Я четвёртое десятилетие зритель Иркутского музыкального театра. Со второй половины 70-х годов ребёнком, а затем и подростком, я смотрел легендарные спектакли нашей Музкомедии. Не являясь профессиональным театралом, не буду вспоминать спектакли и роли, да это и несущественно, потому что ощущение праздника, хранившееся десятки лет, в данном случае важнее.

Такое длинное вступление мне понадобилось для того, чтобы сказать (набираюсь воздуха): новая постановка «Летучей мыши» – творческая неудача замечательной труппы…

Само по себе старинное либретто Хафнера и Жане – далеко не открытие.  По нему в последние десять лет поставлено немало «Летучих мышей» разной степени успешности. В Москве в театре Станиславского и Немировича-Данченко, в Михайловском театре  Петербурга, в Оренбургской музкомедии в конце концов.

Но у нас, на мой пристрастный взгляд,  люди, которые составляют лицо театра Загурского, лучшие солисты, которых любит и ценит иркутский зритель, собраны режиссером-постановщиком в беспомощном ремиксе Штрауса.

Юрий Лаптев, обещавший сделать новую постановку без «модных наворотов», сдержал своё слово странным образом. В его версии и впрямь нет постмодернизма. В ней всё намного хуже. Замысел почтенного дебютанта привёл к тому, что второе действие, «Бал у князя Орловского», можно смело назвать «Пьяной клоунадой в борделе». Здесь все дамы полуголые, причём наиболее «крупноформатные» из них целеустремлённо выводятся на передний план; очень быстро все,  кроме Фалька и Розалинды, начинают играть абсолютно пьяных гостей, лежащих вповалку на сцене, по уровню разнузданных объятий можно оценить взгляд постановщика на балы, которые русские князья давали в императорской Вене.

Впрочем, князь Орловский здесь – фатоватый шут, пародирующий несуществующие в природе штампы о русских аристократах, одетый в красную косоворотку под белым в золоте фраком, с позолоченной кобурой на боку, из которой он постоянно вытаскивает револьвер системы «Наган», чтобы поугрожать персонажам, публике или, направив его в голову, продемонстрировать, как ему везёт в русской рулетке. Ещё он пьёт водку стаканами, поит карикатурного медведя (артиста, зашитого в карнавальный костюмчик, можно только пожалеть), рассказывает, что на самом деле любит шампанское по утрам, а упомянутый крепкий напиток потребляет, потому что «национальность обязывает», после чего все, включая Айзенштайна, которого князь упоил водкой до невменяемости, начинают угощаться шампанским, причём исключительно «из горла». Как в этой обстановке выглядят легендарные вальсы Штрауса, вы уже догадались. Добавлю, что Генрих Айзенштайн ведёт себя не только с Аделью, но и с неведомой ему под маской венгерской аристократкой таким развязным образом, что на программке впору ставить штампик «кроме детей до 16-ти лет».

Я твёрдо убеждён: на сцене нет ничего запретного, кроме пошлости. И можно играть хоть голыми, хоть одетыми, если этого требует художественный замысел, если есть вкус и такт. Если они есть…

Советнику президента России по культуре, наверное, стоит заниматься своими прямыми обязанностями, а не пытаться ставить классические оперетты в лучших провинциальных театрах страны. Иркутск такое счастье, честное слово, не заслужил.

А артисты… Они же наши, любимые. Что я могу о них сказать? Я могу им только посочувствовать.