре 1939-го: «Германское информационное бюро сообщает: на Западном фронте день прошёл спокойно. Германские истребители встретились с французскими истребителями в районе северо-западнее Меца». Шёл четвёртый месяц второй мировой. «А мы не ждали этой войны, правда, – признаётся Евгений Унучков. – 12 октября 1940 года я ушёл в армию. Погрузили в «телятники». Я-то думал, на Запад попаду. А приехал совсем в другое место – в отдельный радиодивизион под Читой. Смешной был – в обмотках, сапогов-то в армии на всех не хватало. Мы прослушивали переговоры. Даже изучали японскую азбуку  катакана. А позже я попал в 12-й отдельный разведывательный авиаполк двенадцатой воздушной армии».

А уже в 1942-м Унучков служил механиком на походной американской приёмно-передающей станции SCR-399-A на базе «Студебеккера». «Стояли мы в Монголии на границе с Маньчжурией, – рассказывает он. – Прибыли со станции Укурей, это советская база военно-транспортной авиации, по ней перегоняли американские самолёты по ленд-лизу. В Монголии 6 июня 1944-го мы и узнали, что наконец-то открыт второй фронт.  Мне предложили – остаться в гарнизоне или идти в Маньчжурию. Вопросов не было – конечно, в Маньчжурию!». А 8 августа 1945 года объявили войну с милитаристской Японией. Маньчжурская операция началась с артподготовки, в том числе и авиационной. «Такого количества наших самолётов я никогда не видел, – рассказывает Унучков. – Летели, летели, летели. Нам пояснили: наша воздушная армия идёт бомбить приграничные китайские станции, города на солуньском и хайларском направлении. Наша армия поддерживала наступление Забайкальского фронта. Самолёты наши до Мукдена добрались. Полку даже было присвоено почётное имя – Мукденский. Хотя я сам в Мукдене, конечно, не был. Связисты на точке стояли. После этого шквала у японцев всё желание отпало сопротивляться, сдавались целыми пачками». Хинганский перевал Евгений Унучков преодолел на «Студебеккере». «Китайцы, конечно, нам вроде и рады были, но относились с опаской. Остановились мы возле какой-то деревни. Смотрим – следят они за нами. Боятся, что мы будем ночевать. А у нас приказ – двигаться дальше. Только мы тронулись, они от радости даже зааплодировали. Натерпелись они от японцев. Однажды видим такую картинку: едет по улице телега, в неё запряжены японцы, а китайцы рядом идут, вроде как погоняют. Мы давай смеяться: «Пока мы не пришли, наоборот было!».

«Японцы спешно убегали: все их склады в Чанчуне, столице Маньчжурии, были разграблены местными жителями, где каски, где одежда валяется, – рассказывает Евгений Нестерович и достаёт старый альбом. – Я его там, чистый, в Чанчуне и нашёл». Все фотографии в нём – из Маньчжурии, он сделал их сам на «Фотокоре» (первый советский массовый фотоаппарат). На его фото – рикши, пленные японцы в национальных одеждах, маньчжурские русские. Советским войскам пришлось задержаться в Маньчжурии ещё до ноября. Разведывательные самолёты ПЕ-2 проводили съёмку местности.

Винтовка всё время ездила с Евгением Унучковым в походной радиостанции, но стрелять не пришлось. Единственный раз он взял оружие в руки. В Ванемяо вдруг появился слух – японцы окружили город. Всем раздали винтовки. «Слышим, где-то действительно идёт стрельба, – рассказывает он. – Но оказалось, ложная тревога. Это было 3 сентября. Мировая война кончилась, наши палили в воздух от радости. Не пришлось убивать людей, значит, такая у меня судьба. Отнёс меня Бог. Колька Афанасьев ушёл авиамехаником на Запад, хлебнул войны сполна. Миша Фаерштейн, что был со мной в Маньчжурии, уже после войны узнал, что вся семья его – в Бабьем Яре. Ваня Шишкин, одноклассник, попал под Москву, его ранило в голову шрапнелью. Потом он ходил с палочкой; чтобы было на что-то жить, торговал папиросами «Беломорканал». Пытался учиться в ИГУ, но не смог. Шутка ли, пластина в голове. А ведь в школе он умный парень был. Так жизнь у него и не сложилась. У каждого своя война». Ваня Шишкин их и свёл с Вероникой Владимировной, когда Унучков вернулся в августе 1946-го в Иркутск.

– Он попросил поставить Нике радиоточку. А я знал Нику раньше. Мы вместе учились в школе, что у Ангары, она тогда 19-я была, сейчас – первая. А тут зашёл в комнату и даже не понял, что случилось. Искра какая-то, любовь, и Ваня уже лишний человек оказался. А потом она сама пришла ко мне домой на Троицу, я-то всё не решался. Ну, я и рассыпался от неожиданности, счастья мелким бесом. Вскоре поженились, двое детей родились – Володя и Надежда.

Вероника Владимировна ещё до войны стала сиротой. Мама скончалась в 1925-м, а отца, Владимира Алякринского, расстреляли в феврале 1938 года. Священнослужитель Никольской церкви Иркутска покоится в братской могиле на кладбище в Пивоварихе. Там же его брат Александр Алякринский и ещё несколько человек из семьи. «Как специально людей выкашивали, – говорит Евгений Нестерович. – Они же потомственные священники». Алякринские – так называемая «семинарская» фамилия. Евгений Унучков показывает дореволюционное фото. Рядом с Владимиром Алякринским – его отец, протоиерей Аркадий Алякринский, в первую мировую он был военным пастырем в Сретенском дисциплинарном батальоне. Вероника Владимировна вспоминает: отец не хотел быть священником, но дело Аркадия Алякринского старшему сыну нужно было продолжать. Он учился на медика в Казанском университете, ушёл с 4-го курса. «Дорогая Никочка, – написал он в последней своей записке из тюрьмы. – Получил всё, благодарю, береги своё здоровье. Я здоров. Всех целую, тебя целую». Почерк неровный – в комнате, где содержали заключённых, нельзя было сесть. Писал на стене.

В их комнате – огромная, в потолок, ёлка. Такая, что верхушку пришлось обрубить. Есть для кого ставить. Говорят, на каждый Новый год они устраивали концерты и спектакли. Ещё бабушка Ника играла в спектаклях, а потом дочка Надежда в 70-х годах проводила праздники в духе КВН. Оглядываюсь на книжный шкаф – всё в фотографиях. Девчонки,  пацаны. Яркая фотка, и опять три буквы – КВН. Сергей, самый младший из внуков, – председатель профкома ИГУ, один из лидеров неформального движения иркутских болельщиков КВН. Его отец, Владимир, – доцент кафедры радиофизики физического факультета ИГУ. Он, как и ещё один сын, Илья Унучков, – радиолюбитель. Илья был одним из тех, кто обеспечивал радиосвязь с уникальной ледовой станции на середине Байкала на фестивале «Зимниада». У Евгения Нестеровича – десять правнуков. Ещё полгода назад было восемь. Но в июле родилась правнучка, а в самом начале августа – правнук.