А ведь как хорошо всё начиналось в его офицерской  карьере! После окончания Санкт-Петербургского военного топографического института он был направлен служить в одну из войсковых частей в пригороде Иркутска. Это гражданские его сверстники тревожились по поводу надвигавшегося экономического кризиса. Александру в части  зарплату выплачивали регулярно, у него были перспективы дальнейшего роста по службе.

Какая же сумасшедшая муха укусила молодого офицера, что он демонстративно стал проявлять отвращение к своему воинскому долгу? И долг этот, между прочим, был вполне реальным: он заключил контракт с Министерством обороны РФ на время учёбы в институте и пять лет службы после его окончания. Но выполнять свои обязательства Голиков не захотел, объясняя это тем, что его тяготит армия.

Чтобы досрочно уволиться из её рядов, решил вести себя дерзко. По полмесяца не появлялся на службе! А если и присутствовал, то обязанности исполнял халатно. Как видно из материалов уголовного дела, которое рассматривал Иркутский гарнизонный военный суд, начальство понянчилось со своим строптивым подчинённым немало. С ним пробовали вести воспитательные беседы, приезжали к нему домой, о возможных последствиях такого безрассудного поведения Голикова предупреждали в военном следственном отделе. Не помогла ему и медицина. По заключению военно-врачебной комиссии он был признан годным к службе.

На основании всех исследованных фактов и показаний свидетелей суд расценил действия военнослужащего как дезертирство, квалифицировав их по суровой статье 338 ч.1 УК РФ. Но при этом чисто по-человечески учёл некоторые факты его биографии: с четырёх лет подсудимый рос без отца, с одиннадцати – без матери, с восемнадцати лет является опекуном над сестрой – инвалидом третьей группы. К тому же в содеянном Голиков чистосердечно раскаялся.

Однако дезертирство есть дезертирство. Несостоявшийся военный топограф теперь должен провести два года в колонии общего режима. Непонятно одно: где же логика молодого человека? Ведь до окончания контракта ему оставалось служить как раз два года. Не лучше ли было «перетерпеть» их на свободе?