«Ветер уважал неприкосновенность личности»

Отпуск в Европейскую Россию был задуман архимандритом  как образовательная  экскурсия на Афон с лучшими из воспитанников. Во время путешествия  все планировали вести дневники, чтобы после издать их под общей обложкой. Деньги  на дорогу ректор рассчитывал заработать своими  лекциями в Общественном собрании, и, наверное, заработал бы, но Петербург запретил брать студентов – из-за волнений столичной учащейся молодёжи.

Намеченный изначально маршрут, таким образом, изменился, и архимандрит решил прежде всего навестить своих близких, погулять по знакомым с детства местам. Сначала всё было хорошо, но недели через две странная усталость стала сковывать его, и к концу месяца он почувствовал себя удручённым. В Иркутске, постоянно погружённый в дела, он редко вглядывался в происходящее за семинарскими стенами, но здесь, в центре России, нельзя было не видеть уже, что власть в панике отступает, что называется, «по всем фронтам». Все говорили о забастовках, стачках, покушениях; все пребывали в возбуждённом состоянии, странной смеси отчаяния и эйфории. Куда бы ни заходил ректор, всюду проступала всепоглощающая картина утраты государственной мощи.

На вокзале в Томске, выйдя из поезда, он увидел, как дама с ребёнком и большим багажом упрашивала извозчика подвезти на соседнюю улицу. Возница ломался, требовал два рубля, «потому как на резиновых шинах». Ректор вступился за даму – и извозчик  едва не смял его вместе с несчастной пассажиркой и мальчиком. И умчался, оставив «на поле боя» раздавленный чемодан и перевёрнутую корзину. 

От Томска соседкой по купе оказалась барышня, без умолку рассуждавшая об эмансипации и революции.  Послушав её,  ректор вынул из сака номер «Киевлянина»  с фельетоном «Письмо одной прогрессивной девицы другой», начинавшееся ироничной картинкой: «Деревья стояли на страже гражданской свободы,  птицы пели «Марсельезу», а ветер, уважая неприкосновенность личности,  дул в противоположную сторону. Мы говорили речи, били стёкла». Заканчивалось «Письмо» «революционным пожатием прогрессивно настроенной руки».

Девица прочла и… попросила подарить ей газету. Архимандрит расстроился, вышел в коридор и долго вглядывался в окно, пока мысли его не приняли новое, успокаивающее  направление. 

Кант, Лессинг и Гёте сошлись в иркутском Общественном собрании

А всего более успокаивали хозяйственные заботы. Вот и теперь, под стук вагонных колёс, Никон вспоминал о 800 рублях, обещанных епархией на издание «Истории иркутской семинарии», а также о том, что надо бы поднять жалованье эконому хотя бы на 15 рублей в месяц. С эконома лучше бы и начать, ведь если он расстарается, то и на сахар семинаристам не придётся просить, а на сахар надобно никак не менее 484 рублей 50 копеек в год. Епархиальное управление, может статься, и выделит, но не сразу. Да и сколько при этом придётся выслушать про ремонт архиерейского дома (тысяч на 45, не менее), про то, что свечному заводу нужен новый каменный склад, равно как и про то, что семинария испросила ведь уже 200 рублей для Братства вспомоществования  малоимущим воспитанникам.

Что до братства, то двумястами рублями тут, конечно, не обойтись, но они могли бы стать хоть каким-то почином, остальное же архимандрит заработает популярными лекциями в иркутском Общественном собрании. Способ верный, опробованный ещё в 1903 году и давший прекрасные результаты в следующем, 1904-м, когда Никон выступал в паре с преподавателем семинарии протоиереем  Головщиковым. Иркутяне с удовольствием погрузились тогда в космогонические теории, представленные доступно и ярко, познакомились  с Кантом, Лессингом, Гёте, заглянули в дневник ректора, полный сочных картин и неожиданных мыслей.

Теперь, в поезде, архимандрит  набрасывал  очередную лекцию – о проектах реформы духовно-учебных заведений. Сцена с томским извозчиком натолкнула его на ещё одну тему – о переносчиках микроба революции и о тех, кто рождает  этот микроб, – начитанных, воспитанных, обаятельных людях, задумавшихся о «судьбах человечества». Это подражая им иркутские гимназисты нынешней весной «бунтовали против правительства», разбивая чернильницы, отрывая крышки у парт и требуя отставки инспектора.

Внимание: «затейники»

Для таких младореволюционеров архимандрит  Никон нашёл ироничное определение –  «затейники». И был убеждён, что бороться с ними нельзя, а нужно переводить их энергию в мирное русло. С семинаристами это удавалось вполне.

В один из сентябрьских дней 1904 года ректор пригласил педагогов и старших воспитанников в свою келью и просто, по-домашнему,  попросил поделиться  соображениями о работе воскресной школы. Студент Рекославский, набрав воздуха, заявил, что если уж школу все зовут образцовой, то обучаться здесь должен быть вправе каждый, независимо от вероисповедания. И вообще: первым помощником ректора по воскресной школе должен быть  только студент.

В келье стало очень тихо, и Рекославский вопросительно оглядел педагогов. Но они, заведомо  приготовленные ко всему,  ни жестом, ни взглядом не выразили ни малейшего удивления.  Напротив, стали высказываться в том смысле, что преподавание вполне можно доверить  студентам-старшекурсникам. Кончилось тем, что из девятнадцати педагогов воскресной школы пятнадцать оказались семинаристами. 

И все мысли воспитанников теперь вращались вокруг того,  как бы не упасть лицом в грязь. Занятия по арифметике, русскому языку перемежали «Утром здорового смеха», собрали народную библиотеку. Идеи воплощались одна за другой, и «Иркутские губернские ведомости» с удивлением констатировали, что на воскресных занятиях при семинарии «места не только заняты, но многие стоят. По предложению студентов  руководство семинарии ведёт переговоры об открытии второй учебной площадки – в  Преображенской церковно-приходской школе».

Встречаясь с редактором «Иркутских губернских ведомостей», Никон с удовольствием отмечал, что и народные чтения его воспитанники готовят не менее, чем педагоги: младшеклассники поют в хоре, старшеклассники играют в оркестре, выступают с рассказами о Корее, Японии и пр. 

И «Пролегомены…» тоже

Среднему же звену семинаристов Никон предложил  проводить по субботам философские дискуссии, а для затравки по каждой теме представлять реферат.  Первым вызвался шестиклассник Владимир  Марков, выступивший с сообщением «Мои чувствования по поводу слов Некрасова: «Суждены нам благие порывы, да свершить ничего не дано». К следующей субботе Андрей Кирножицкий  написал  реферат «Накануне реформы министра Д. Толстого» (картинки гимназической жизни по «Гимназистам» Гарина.) Вслед за ним и Иннокентий Иванов поделился мыслями на тему «Духовенство и интеллигенция: их борьба между собою и отношение к этой борьбе семинаристов». А Иннокентий Петелин очень  любопытно прокомментировал «Воспоминания из жизни в Иркутском духовном училище».

Субботние дискуссии начинались с 8 часов вечера, а заканчивались не ранее 11-30, но и расходясь из аудитории, ученики продолжали спорить. Архимандрит во всё время обсуждений деликатно молчал и лишь в самом конце позволял резюме, после которого первым запевал «Достойно есть».

Эти встречи местная пресса окрестила философскими вечерами, и действительно: планка их поднималась довольно высоко. К примеру, в январе 1905 года читался отрывок из «Пролегоменов о всякой будущей метафизике» И. Канта, представлялся опыт самостоятельного решения богословско-философского  вопроса о Боге, анализировался  «Возможно-истинный дух нашей жизни и наших занятий». На этом фоне и педагоги семинарии были вынуждены в ноябре 1904 года начать «Самообразовательные вечера» под руководством преподавателя философии Березовского.

Сам ректор в эту пору готовил очередную популярную лекцию, выручку от которой передал иркутской Детской площадке. А его коллега по семинарии, протоиерей Головщиков, собрал  немалую сумму для раненых популярнейшей лекцией «О Солнце».

Государство в государстве

Семинария, не отгороженная от города,  тем не менее оставалась государством в государстве, и типичные язвы военного времени не разъедали её, напротив, она всюду распространяла живой и здоровый дух. И архиепископ, высокопреосвященный Тихон, ничуть не пенял архимандриту Никону на живые и современные формы работы.  Более того, он решил передать семинарии издание «Иркутских епархиальных ведомостей», которые находил теперь слишком сухими и скучными. И снова в келье архимандрита собралось семинарское «вече». И Никон невольно отмечал повзрослевшие лица, новую интонацию, уже и без тени фрондирования.

А месяц спустя  господа семинаристы решали, можно ли разместить на их территории раненых. Параллельно над этим задумались и в иркутской управе, и в клубе Общества приказчиков; но если там вздыхали и спорили, сколько взять с армии за аренду, то здесь просто решили уступить три строения из четырёх.

Выход из тени

Опыт церковной демократии был явлен в Иркутске ещё в феврале 1890 года, когда архиепископ Вениамин  вызвал одного из хлыстов на открытую дискуссию о таинстве святого крещения. О ней было всюду и заранее оповещено,  местом выбрана церковь  Благовещения в самом центре Иркутска – неудивительно, что собралась  многочисленная публика, с изумлением внимавшая происходящему.

Иркутское духовенство  изначально, то есть со времени основания острога, было главной связующей нитью местного общества. Разгулы стихий, особенно страшные в первом столетии истории города, беззащитность перед неограниченной властью воевод собирали иркутян вокруг церкви. Позже, когда в городе заработал механизм самоуправления, духовенство как бы отступило в тень, дав дорогу просвещённым купцам-меценатам,  коммерсантам-государственникам. Но и тогда добрые начинания подвигались наставлением пастырей, освящались молебном; избранный городской голова вместе с гласными рано утром первого января приходил в кафедральный собор на благословение, и лишь после этого начиналось настоящее служение.

К началу двадцатого века ситуация в Иркутске изменилась: часть купеческих родов пресеклась, часть выехала из Сибири, и город наводнили коммерсанты нового толка, куда более мелкие и разобщённые. Иркутск купеческий перестал быть центром притяжения новых идей – и  духовенство начало постепенно  выходить из тени. Слишком поздно, как показали последующие события.

Автор благодарит за предоставленный материал сотрудников научной библиотеки Иркутского государственного университета.