Август 1941 года. 400 парней и 200 девчонок у военкомата на улице Октябрьской революции. Комсомольский призыв. «Прямо оттуда мы пешочком под песенку «Синенький скромный платочек» сразу на вокзал, – рассказывает Вильгельм Бронский. – Посадили в «телятники» на нары – и в Читу-2, на радиокурсы №9». Но 32 человека из шестисот не прошли отбор. Это были больные ребята, зэки, две беременные женщины и слишком молодые. «А мне было только 17, так я домой и поехал с тремя зэками, – рассказывает он. – Вернулся на Иркутский радиоузел радиомехаником. «Когти», пояс, сумка. Столбы, крыши. В Иркутске ещё ничего, а в деревнях под городом радио такой диковиной было». Чтобы получить радиоточку, колхоз должен был прислать к радиоузлу на Литвинова, 1, возничего с лошадью. «Зима, мороз, вышел на порог – дровни стоят, в них женщина в тулупе, – рассказывает ветеран. – Взял приёмник, были такие БИ-234, СИ-235, положил его в дровни, накрыл сеном и телогрейкой. И поехали. Везде бывали – в Смоленщине, Введенщине, Урике, Грановщине. Приехал, поставил антенну. Жердь такую – 12-15 метров. Люди собрались в избу-читальню, ты включил радио… Что тут началось! Мужики шапки снимали, бабы крестились. Парни хохотали: «Он колдун! Мозги вам правит. Какой Левитан из этого ящичка будет говорить?».

«Чапаев» картину знаете? Там Анка вторым номером была при пулемёте. Так вот я тоже был вторым номером, – рассказывает Вильгельм Бронский. – В августе 1942-го меня снова призвали. Служил на станции Мациевская в 234-й дивизии, рядом с «Отпором», сейчас это Забайкальск, станковым пулемётчиком». Каждые три месяца тысяча солдат уходила на фронт. Но Бронского оставили – к тому моменту он уже умел разбирать и собирать пулемёт с завязанными глазами. Оставили учить других и даже прочили карьеру офицера. Но не получилось. На лейтенантские курсы его не взяли. Из-за отца. Андрея Бронского расстреляли в январе 1938 года по статье 58-1 «а». Измена Родине.

А его сыну через пять лет, в феврале 1943 года, присвоили звание ефрейтора. Через девять месяцев он оказался в Чите, где заново формировалась 293-я стрелковая дивизия, разбитая под Сталинградом. Сначала Вильгельм попал в кавалерию, в Каштак. «Хорошие коньки у меня были – Мудрый, Злой, Светка и Раскол. Они, помимо прочего, должны были моментально ложиться по команде «Воздух». Так Мудрый у меня хорошо ложился, на коленце одно вставал, весь штаб потешался», – смеётся он. А потом были миномёты.

«В моём подразделении было восемь 120-миллиметровых тяжёлых миномётов, – рассказывает Бронский. – Такой же долгое время стоял у иркутского Дома офицеров». И снова Бронскому достался второй номер – подающего в миномёт 16-килограммовую мину со взрывателем. «Если я её уроню, весь расчёт разнесёт в пыль», – говорит он. 1943–1944 годы дивизию «муштровали». Никто официально ничего не объявлял, но все знали – их готовят к войне с Японией. «А мы всё сами поняли по пайке, – говорит Вильгельм Бронский. – 650 граммов хлеба мы получали, а потом пайка выросла до 850 граммов. И 100 граммов сала стали давать».

По тревоге их подняли в июле 1945 года. Для всех война уже закончилась. Для Вильгельма Бронского – только началась. 8 августа дивизия вышла к Шарасуну, недалеко от китайской границы. И тут Бронского вызвал к себе командир батареи: «Принимай первый расчёт». «А первый расчёт особый – по нему ориентируются остальные семь миномётов, – говорит Вильгельм Андреевич. – Скорость и точность важны при стрельбе». Этой же ночью, в 4 часа, дивизия перешла границу с Маньчжурией. «Стоим на нашей стороне, видим – в кабаке у них фонарь красный горит, – вспоминает ветеран. – А перед нами – противотанковый ров. Сделали настилы, и уже по ним пошли наши «Захары» (знаменитые ЗИС-5. – Авт.). Зашли в кабак этот и фонари-то им все погасили».

«На первую ночёвку встали в каре – вот так, батальонами по 300 человек, – Вильгельм Бронский расставляет спичечные коробки по столу. – А вот тут, по кругу, часовые расставлены. Мы-то под машины забрались, головы спрятали, только ноги наружу. Утром встаём – Блохин Витька лежит с ножом в спине. Остальные часовые тоже убиты». На следующую ночёвку русские уже учёные были, японцы близко не подошли. Но тут другая беда – кругом степь да сопки. И в каждой сопке – дот.

«А что такое полк в тысяча триста человек в голой степи? Да ещё с «приданными средствами» – кавалерией, артиллерией, связью. Готовая мишень! – вспоминает Бронский. – Нас с этих сопок днём и поливали. В дотах у них сидели снайперы. И били наших офицеров аккуратно в звёздочку на фуражке. А если ременная бляха у него со звездой наружу, то в эту бляху. Задание у них такое было – в первую очередь уничтожить офицеров. Так офицеры на третьи сутки пилоточки надели, и никаких блях на пузе. Мы один их кордон взяли. Заходим в конюшню. А там четыре японца себе харакири делают. Это сначала они такие смелые были, а потом резать себя перестали».

С 8 по 17 августа дивизия сделала марш-бросок 300 километров. От Шарасуна к селению Чжалайнор, озеру Далайнор, через Малый и Большой Хинган, и наконец – город Хайлар. Жара стояла страшная, а пить было нечего – практически все колодцы по дороге японцы отравили. «И вот в Хайларе старлей меня вызывает: «Пойдёшь  в город и выберешь позицию для батареи». А идти надо через железную дорогу, речной мост. Бронский взял в капвзводе лошадь и поехал. Вдруг вылетает танкетка в одном из кварталов. На ней командир дивизии Сгибнев. «Остановил и кричит: «Сейчас в тебе дыру сделают! Слазь с лошади, иди пешком до станции, там за рисовым окопом наши ребята». Оказалось, снайперы сидели в дымовых трубах. А трубы у них – сбоку дома. Амбразура готовая. Я к рисовым окопам – а попасть-то не могу. Полотно железной дороги обстреливается. Момент выбрал, кинулся, только перемахнул рельсы, за спиной: «вжжж, вжжж!». Очереди по рельсам красиво так бьют. Выбрал позицию в их садиках. Смотрю – наши уже едут. На каждом «Захаре» по два миномёта. Вот отсюда мы их и начали бомбить».

«Представьте себе гору метров 500, – рассказывает ветеран. – Японцы построили двенадцать дотов. И прямо в эту гору уходила ветка железной дороги». Наши бьют из всех восьми миномётов. А толку-то. «Пшик! Пшик!». Мины разрываются, а не берёт их ничего. Тогда командир батареи вызвал парня нашего одного, шофёра: «Грузи бензин, как хочешь, на гору забирайся и поджигай хотя бы один-два». Он бочку взял на полуторку и туда. Назад приехал уже без кабины, без кузова. Сам весь обгорел. И опять – толку никакого. Трое суток мы их бомбили». Тогда и было принято решение резать все подземные коммуникации – телефон, свет и воду. И после этого японцы не выдержали, 20 августа сдались.

«Вытащили мы из этой горы 2225 человек, – вспоминает Вильгельм Бронский. – Видим – поднимается их полог. Открылся подвал, оттуда лестница выдвижная. А наша русская орда уже вся на бруствере. Японцы выходят, палаши в кучу скидывают. Кто бежал, того сразу пристреливали». Последним вышел генерал. Торжественный. Палаш перед собой несёт. Никто у него взять его не имеет права – высший военный чин. «Смотрим, а за ним рикши с повозкой, – рассказывает Вильгельм Андреевич. – Встали, а тут жена выходит. В национальной одежде, при параде. Они сели в эту повозку, и рикши их повезли. Своими ногами он даже в плен идти не захотел».

В Хайларе русские пробыли недолго. Едва ефрейтор Бронский получил звание сержанта, как осенью война закончилась. Дивизию расформировали. «Так я и попал на Тихий океан, – говорит он. – Нас привезли во Владивосток в школу младших авиаспециалистов (ШМАС). Там мы впервые за четыре с половиной года выспались на кроватях. Представляете – такой огромный авиационный ангар. В нём 900 коек». Как-то утром «сухопутные» проснулись от сигнала подъёма, и вдруг – какой-то необычный звук. Как будто барабанная дробь. «А это старые флотские встали утром и начали плясать, – Вильгельм Андреевич смеётся. – Чечёточку выбивают. Человек 200 одновременно. Это у них физзарядка такая». Вильгельм Бронский работал аккумуляторщиком на американском тральщике, вылавливавшем мины, а затем ставил аппаратуру на американские самолёты «Кингкобра», «Аэрокобра», которые СССР получил по ленд-лизу. Работал в аэропортах Кневичи (город Артём), Новонежино, Смольяниново, Сучан. А демобилизовался в 1950-м из бухты Ольга, так называемого «Серафимовграда». В деревне Серафимовка в своё время были сталинские лагеря, а потом в этих же казармах жили авиационные механики, чинившие советские самолёты МБР – морской разведчик.

«Когда домой в Иркутск ехали, Байкал проезжали, так все плакали, никто сдержаться не мог», – вспоминает он. Вильгельму Бронскому удалось послужить сразу в четырёх родах войск. Имея орден Отечественной войны второй степени, медаль «За боевые заслуги», знак «Отличный миномётчик», Бронский ещё и ветеран тыла и труда. Когда-то, ещё до войны, он пришёл на радиоузел 14-летним мальчишкой. И после войны проработал 40 лет. В январе 2010 года почётному связисту исполнится 86 лет. «Глядите-ка, вот она, вся моя служба», – он расстёгивает ремень. На бляхе со звездой – восемь надпилов, по одному за каждый год службы. Мациевская, Чита, Хайлар, Тихий океан.