Три источника творчества

– Наша музыкальная группа – это эксперимент. Мы с моим другом Максимом Головиным 15 лет писали музыку и песни для кино. Сейчас мы исполняем композиции, не вошедшие в фильмы. Ничего особенного, все поют песни. Это один из способов выжить.

Хочу предупредить заранее, что это безответственное состояние. Очень сложно сказать, понравится иркутянам или нет. Когда я приглашаю людей на спектакль, больше шансов подстраховаться, ведь это моя профессиональная деятельность. А музыка – это дело, которое я люблю, но ни за что не отвечаю. Всё моё музыкальное образование – это «Юника-76», был такой органчик, я на нём перебирал в детстве чего-то. А дальше – двор, гитара, блатные песни – босяцкая музыка. Сейчас боюсь себе признаться, что я пою шансон. Определение, которое я придумал для своего творчества, – это арт-рок. Но я чувствую себя достаточно комфортно: эта безответственность освобождает. Я не буду стесняться на сцене.

В это время у кого-то из присутствующих сотовый телефон издаёт звук, напоминающий бормотание, и Куценко тут же оживляется: «О, перепишите мне этот звук! Примерно так я и пою». И продолжает:

– На концерте будет весело. Могу раздеться в конце второго выступления. У меня есть три стадии ощущений во время концертов: первая – когда я осмысливаю тексты, которые придумал. Вторая – когда мне кажется, что я джазовый певец, и это ещё ничего. А третья – когда меня совсем накрывает и я начинаю мнить себя рок-исполнителем.

– Вы не комплексовали, когда начинали претендовать на звание музыканта? Вроде серьёзный актёр, и вдруг стал выступать вместе с неформальными группами на рок-фестивалях?

– Когда я читаю отзывы о своём выступлении, там бывают достаточно радикальные высказывания, мол, не надо, не позорьтесь. Но такие же высказывания и о кино бывают, и о театре. Я нормально отношусь к этому. К тому же я получаю деньги за концерты, и мы делим их с музыкантами. Когда в ситуации фигурируют деньги – стеснение уходит на второй план. Нет, не стесняюсь. Я сейчас немножко стесняюсь.

Антиромантик

– Кроме музыки, есть ли у вас другие увлечения?

– Нет. Если я стреляю, то не в живых существ, если ловлю на крючок, то не рыбу. Я вырос на Днепре и пару раз рыбачил с папой, но что-то меня не вставляет – не могу смотреть на поплавок. У меня кружится голова. Впрочем, я увлекаюсь спортом – люблю ездить на водном мотоцикле. Ещё сноуборд, лыжи – случается, езжу куда-то кататься. Но у меня не бывает такого: «А поехали в Париж?» – и поехали. С туризмом, как и с романтикой, у меня, к сожалению, проблема. Моя девушка оставила меня в феврале. Я как раз был на гастролях на Украине. Видимо, она взяла календарь и посчитала, сколько мы виделись в этом году. И поняла, что это критическая масса. Так что я одиночка. Отец-одиночка.

– Тогда возникает вопрос: у каких женщин есть возможность вас заинтересовать?

– Тогда возникают те женщины, у которых возникает этот вопрос. Не задумывался об этом. Я сейчас очень спокойно живу. Не особо верчу головой по сторонам. Мне уже 42  года исполнилось. Поэтому я с ужасом смотрю на…

– Женщин?

– Нет, в будущее. На женщин я поглядываю с уважением.

– Вспомните свой самый романтический поступок?

– Он случился в парке Горького, мы гуляли с Машей Порошиной (первая гражданская жена Гоши Куценко. – «Конкурент»), и я объяснялся ей в любви. И прыгнул в пруд. Если среди вас есть десантники, вот они тоже 2 августа в пруд прыгают. А там была такая странная вода, и поэтому, когда я пришёл домой, решил побриться. Я, кажется, один из первых артистов, кто обрил себя наголо. Не думал о последствиях, мне почему-то казалось, что волосы ещё вырастут. Вообще, когда мужчина бреется, в этом есть что-то фаллическое. А романтические поступки сейчас… Ну не знаю, расчувствуешься – машину купишь. Себе, например.

– В связи с кризисом не будете экономить на женщинах?

– Да, это первое, на чём я буду экономить. (Смеётся). В этом смысле лучший твой подарочек – это я.

Стрелять так стрелять

– Отразился ли кризис на актёрской деятельности?

– Отразился. Многие антрепризные проекты лопнули – в России сейчас 70% отмены. Но на нас публика пока ходит и даже делает аншлаги. Недавно в Екатеринбурге три спектакля подряд сыграли, и везде аншлаг.

В кино с августа остановились все съёмки, периодически доснимается только что-то из заранее задуманного. Кинематограф вернулся в 90-е годы, к тем бюджетам. Зато кризис, спасибо ему больше, освобождает от ненужных фильмов – сериалов. Сейчас пришло время малобюджетного кино, мы тоже планируем снимать такое, запускаем несколько проектов. Мне нравится так работать, я всегда снимался у дилетантов.

– Вы не раз заявляли о своём желании снять артхаусное кино под названием «Фокус-покус». Идея ещё жива?

– Да, есть сценарий, я его придумал. «Фокус-покус» – это кино о кино. Последний съёмочный день глупой коммерческой картины. Но мой друг режиссёр Виктор Шамиров (снял фильм «Дикари», продюсером которого был Гоша Куценко. – «Конкурент») раскритиковал его. Не знаю, хватит ли мне мужества сделать это самостоятельно. Он предложил поставить пьесу – мы пишем её сейчас – и сделать достаточно весёлую комедию. Посмотрим, как сложится. Может быть, и фильм осенью снимем.

– А продюсерской деятельностью больше не планируете заниматься?

– После «Дикарей» я очень аккуратно посматриваю в сторону продюсирования. Потому что за деньги  приходится отвечать, а в кино я хочу быть, как и в музыке, безответственным. Вот сниматься в фильмах – это счастье. Тебя выкупают из жизни и занимаются тобой: гладят, стирают, преувеличивают твои достоинства. Главное – не показывать, что ты думаешь иначе. Ты приезжаешь – и «даёшь крутого» или наоборот – ну, это смотря кого ты играешь. Так что актёрство – это не профессия. Это десерт.

Пока я занят только внутренним продюсированием. Я много работаю в театре, мы выпускаем новую пьесу – «Упражнения в прекрасном». Все проекты мы создаём сами – начиная от ночного звонка: «Привет, есть идея…» – до написания и постановки. Потом мы обычно меняем фамилии в титрах, чтобы люди не думали, что это сделано нами, и больше доверяли нам, и играем. Я мечтал бы приехать к вам со спектаклями. На это стоит посмотреть.

– Расскажите о своих ляпах на сцене. Читала, что вы как-то заснули во время спектакля.

– Ну, разок заснул. Много всего происходит. Во всех спектаклях есть опасные места, где мы колемся и смеёмся. Помню, на гастролях на Украине мы играли в девяти городах. А гастроли – это особая вещь: это каждый день праздник. И вот седьмой город – Харьков; мы, уставшие, выходим из автобуса, отказываемся от банкета и даже от ужина и говорим друг другу: «Всё, до Москвы никакого праздника, работаем серьёзно». А когда говоришь такие слова, обычно на секунду глядишь в глаза друга – ищешь поддержки: «Всё, не пьём, ты же как я?» – и глаза тебе подтверждают, мол, да-да-да.

А первую реплику в спектакле «Игра в правду», с которым мы ездили, произносит Костя Юшкевич. Он выходит, жмёт мне руку и говорит: «Скажи, мы пьём или не пьём?». И вот он держит меня за руку и говорит эту фразу. А я заглядываю в его глаза – и понимаю: всё, что говорилось до этого, все обещания не устраивать праздников до Москвы – ложь. И мы начинаем смеяться – и смеёмся минут пять. Уже хотели уйти, и остановило только то, что очень тяжело было бы снова начинать с этой реплики.

– А опасные ситуации во время съёмок в кино?

– С возрастом стараешься их избегать. Но каскадёрские трюки я в основном сам делаю, кроме сложных автомобильных. Дерутся все наши ребята сами. Вот в «Параграфе 78» мы бились так, как, пожалуй, никто в российском кинематографе не дрался. Бои полгода репетировали. Если не видели фильм, посмотрите. Звук выключите и озвучивайте каждый удар. Во время одной из драк я Вове Вдовиченко нечаянно «засадил» по-настоящему. Это уже седьмой день съёмок был, где мы часов по 12 дрались. Он забыл связку, нанёс мне два удара, и я на секунду отвлёкся. Это в жизни дерутся незаметно, а в кино перед тем как ударить, нужно замахнуться, показать зрителю удар. Я замахиваюсь, а в это время вдруг Вова решил пойти вперёд, и я хорошо врезал ему косточками кулака. Но этот эпизод не вошёл в картину. Вообще это приятно – получить по лицу в кино. Желательно от женщины.

– А в жизни случалось применять эти умения?

– Я не люблю себя дерущимся, поверьте, в жизни это некрасиво, не так, как в кино.

– Лучше любовные сцены?

– Вот любовные сцены как раз в жизни мне больше нравятся. По-моему, эротические кадры глуповато выглядят. Мне не по душе недосказанность. Эта простыня недоотведённая, и якобы случайно прикрытая часть тела. Как спел великий певец Александр Розенбаум, «стрелять так стрелять».

Пафос профессии

– Вы светский человек? Любите тусовки?

– Нет, ненавижу. Конечно, я бываю на светских мероприятиях, есть у меня костюмы, что скрывать. Но это как роль какую-то сыграть. Красиво повернуть голову, важно сказать «привет». Ночные клубы тоже в прошлом. В клубах в основном во время концертов своих бываю: 5 – 10 раз в месяц. Хотя могу сходить на отдыхе и даже потанцевать, несмотря на преклонный возраст.

– А музыку какую предпочитаете?

– Некоторую клубную люблю. Но больше нравится отчаянный рок. «Radiohead», «Muse».  Дочка моя любит такую же музыку, и я очень рад этому. Куда же она меня на концерт спровоцировала? А, «Linkin park», в июле. Из отечественной музыки очень люблю украинцев: «Океан Эльзи», «Вопли Видоплясова». Я сам украинец и понимаю, о чём они поют. Даже сам могу спеть на украинском.

– Ваша дочь не собирается по вашему примеру заняться актёрской деятельностью?

– Полина долгое время очень спокойно относилась к кино и театру, у неё ведь оба родителя актёры. Но во время съёмок фильма «Любовь-морковь – 2», где мы с Кристиной Орбакайте пытались поменяться местами с детьми, Полина часто присутствовала на площадке, подружилась с игравшими там ребятами и захотела попробовать. Я тоже подумал: ничего себе, 15 лет ребёнку, пора бы. Позавчера ночью мы распечатали сценарий, и я говорю: «С утра съездишь». Она спрашивает: «Пап, а ты поедешь со мной?». Но я ответил: «Нет, давай сама». И тогда она говорит: «Ладно, главное – понять, что все вокруг друзья». Вчера пробовалась в одну из картин, и режиссёр сказал, что Полина была настолько органична, что переиграла всех. Но она боится, что со временем потеряет эту органику.

– Существует ли человек, который является примером для вас?

– Моим учителем можно назвать моего друга Виктора Шамирова. Он режиссёр, и каждая работа с ним – это движение вперёд. Он из тех артистов, которые преподают уроки существования на сцене. Для артиста самое важное – уметь резко отключать воображение от сиюминутного мира и улетать. Испытывать вдохновение по расписанию – это моя профессия. Что-то я пафосно заговорил. Витя сказал мне как-то: «Есть два сорта людей: первая группа – люди, живущие реальной жизнью и получающие от неё наслаждение, а вторая – люди, описывающие жизнь». Вот я как раз тот, кто описывает жизнь и получает от этого удовольствие.