– В тот день, когда началась война, я работал в ночную смену в шахте в деревне Горловка в Донбассе, куда приехал из родной Белоруссии. Мне было 18 лет. Месяца два мы ещё поработали на шахте, а потом её стали бомбить. Мы с двумя товарищами-белорусами решили пешком идти домой. Дошли до Курска и только там узнали, что в Белоруссии немцы. Пошли в военкомат и записались добровольцами на фронт.

В 1941 году я окончил курсы младших командиров и был зачислен в зенитную артиллерию. Эшелоном нас доставили на станцию Погорелое Городище около Ленинградской области. Она была конечной, дальше поезда не шли. На станции мы с четырьмя пушками простояли всю зиму. Нашей задачей было вести заградительный огонь. Видим, летят немцы – наводим орудия и палим. Правда, за всё это время никого не сбили. Да и не было у нас такой задачи. Немцы бомбили нас тогда только один раз – чуть не попали в нашу пушку. Но всё обошлось. Летом 1942 года нашу батарею перевели ближе к Орлу, а через несколько месяцев я попал в госпиталь. После сильной бомбёжки вышел из землянки по нужде и потерял сознание. Оказалось, что у меня расстройство функции мозжечка: ходить, опираясь на стенку, я мог, а стоило только потерять опору – сразу падал.

Весной 1943 года после выздоровления меня и других отлежавших в госпитале бойцов – в основном это были лётчики – отправили к месту формирования новых частей. Расформировали, а потом приехали так называемые «покупатели» – руководители воинских частей. Так я попал в противотанковую артиллерию, оснащённую 45-миллиметровыми пушками. Неделю мы тренировались с новыми орудиями, а потом нас отправили на передовую – в район Орловско-Курской дуги, что севернее Орла. Шли мы пешком. Помню, заходим в лес, а там слева и справа таблички «Осторожно, мины». Оказывается, это была освобождённая от немцев территория, которую ещё не успели разминировать. Не прошли и нескольких километров по лесу, как налетели «юнкерсы» и давай бомбить. Мы все разбежались кто куда, забыв и про таблички, и про мины. Собрались все вместе часа через три. Несколько человек подорвались на минах, и их увезли.  

До деревни Мойлово, где мы должны были наступать, дошли без особых приключений. Свою пушку мы всё время по очереди тянули на себе. Пришли к пункту назначения, и командир нам сказал: «Оставайтесь на пригорке, да смотрите не высовывайтесь!». Мы смотрели, как в наступление шли другие части. Кругом дым, все кричат «Ура!», откуда шум – непонятно, то ли это бомбы, то ли мины взрываются. Утром в наступление должны были выступать мы. Но мы набрели на минное поле, где я и подорвался. На этом война для меня была закончена. Очнулся я в полевом госпитале, смотрю: ноги забинтованы, живот забинтован, рук нет. Рядом кто-то на операционном столе лежит, причём человек  отдельно, а ноги отдельно. Настроение было самое плачевное. В голове вертелись вопросы: «Как дальше жить? Чем заниматься?».

С этого момента Михаилу Романовичу пришлось заново учиться многому. «Ещё в госпитале я пробовал писать. Как? Ребята сшили специальную резинку, которую я надевал на правую руку, под неё – ручку, и начинал писать, правда, получалось коряво. Потом стал покрепче резинку делать, стало лучше получаться». Через некоторое время он согласился на операцию, которую ему провёл известный иркутский профессор хирургии Василий Щипачёв. Он исправлял деформацию кистей рук при травмах, создавал рабочую культю, совершенствуя достижения известных зарубежных учёных.

– 18 марта 1945 года я приехал в Иркутск на операцию, через 20 дней мне её сделали. Помню, сразу после операции Щипачёв зашёл ко мне в палату и спросил: «Ну как ты?». Я ответил: «Что-то больно». Он сказал: «На, попей», и дал мне стакан спирта. Я выпил и уснул.  Потом был долгий период реабилитации, который включал в себя массаж и разработку, а 25 июля меня выписали.

Вскоре я женился. С будущей супругой познакомился на прогулке. В том месте, где сейчас здание «Востсибугля», была огороженная забором территория, где росли деревья. Там мы и повстречались.

– Сразу друг другу понравились?

– Если бы не понравились, разве бы поженились? После свадьбы я отправился в собес и попросил комнату для молодой семьи. Мне ответили: «Комнату дадим, а что вы дальше делать будете?». Я сказал, что пойду учиться, тогда мне предложили стать учеником бухгалтера в этом же собесе. Через некоторое время я окончил курсы бухгалтеров, потом работал в геологической экспедиции, НИИхиммаше… Получается 46 лет непрерывной трудовой деятельности. Ушёл на заслуженный отдых только в 1993 году.

Несмотря на полученную в юности травму, Михаил Романович полностью обслуживает себя сам. Пока мы беседовали, он поставил чайник, достал чайные пакетики из пачки, налил чай. «Мы всё можем – и картошку садить, и копать её, и стругать, и домик на даче построили. Только сейчас Николай Михайлович не даёт ничего делать, говорит, уйди, не мешай», – жалуется Бриль-старший. «Папа очень самостоятельный, даже когда я предлагаю, скажем, нарезать хлеб, он отвечает: «Я сам». Единственное, что вызывает у него сложности, – пуговицы на рубашке. Но и тут он вышел из положения – покупает на «липучках», — рассказал Бриль-младший.

– Говорят, вы не любите выставлять напоказ свои награды.

– А зачем это делать? Хотя пиджак с ними всегда при мне, – сказал Михаил Романович и достал его из шкафа. Любовно разгладил на кровати. – Вот это – орден Красного Знамени, вот орден Великой Отечественной войны. Основных две, все остальные – приложения. Есть медаль «За победу над Германией», есть медаль имени маршала Жукова, медаль «Ветеран труда». А это – за Орловско-Курскую дугу. Но они не боевые. Людей, у которых есть медаль «За победу», в России очень много.

– Вы довольны тем, как сложилась ваша жизнь?

– Доволен, что остался жив. Доволен тем, что всю жизнь работал. Так уж сложилась моя судьба, что из троих детей остался только старший сын. Супруга умерла давно – в 1980 году. Мы с ней вместе прожили с 1945 года. Но я не унываю и стараюсь жить настоящим – в августе из Санкт-Петербурга должна приехать внучка. Пусть только на два дня, но я её очень жду.

«В детстве я задумывался, с кого брать пример. Имена потенциальных кандидатов вкладывали в наши головы с самого детства – Маресьев и другие, – рассказал Бриль-младший. – А потом я понял, что самый главный пример жизнелюбия и внутренней силы – мой отец. То, что после такой страшной травмы он не потерял себя, и то, что в свои 85 лет он бодр и продолжает идти по жизни с улыбкой,  многого стоит».