В преддверии мира
День 1 августа 1905 года пришёлся на понедельник, то есть стал обычным рабочим днём. Достаточно душным, и редактор «Иркутских губернских ведомостей» в четыре часа пополудни отправился в Интендантский сад, полагая, что там, в летней резиденции Общественного собрания, и найдёт всех нужных персон. К тому же в тени деревьев после стаканчика прохладительного с тарталеткой к отцам города возвращалась привычная живость мысли. В какие-то полчаса всё было обговорено и решено, и советник Виноградов решил даже прогуляться по саду, перед тем как возвращаться в редакцию.
С Интендантским садом у господина Виноградова сложились совсем не простые отношения. То есть, собственно, он любил здесь бывать, но, в отличие от обывателей, не мог просто позволить себе получать удовольствие и, постояв у пруда, непременно обозревал всё критическим, даже придирчивым, взглядом общественного деятеля. А, вернувшись домой, переносил раздражение на бумагу. Вот и сегодня, только-только добравшись до кабинета, поспешил записать сложившуюся по дороге фразу: «Интендантский сад, являясь собственностью города, должен служить горожанам – между тем бесплатные гуляния не носят должного порядка и системы».
Он прошёлся по комнате, постоял у раскрытого окна, вбирая приятную, с лёгким запахом настурций прохладу, однако не смягчился: «В свободные от платных и бесплатных гуляний дни (то есть когда нет буфетов и представлений на открытой сцене) сад не освещается, а публика между тем есть. Сейчас аренда Интендантского сада заканчивается, и в будущем его хотели бы взять Общество приказчиков и комиссия народных развлечений. При новой аренде необходимо поставить условием большую свободу в пользовании садом горожанами, усилить его освещение, расширить главную аллею, углубить сад с задней стороны и отнести театр ближе к Ушаковке».
Столовые перевесили
Он хотел прибавить ещё и про городское «благоустройство» в целом, про фонари, «которые почему-то лишь днём ласкают обывателя, а ночью половина Большой улицы окутывается мраком, об остальном и говорить нечего». Но тут вошла в кабинет супруга с розеткой свежесмородинового варенья – и строгий критик не устоял.
Воспользовавшись паузой, госпожа Виноградова спросила, а верно ли, что антрепренёр Свирский ведёт с итальянцами переговоры и хочет получить их на весь зимний сезон в театр Общественного собрания?
[/dme:i]
– Верно только то, что Софья Абрамовна Светлова уже более не претендует на эту площадку и уезжает во Владивосток, – вкусно ответил, запивая смородину чаем, первый в городе театрал. – Кто займёт эту сцену – могу предполагать, но не хотел бы, чтобы это были итальянцы.
И Виноградов стал рассуждать о том, что никакому антрепренёру не вывезти из Италии в зиму весь оркестр, полноценный хор и балет. Труппа и сейчас, в разгар лета, прибыла в усечённом составе, и спектакли будут более походить на концерты. В Томске и Красноярске публика закрывала на это глаза, а вот в Иркутске вряд ли простят зияющие пустоты в оркестре и жидковатый хор.
Впрочем, в «Иркутских губернских ведомостях» не будет привычных критических обзоров. Редактор понял это ещё неделю назад, когда супруга генерал-губернатора графиня Кутайсова улыбнулась ему:
– Я надеюсь и даже рассчитываю на то, что господа артисты согласятся на большой концерт в пользу детских столовых.
– До сих пор ни одна труппа не отказывалась от благотворительных выступлений.
– И их было тем больше, чем теплее оказывались рецензии… Не правда ли, господин редактор?
Это значило: никакой иронии до той самой минуты, как весь благотворительный сбор не поступит в кассу опекаемого графиней общества «Утоли моя печали». Самое большее, что можно сделать, – не открывать страницы газеты для «гнусностей» (так советник Виноградов называл незаслуженные похвалы).
Срочно выписываем железный занавес!
Разумеется, он был огорчён, но при этом совсем не рассержен – ни на генерал-губернаторшу, ни тем более на итальянцев. Что до последних, то их следовало даже благодарить за то, что встряхнули (пусть и невольно) городскую театральную дирекцию.
[/dme:i]
Выборы нового состава гласных, отвечающих за работу иркутского театра, счастливо совпали с известием, что весь август 1905 года в Иркутске будет давать спектакли итальянская оперная труппа. Следствием же стало то, что к зданию городского театра приложили европейскую мерку. Свечное и керосиновое освещение было найдено совершенно уже нетерпимым, равно как и отсутствие водопровода. К слову вспомнили и недавний конфуз с Нижегородской театральной дирекцией, пытавшейся сэкономить на «пожарной статье», – и решили тотчас установить дополнительный противопожарный телефон, а правый запасный выход, отчего-то забитый, снова открыть. Кроме того, все сошлись на мысли выписать «наилучший металлический занавес».
– И чего бы господам итальянцам было не приехать к нам раньше, хотя бы и год назад? – добродушно посмеивался Виноградов, возвращая жене пустую розетку из-под варенья. – Ведь теперь уже был бы у нас металлический занавес, и действительный статский советник Сипягин усмотрел бы в этом какое-нибудь «ущемление прав».
Смотрите, кто уехал
Главный тюремный инспектор Иркутской губернии и завзятый театрал Александр Петрович Сипягин отличался редкой даже по европейским меркам прогрессивностью взглядов. Но, в отличие от иных либералов, не любил рассуждений, а просто четверть века изо дня в день строил свою «каторжную республику», используя недюжинные организаторские способности и немалую власть. Сначала над ним добродушно посмеивались, потом изумлялись, а под конец решили, что уж, верно, целовал его сам Господь, посылая в Сибирь. И за двадцать с лишком лет Сипягин стал восприниматься как совершенная принадлежность Иркутской губернии.
[/dme:i]
Никто и не думал о том, что однажды Александр Петрович может уехать, заболеть, умереть. Между тем к 1905 году за ним числился целый список болезней, и обычный отпуск на курорте не помог. Вернувшись, он решился подать прошение об отставке. Ответ затянулся на несколько месяцев, и никто в это время не догадался о сипягинском недомогании – окунаясь в дела, он словно бы брал здоровье в долг у оставшихся (немногих) лет. Поэтому высочайший приказ о его увольнении, появившийся в августовском номере «Иркутских губернских ведомостей», для многих стал большой неожиданностью. И редактор «Иркутских губернских ведомостей» даже задержал публикацию на два номера – так не хотелось ему выпускать эту весть.
Уже не первый год газета пестрела объявлениями о спешной продаже усадеб, любовно обустроенных, окружённых садами, наполненных красивой мебелью, удобными экипажами и породистыми лошадьми, но при этом не возникало ощущения пустоты – и вот теперь, с отъездом Александра Петровича, оно появилось. Виноградов с грустью думал о том, что и самые лучшие из приезжих чиновников имеют непростительный недостаток: рано или поздно они всё-таки уезжают. Обрекая тем самым все свои начинания. Вероятно, поэтому так спешат, прививая свои экзотические проекты, но в суровой атмосфере Сибири почти все они гибнут. Гораздо лучше, медленно, но верно, прорастают местные, почвенные идеи.
Местного «разлива»
В августе 1905 года отмечало двадцатилетие Иркутское добровольное пожарное общество, начинавшееся как небольшая дружина с сугубо практической и достаточно узкой целью. В ту пору городу оставлялись миллионные состояния, местным обществом обсуждались серьёзнейшие проекты и в общей атмосфере добрых дел добровольцы-пожарники поднимались, крепли. И к августу 1905 года превратились в солидное общество с собственным оркестром и почти готовым просторным каменным домом – депо. Оставалось добыть некоторую сумму на отделку, и её, как обычно, решили собрать общими усилиями – организовав гуляние с лотереей-аллегри в Интендантском саду.
Группа молодых людей взялась устроить светящиеся фонтаны и фейерверк. Один из старейших членов общества заказал роскошнейшую витрину для призов и оплатил все расходы по изготовлению. Жена коммерсанта С.Н. Родионова вызвалась дать цветы из собственной оранжереи и даже сама стала их продавать, выручив в пользу общества более ста рублей. Программа гуляния оказалась такой изысканной, сад так уютно обставили и иллюминировали, что публика с удовольствием опустошила собственные карманы, дав дохода на 3,5 тыс. руб.
Повернуло!
Горожане оттого ещё так веселились, что с начала августа всё более ощущалось скорое окончание войны. На 1905 год в Иркутской области было назначено к призыву 1398 новобранцев, но их участь не казалась уже такой мрачной, и самую большую надежду подавал курс ценных бумаг, сильно упавший с начала войны, а теперь поднимавшийся.
Государственная 4-процентная рента, ещё 26 июля оценивавшаяся в 85 рублей, с начала августа поднялась до 91 рубля. Билеты первого внутреннего займа 1864 года, продававшиеся по 415 рублей, теперь стоили 449 рублей, а билеты второго займа 1866 года поднялись с 313 до 350 рублей. Подскочили и закладные государственного земельного банка – едва лишь газеты сообщили о начале мирных переговоров.
Правда, на Большой мандаринской дороге японцы продолжали свои нападения. А российская военная машина по-прежнему заправлялась пьяной мужицкой деньгой. Недавно редактор «Иркутских губернских ведомостей» подсчитал, что лишь за первую половину 1905 года в Иркутской губернии и Якутской области было выпито 422274 ведра казённого вина на 3698 тыс. рублей. Причём якутская доля была очень незначительна (24124 ведра на 260,6 тыс. рублей), иркутский же склад отпустил горькой на 1783,6 тыс. рублей. Из уездов самыми «пьяными» были Балаганский и Тулунский, а также Бодайбинский приисковый район.
Светлым августовским вечером хмельные иркутские извозчики напали на обывателя, мирно шедшего по улице Графа Кутайсова, отобрали 20 рублей и избили. Другие пьяные возницы устроили гонки на Нижне-Амурской и едва не смяли прохожих. Отдавая в набор полицейскую хронику, Виноградов удручённо думал о том, что скоро в Иркутск прибудет ещё и первая партия ссыльных сахалинцев – больших ценителей чужой собственности. Из Сретенска отбыло их 700 человек, и какая-то часть, конечно, осядет в Чите, Верхнеудинске, сотня-другая проследует дальше на запад, но и в этом случае в Иркутске останется человек 60–70. Большая часть их к зиме перейдёт на привычные тюремные хлеба, но прежде город переживёт тяжёлую осень.
Бдительный каланчист
От неприятных мыслей редактора отвлекла небольшая заметка редакционного хроникёра: «БДИТЕЛЬНЫЙ КАЛАНЧИСТ. 14 августа, в восьмом часу вечера, каланчист второй части заметил, что в доме Прокудиной на Сенной площади выбрасывают мебель и вещи. Предполагая наличность внутреннего пожара, бдительный каланчист прозвонил тревогу. Выехавшая к дому Прокудиной команда пожара не нашла, но стала свидетельницей курьёзной ссоры двух женщин, одна из которых и ввела каланчиста в заблуждение, выбрасывая на улицу мебель соседки».
На Сенной площади война только ещё разгоралась.
Автор благодарит за предоставленный материал сотрудников научной библиотеки Иркутского государственного университета.