Скорбные рвы и скромный мемориал спрятаны в лесу у кромки поля. Здесь действительно пахнет осенью. Ещё не студёной и злой, а тихой, грустной и умиротворённой, как поминальная молитва.  Как лица людей, сбившихся в кучку рядом со скромной стелой с именами погибших. Еврейские фамилии перемешаны с типично сибирскими, украинскими, русскими. Красивая высокая седая женщина гладит потёртые буквы на камне:

– Вот отец мой, Толстиков Гаврила Константинович, крестьянин. Он не здесь похоронен, во Владивостоке умер, туда его отсюда везли. Я уж потом доискалась, писала запросы, обивала пороги кабинетов. У папы было больное сердце.

Это память Таисии Гавриловны Вайханской. Когда забрали отца, её, маленькую девочку, бросили в разорённом доме. Всё хозяйство сразу разграбили, а ребёнка оставили в пустой хате. Сказали: «Через три дня заколотим». Соседка взяла сироту на первое время к себе.

Галина Абрамовна Благинина скорбную повесть своего рода помнит всю досконально. Абраму Исаевичу Клугману, её отцу, 1 июня 1938 года, когда за ним в ночь приехал  печально прославленный «чёрный воронок», было 36 лет. Уже почти год он не служил на складах военторга, но всё равно в числе других одиннадцати «членов диверсионной группы» его обвинили в шпионаже. Он якобы стремился лишить Красную Армию продовольствия в пользу японской военщины. Дочке Галине шёл тогда шестой год, сынишке Матвею – четвёртый. Пятого августа жена «японского шпиона» родила третьего ребёнка, дочку Асю. Но об этом Абрам Исаевич так и не узнал. 19 июля он был расстрелян. Может быть, в подвалах ЧК. А может быть, и здесь, в этой безмолвной роще, навсегда укрывшей в шёпоте листьев эхо зловещих выстрелов. Это стало известно уже в годы перестройки. Как и многое другое о смутных годах репрессий. Правду о них страна узнала уже при Горбачёве, когда родилась общественная организация «Мемориал», а в Иркутске был создан клуб жертв политических репрессий «Встреча». Для большинства дочерей, сыновей, внуков и правнуков казнённых эта встреча с безвестно исчезнувшими когда-то в ночной тревожной тьме родными и близкими стала слишком запоздалой, трагической, но от того не менее дорогой и священной.

Как, например, для Павла Абрамовича Лонциха, чей дед Товий Абрамович Бурштейн, «враг народа»,  тоже покоится где-то под этой травой, под соснами и берёзами за Пивоварихой. По протоколам сфабрикованного в НКВД дела значится, что раскрыта антипартийная группа. В эту группу входили директор Кутуликской МТС Павел Бурштейн, бурятский коммунист и государственный деятель Михей Ербанов, чьим именем теперь названа одна из улиц в Иркутске, и передовик сельского хозяйства Ардан Маркизов, ездивший в Москву в составе большой делегации Бурятского автономного округа. Хорошо известна фотография Сталина с бурятской девочкой на руках, так вот эта девочка – дочь того самого «антипартийного оборотня» Геля Маркизова. Трое «предателей» обвинялись в создании антисоветского, панмонгольского заговора, целью которого был срыв посевной и использование колхозных лошадей для организации сабельных рейдов в тылы Красной Армии.

Горька и безутешна память этих людей о судьбах родных. Горька память народа о тёмных днях страданий. Чудовищный произвол репрессивной политики режима над своим же беспомощным населением невозможно объяснить, искупить, реабилитировать. Можно только помнить.

Как поклон своим соплеменникам, своим сородичам члены еврейской общины поставили чуть в стороне от общей памятной стелы траурный памятник. Чёрная мраморная плита с еврейскими письменами и звездой Давида украшена бронзовой минорой на девять свечей. Жертвователями на памятник стали Павел Лонцих и Марк Финкельштейн, помогла установить его администрация Ушаковского муниципального образования. Здесь, у нового чёрного обелиска, склонили головы все приехавшие к праху отцов и дедов. Зажгли многочисленные свечи как символ неугасимой печали и покаяния. Здесь прозвучала поминальная молитва на языке Авраама, Исаака, Иакова.  

– Амен! – хором вторили ей собравшиеся, негромко и глубоко. И едва начавшие желтеть берёзы шелестели вослед непонятным загадочным словам, напевным и стройным.  Тихо мерцало над кронами ясное мирное небо. Печальный, милый месяц элул, месяц еврейской памяти, месяц дани родным могилам, вступал в свои права…