«Счастливый ты, Ваня, живой будешь...»
Этим материалом мы начинаем публикацию серии очерков, приуроченных к 65-летию Победы в Великой Отечественной войне. Его отметят в будущем году. 22 июня мы начали свой отсчёт дней, приближающих нас к торжественной дате. Появление рубрики «Свидетели войны» стало естественной реакцией нашей газеты на многочисленные отклики, которые мы получили на публикацию «Живая память», подготовленную тремя авторами «Конкурента» к 9 Мая. Наши корреспонденты попытаются заглянуть за официальную ширму героизма и показать быт военных дней. Так, как об этом рассказывают рядовые свидетели войны.
«Теперь уже говорят, что американцы или поляки выиграли войну. Их история, понятно. Но наши-то дети что думают? Я читаю газеты, а там пишут, будто школьники отвечают, что Ленин умер от СПИДа. Это смешно и обидно», – хмурится военный врач Иван Кириллович Вдовиченко и надевает форму – чтобы сфотографироваться. С войны у него осталось много орденов – за битву под Курском, за боевые заслуги – и всего одна фотография. На ней в рамке с надписью «Привет родным» – 18-летний солдат, прошедший от Курска до Риги. К тому времени его уже дважды спасла собственная каска, а он – три десятка раненых немцев.
Детская мечта Ивана Вдовиченко сбылась с призывом на фронт в январе 1943 года. Он не хотел воевать, он хотел в комсомол. До этого его не принимали ни в пионеры, ни в октябрята. «Отца моего раскулачили и сослали с Украины на Алтай, – рассказывает Иван Кириллович. – Таких, как мы, никуда не брали. Я завидовал другим ребятишкам. Зато с началом войны понадобились все, и в комсомол в армии сразу приняли. После короткого обучения в 76-м запасном стрелковом полку в Бийске, в батальоне по подготовке миномётчиков, нас, молодых ребят 1925 года рождения, направили на Орловско-Курское направление. Я, как и все, пошёл защищать. Моя родина, какая бы она ни была. То, что сделали её руководители, – это одно, а страна-то наша».
Первые дни войны Иван Вдовиченко прослужил миномётчиком. А потом передумал: тащить плиту, лафет и ствол от орудия весом почти полцентнера – тяжело. Да и случай представился перевестись в пехотинцы. «Когда мы прорвали три эшелона немецкой обороны, – вспоминает фронтовик, – от нашего батальона осталось чуть больше роты: из 1700-1800 человек выжили только 160. Для самообороны у нас тогда были винтовки старого образца, с примкнутым штыком, – «трёхлинейки», нам приказали преследовать противника. Здесь-то я и получил первое ранение. Осколком снаряда мне пробило каску и сильно обожгло голову. После этого пришлось две недели провести в прифронтовом госпитале. Благо, в медсанбате потерялась моя служебная книжка, и я не стал никому говорить, что был миномётчиком, а вернулся на фронт в пехоту. Главное, что идти было полегче, хотя везде было одинаково опасно. Однажды во время артиллерийской подготовки заряжающий по ошибке бросил две мины разом. Так взрыв уничтожил весь расчёт – командира, наводчика, заряжающего и двух подносчиков».
Каска спасала солдата Вдовиченко дважды. Второй раз – под Смоленском. Советская армия пешком догоняла немцев, которые от-ступали на мотоциклах и машинах. Пока наши добирались, противник успевал сделать окопы и принять оборонительные позиции. «Когда подошли к Духовщине, решили – возьмём этот районный центр, там ожидалось много трофеев. Договорились, что подойдём к селению с трёх сторон и по сигналу ракеты начнём атаку. Я оказался в центральной группе, а тут какой-то чудак выпустил ракету раньше времени. Мы поднялись в атаку, но другие-то ещё не успели дойти. Весь огонь – на нас. У места, где засели снайперы и пулемётчики, мне попали в голову. Пуля отрикошетила в каску, и я потерял сознание. Очнулся, когда меня перевязывал товарищ. Мы с ним до этого поменялись адресами и договорились, что если убьют, сообщить родителям, а ранят – оказать помощь. Чувствую, потекло по лицу и шее. Кровь. Ну, говорю, наверное, всё, мне труба. «Нет, счастливый ты, Ваня», – говорит он мне. – «Как? Мне же в голову попало». – «Не страшно. Счастливый, живой будешь». Оказалось, сам он потом в этом бою сильнее пострадал. В него снайпер попал разрывной пулей – бедро раздробило, в медсанбате ему отняли ногу».
«Как ты-то раненых спас, как плакал, расскажи», – напоминает супруга Тамара Вдовиченко. «А ну это… – ветеран отмахивается, мол, сейчас уже чего плакать, и, улыбаясь, продолжает рассказывать, как брали врага в плен: – Пока сидели отдыхали в овраге, неожиданно появились три немецких танка, а у нас с собой даже гранаты нет. Из автомата или винтовки танки не расстреляешь. Вовремя подоспела «сорокапятка» – её наши отставшие несли. Они подбили танки с нескольких выстрелов. Немцы выбрались, стали метаться, мы их – в плен и повели вместе с моим товарищем Генкой в штаб полка. Забавно получилось: переходим ручеёк, а лето, жара, конечно, пить охота. Ни мы по-немецки (сами судите, в деревне всего одну четверть иностранный язык учили), ни они по-русски. Кое-как объяснили, что, мол, остановитесь попить. Один из пленных, что поздоровее, мне говорит: «Колька лета?». Я понял: про возраст спрашивает. Пишу на песке – «18». А он: «Плёёх!» – и показал, что ему столько же. Генка за меня ответил, с русскими словами, которые я вам передать не могу. А смысл был такой: «Тебе восемнадцать, и нам восемнадцать. Но ведём-то тебя мы!».
Немцы не оставляли после себя ничего: поселения от Смоленска до Великих Лук были разорены. Вместо домов торчали одни печные трубы. По окончании этого пути длиной в 400 километров у Ивана Вдовиченко появилась возможность сравнить это положение с заграничным. Он перешёл в состав Второго Прибалтийского фронта и направился на Ригу. Вспоминает, что советские войска там встречали «с хлебом и солью»: всё было целое, вплоть до мебели в квартирах и животных в подсобных хозяйствах. «Враг отступал быстро, и в Латвии, в лесу, мы обнаружили блиндаж с ранеными немцами, десятка три их там было. Почему-то под руку командиру я попался, и он мне – «Дуй в тыл, найди медиков и скажи, чтобы забрали раненых». Пошёл я по деревянному настилу из брёвен – только по таким дорогам можно было проехать. Тут чувствую, тяжёлая артиллерия пытается разрушить настил. Я успеваю упасть в ровик. Обычно-то падаешь на левую сторону, чтобы сердечко и голову не задело. А правая нога не вошла. Когда разорвался снаряд, брёвна подкинуло, и они мне прямо на ногу упали. В голове звенит. Смотрю – люди, машины идут, а шума нет. Провёл по щеке – кровь. Понял, что контузию получил. Сел тогда и, честно говоря, заплакал от боли и от всего этого. Но мне же надо было сообщить про раненых. Когда до медсанбата добрался, на листе медсестричке объяснил, что мне нужен командир медсанбата. Вместе с ним в ночь поехали и нашли место, где лежали раненые немцы».
Рядовой Вдовиченко и не подозревал, что с медсанбата начнётся его карьера и целая династия медиков с его фамилией. Совпало, что в то время пришёл приказ о наборе солдат в военные училища. «Мне предложили выбрать из списка, остановился на медицинском. У меня мечта была стать медиком. Конечно, крови боялся, но видел, насколько эти люди нужны, как на них смотрят раненые, ждут помощи. Так я оказался в Омском военном высшем медицинском училище», – говорит Иван Вдовиченко. Военным медиком он прослужил 36 лет. На первом же своём месте работы после училища в Германии познакомился со своей будущей женой, тоже медиком. С ней он почти 60 лет. Их дети и внуки продолжили медицинскую династию. Правнуки, впрочем, ещё не определились с профессией – слишком маленькие. «Наверно, правду сказал тогда товарищ: счастливый я».