От последней вспышки чумы в Маньчжурии и на Дальнем Востоке нас с вами отделяют всего лишь 98 лет. В 1911 году она одним махом смыла 100 тысяч человек. «Чёрная смерть» тогда, век тому назад, показала не все свои когти, так, один какой-то жалкий коготишко. Бывали набеги и пострашнее, уносившие десятки миллионов жизней. Но, к нашему с вами счастью, и этого «звоночка» оказалось достаточно, чтобы Россия, раскинувшаяся на безмерных расстояниях за Уральским хребтом, здесь, на восточной окраине, начала строить свою национальную противочумную систему. Почему именно к нашему с вами везению? Да потому, что мы, сибиряки, живём «на вулкане» – в зоне Центрально-Азиатской природной очаговости чумы. Это огромная площадь. На ней, если где-то, как говорят эпидемиологи, «заискрит», смерчу беды и десятки тысяч километров не преграда. «Заискрить» же может где и когда угодно: Тыва, Горный Алтай, Читинская область и Приангарье напрямую соприкасаются кто с Китаем, кто с Монголией, где чумной микроб по сию пору, в двадцать первом веке, совсем не экзотика.

Однако считайте. С 1938 года ни в Сибири, ни на российском Дальнем Востоке чума среди людей не «заискрила» ни разу. Разумеется, не потому, что его величество случай всё это время благоволит нам. Когда речь об угрозе любой эпидемии, а не только чумы, – доверяться ему, своенравному, в прямом смысле слова смертельно опасно. Объяснение относительному (в мире ведь всё относительно!) усмирению чумы в пределах территории, где мы живём, иное. У нас с вами надёжный, современно экипированный, брезгующий сенсацией и потому предпочитающий не особо распространяться о своих делах, храбрый и мужественный защитник.

Как у всех, его официальная анкета скупа и лаконична.

Имя: Научно-исследовательский противочумный институт Сибири и Дальнего Востока.
Дата рождения: 5 июня 1934 года. Именно тогда Советом труда и обороны СССР был подписан Указ о его создании.
Место рождения: город Иркутск.
Характер занятий: научно-практический.
Цель занятий: обеспечение эпидемиологического благополучия по особо опасным бактериальным и вирусным инфекциям в Сибирском и Дальневосточном федеральных округах.
Интеллектуальный уровень: 87 научных сотрудников, из которых 13 докторов и 37 кандидатов медицинских и биологических наук. Весь средний персонал – только с высшим образованием.
Государственные награды: орден Трудового Красного Знамени, полученный в 1984 году в честь пятидесятилетия.

Сама по себе эта справка иной нагрузки, кроме сухой констатации фактов из биографии института, не несёт. Но задумайтесь: три четверти того века, что миновал с момента чумной вспышки 1911 года, мы живём, им хранимые. Сопоставьте всего лишь две даты: 1934-й – год рождения и 1938-й – год, начиная с которого чума среди людей умерила свой норов. Всего четыре года понадобилось институту, чтобы «ногою твёрдой» стать на отведённых ему высоким государственным указом сибирских и дальневосточных просторах. Если же без патетики, а в приземлённой, естественной для него прозе, информация о том, чем был он занят в тот короткий промежуток времени, могла бы звучать так: «Был оздоровлен весь Забайкальский очаг, где даже грызуны перестали болеть чумой; в Горном Алтае и Тыве была разработана экологически приемлемая профилактическая методика, помогающая прервать циркуляцию чумного микроба, а не только уменьшить численность его переносчиков – грызунов. И тогда же, с середины 30-х годов, специалисты института начали делиться своими опытом и знаниями с монгольскими коллегами, заботясь об эпидемиологическом спокойствии у ближайшего соседа…».

Но я всё же позволю, «расшифровывая» анкетные данные, ещё одну стилистическую вольность. Его имя – противочумный – воспринимается мною как некий обобщающий синоним. А вполне конкретное, бьющее наотмашь чёрное слово «чума» условно служит определением сгустка тяжелейших и опаснейших недугов, средства спасения от которых ищет и находит институт. Холера, сибирская язва, туляремия, природно-очаговые вирусные инфекции, бруцеллёз… Да мало ли что ещё, пока до конца не изученное мировой наукой, но уже рвущееся на волю и грозящее человечеству пожаром многомиллионных пандемий, – весь адов клубок изучается на предмет противодействия ему в лабораториях Иркутского противочумного института. Предпочитающего не распространяться в подробностях о своей работе.

Правда, когда положительный результат становится вполне очевидным, с него неизбежно спадает завеса секретности. Полученная вакцина против той или иной опасной инфекции «просто» встаёт в ряд противоэпидемических профилактических средств, принимаемых на вооружение здравоохранением. Но разве путь из закрытых лабораторий «в люди» умаляет саму значимость научного подвига?

Во дворе Иркутского противочумного института, аккурат перед его главным корпусом, стоит памятник Николаю Акимовичу Гайскому – самому первому в Иркутской области лауреату Сталинской премии. Он, будучи в сороковых годах прошлого века заместителем директора института по науке, получил эту награду за создание вакцины против туляремии – жестокой инфекции, способной в любой момент (годы-то были какие – начало Великой Отечественной) обернуться смертельным биологическим оружием и на фронте, и в тылу. Сколько лет минуло с той поры, а созданное в Иркутском противочумном институте противовирусное средство, не уступающее по эффективности оспенной вакцине, как служило, так и служит людям.

Сам коллектив Иркутского противочумного не склонен оценивать своё повседневное дело какими бы то ни было моральными категориями. Но о его подвиге я всё же упомянула не случайно: действие изобретённой Николаем Акимовичем Гайским вакцины первыми проверили на себе он сам и его ближайшие коллеги. По этому поводу нынешний директор института доктор медицинских наук, профессор Сергей Владимирович Балахонов заметил: «Что же тут необычного? Наши сотрудники испытывали на себе многие виды разработок активной профилактики. Среди них некоторые варианты чумной вакцины, холеры. Если человек разрабатывает какой-то профилактический метод, то он должен проверить его прежде всего на себе. Разве не в этом заключается один из главных принципов медицины – «не навреди»?»

Для Сергея Владимировича Балахонова, эпидемиолога и микробиолога, почти 30 лет работающего с особо опасными инфекциями, и для его коллег риск самопожертвования – одна из составляющих их высочайшего профессионализма. Наверное, поэтому в институте если и говорят о буднях, то предпочитают куда более приземлённую конкретику. Вам могут поведать, например, о том, что разработка методов активной обороны (тут директор института мягко меня поправил: не обороны, а активной профилактики) – это традиция, заложенная работавшими здесь выдающимися учёными Алексеем Михайловичем Скородумовым, Николаем Акимовичем Гайским, Игорем Валерьяновичем Домарадским, Евгением Павловичем Голубинским – одним словом, целой плеядой блестящих исследователей. Между прочим, к своему семидесятипятилетию Иркутский научно-исследовательский противочумный издал библиографический сборник, на суперобложке которого можно прочесть: «Посвящается основателям, ведущим учёным, ветеранам и всем научным сотрудникам института, внёсшим свой вклад в его становление, развитие и обеспечение эпидемиологической безопасности Сибири и Дальнего Востока». Такой вот долг благодарной памяти об абсолютно каждом, кто когда-либо открывал двери институтской проходной и занимал в лабораториях и кабинетах ему одному предназначенное место.

А ежели вы не разочаруете своих собеседников пустым любопытством, возможно, вам расскажут и о том, что в институте в экспериментальном порядке недавно получена более совершенная вакцина против сибирской язвы, и даже, снисходя к вашей дремучей безграмотности, объяснят, чем она превосходит ту, что используется сейчас. Новая, химическая, активнее стимулирует иммунитет, более прогнозируема, менее опасна. И, завершая объяснение, поставят вот какую точку: «В общем, новая вакцина против сибирской язвы – безусловный шаг вперёд».

Из скольких успешных шагов сложились прожитые три четверти века? Возможно, в анналах института есть и такая информация. Но разве мы не знаем, что честная статистика лишь по-своему отражает реалии бытия? У такого неординарного учреждения, как Иркутский научно-исследовательский противочумный институт Сибири и Дальнего Востока, особая, связанная только с его спецификой материальная сфера. Это скопище витающих над землёй бессмертных оборотней – вирусов и бактерий. Его задача – отследить и зафиксировать скользящий в невесомости миг их постоянных изменений; увидеть «в лицо» доселе ещё не известных людям патологических агентов и вовремя забить тревогу; как можно оперативнее идентифицировать опасного незнакомца, чтобы предотвратить тяжкие последствия реальной атаки. В прошлом году сибирская язва «вспыхнула» в Бурятии. Долгое время не могли установить её возбудитель. В итоге окончательный диагноз был определён в Иркутском противочумном институте. Причём в течение 18 часов с момента поступления «материала». Как считают специалисты, это для сибирской язвы очень быстро. А назвав разновидность возбудителя, учёные подсказали меры соответствующей коррекции профилактических мероприятий.

Вся жизнь института соткана из таких вот драматических моментов. Потому что диагностика возбудителей самых опасных, до поры до времени дремлющих инфекций – это и есть основной его профиль. И тут в самый раз вспомнить о том, что в современной России только пять противочумных институтов, из которых Иркутский – не только самый старший по возрасту, поскольку был первым, но и самый технически вооружённый против невидимых, но вездесущих врагов. Именно в нём, в Иркутском противочумном, в девяностые годы минувшего столетия был открыт центр генной диагностики особо опасных инфекций. Именно он, Иркутский противочумный, является сегодня референт-центром по бактериальным инфекциям в Сибирском и Дальневосточном федеральных округах. Меру ответственности Иркутского противочумного института перед миллионами людей, перед страной можно себе представить. Но я всё же попросила директора по возможности точно сформулировать требования государства к институту. В ответ услышала:

– Государство хочет получить от нас разработку унифицированного алгоритма лабораторной диагностики особо опасных инфекций на модели холеры, сибирской язвы и чумы. Государство ждёт от нас такого уровня лабораторных исследований, который позволяет определять наличие высоко опасного патогена во взятой пробе в максимально сжатые сроки – приблизительно от 15 минут до нескольких часов. Освоенный нами самый современный метод геномного анализа позволяет выдерживать эти жёсткие сроки. Иначе просто нельзя. Ведь согласитесь: нет ничего страшнее неразгаданного, неопознанного и проскользнувшего мимо дозора зла. Особенно в современных городах с их лихорадочным ритмом и постоянной толкотнёй.

В Иркутском противочумном институте есть отдел, название которого для непосвящённого звучит неожиданно и даже странно – «Музей». Вы представляете себе застывшие, припорошенные пеплом отлетевших десятилетий экспонаты, но тут же попадаете впросак. В помещении, куда постороннему вход категорически закрыт, как, впрочем, и во все лаборатории, живёт (именно живёт!) коллекция всех известных на нашей зауральской территории бактерий. Неумирающий «материал» помогает учёным разрабатывать вакцинные штаммы, наблюдать в динамике изменчивость микроорганизмов, чтобы прогнозировать развитие эпидемических процессов.

– Чтобы знать, как с ним бороться, – замечает Сергей Владимирович Балахонов, – нужно видеть врага во всех его ипостасях.

Я же ловлю себя на мысли о том, что самые расхожие, банальные сентенции в стенах института обретают свой истинный, глубокий смысл. А ещё по каким-то труднообъяснимым ассоциациям встаёт в моей памяти другой удивительный «музей» – спасаемая в осаждённом, умирающем от голода Ленинграде коллекция злаков. Понимаю всю некорректность сравнения, но разве не во имя будущего созданы и существуют обе эти коллекции, в одной из которых хранимое учёными-аграриями зерно жизни, в другой – постоянно приручаемое вирусологами и микробиологами зерно смерти? Не дать этому семени где-либо прорасти страхом, сумятицей, огромными человеческими жертвами – забота Иркутского научно-исследовательского противочумного института. Четыре специальные противоэпидемические бригады – его «спецназ». Две бригады – в постоянной готовности, две – в резерве.

Четыре года тому назад, так уж обернулся журналистский фарт, мне удалось вблизи «рассмотреть» эту самую готовность №1. Если помните, тогда случилось в Юго-Восточной Азии цунами, за которым с фатальной неизбежностью должны были следовать кишечные эпидемии. И вот в течение десяти последних февральских дней в полной экипировке специальная противоэпидемическая бригада Иркутского противочумного института (СПЭБ) ждала отмашки из Москвы. В тот раз международные силы спасения обошлись без иркутян. Но я видела, каких нервных издержек стоила всем им, иркутским «спецназовцам», каждая минута такого напряга. Чаще же всего Москва даёт «добро» на взлёт. И тогда они отправляются в любую точку, где «заискрило», чтобы, работая в автономном режиме, гасить занимающееся пламя. Вот лишь краткий перечень их недавних экстренных маршрутов: Таджикистан, Бурятия, Чечня, Дагестан, совсем уж свежий – Цхинвал.

Сейчас, ссылаясь на юбилейный повод, в самый раз яркими подробностями расписать любую из этих экспедиций: проявленные в них мужество, терпение, храбрость того заслуживают. Но с кем бы ни приходилось разговаривать: с самим ли директором института Сергеем Владимировичем Балахоновым, не единожды возглавлявшим СПЭБы, с научными ли сотрудниками, – никто из них не сомневается в не меньшей, если не большей, важности постоянной рутинной работы в «полевых условиях». Не потому ли, что, к примеру, проработка известных, «картированных» мест скотомогильников или анализ почвы на строительстве Богучанской ГЭС, начисто лишённые даже намёка на героизм, как раз и предотвращают многие трагические «неожиданности»?

«Добрые дела вершатся в тишине, им противопоказана шумиха» – на этом три четверти века стоял и впредь стоять будет страхующий нас от тьмы невзгод Иркутский научно-исследовательский противочумный институт.