Давно хотелось написать про возраст. Причём не что-то необычное, а про самое банальное, что может быть в этой теме. Про отсутствие какого-либо объективного наполнения понятия «возраст». Про абсолютное торжество исторической, социокультурной и личностной субъективности в этом вопросе.

Взять хотя бы детство. Очень интересно наблюдать историческую и социокультурную подвижность его границ. В большинстве современных обществ детство разбивается о крепостную стену полового созревания. Как приснилось что-нибудь неприличное, так и всё – прощай, детство! Здравствуй, переходный возраст. Который отсчитывается с тринадцати лет.

А вот не всегда так было. «Ну, Лексей, ты – не медаль, на шее у меня не место тебе, а иди-ка ты в люди», – говорит в повести Максима Горького «Детство» одиннадцатилетнему Алёше Пешкову его педагогически продвинутый дедушка. И на этом повесть «Детство» заканчивается, как и детство главного героя. Смотри продолжение в повести «В людях».

У ныне правозащитно продвинутых англичан в XIX веке были свои, достаточно своеобразные представления о границах детского возраста. Так, в 1833 году парламент после довольно долгих обсуждений принял специальный акт, запрещающий владельцам ткацких производств нанимать на работу детей, не достигших девятилетнего возраста (раньше было можно). А вот достигшие считались уже не детьми, а малолетними, их можно было нанимать, правда, с серьёзными ограничениями – малолетним запрещалось работать более девяти (!) часов в день. Что поделаешь, молодой да дикий капитализм – экономическая эффективность требовала понижать, а не поднимать возрастной порог детства.

А молодость? Когда она заканчивается? В СССР был свой своеобразный порог – 28 лет. В этом возрасте завершалось членство в ВЛКСМ, то есть продолжать «комсомолить» можно было только на освобождённой номен-клатурной должности. Сейчас достигшие этого возраста могут уже не бояться призыва в армию. То есть вроде бы как зрелость наступила. Однако учёные при раздаче грантов считаются «молодыми» до 35 лет. А писатели и поэты, равно как и другие деятели искусства, ходят в «молодых» до сорока. А политики – до пятидесяти.

Однажды, будучи измучен спором о том, кого можно считать молодым, а кого уже нет, я позвонил другу-врачу и спросил: «Вы, врачи, имеете дело с человеческим организмом. Вы можете ответить на вопрос, когда заканчивается молодость?». И друг ответил: «Запросто». «Когда же? Когда?» – как пишут в плохой литературе, «сгорая от нетерпения», воскликнул я. И получил ответ: «В двадцать пять лет. Потому что в двадцать пять лет у человека перестают… расти хрящи». Как я уловил из научно-медицинского объяснения, имелось в виду, что сформировалась некая матрица организма. После этого растёт животик, второй подбородок, но вот хрящи уже не растут. Бывая на днях рождения двадцатипятилетних людей, я всегда поднимаю один и тот же тост: «Выпьем за непрекращающийся рост хрящей». Это что-то вроде пожелания вечной молодости.

Или вот «женщина бальзаковского возраста». Во времена самого Бальзака это была женщина, которой за тридцать. Сейчас это женщина, которой за сорок. Подняли планку.

Женщины и возраст – это вообще мир забавнейших психологических явлений. Помню, моя давняя знакомая рассказывала интересно про переживание возраста: «Знаешь, у каждого свой возрастной «порог ужаса». То есть возраста, которого боишься, ибо кажется, что за ним – пустота. У многих женщин таковым является тридцатилетие. А для меня было двадцать девять лет. Сама мысль о том, что я буду справлять день рождения, когда буду осознавать, что через год мне будет эти чёртовы тридцать, отравляла мне существование лет с семнадцати. Как я паниковала! И вот настолько выложилась в ожидании этих двадцати девяти, настолько выплакалась в ночь перед днём рождения, что тридцатилетие прошло совершенно спокойно. А то, что после, я вообще не замечаю».

Или другая дама. Её паспорт отсчитывает, что ей уже тридцать, тридцать один, тридцать два, а она всё чувствует себя двадцатилетней и о тридцатитрёхлетних, например, отзывается как о каких-нибудь безнадёжных стариках и старушках. Мол, что с них взять – не стоит брать их с собой на какое-нибудь «молодёжное» мероприятие. Знакомые с нетерпением ожидают первого прецедента, когда она не заметит, что назвала старым кого-то, кто младше её. Уже шутки остроумные заготовили на этот, видимо, неизбежный случай.

А другой знакомый медик тоже интересно высказался: «Наука очень сильно продвинулась в деле поддержания здоровья, сексуальной активности, внешней молодости. А вот в плане продолжительности жизни – не очень. Хорошо выглядеть в пятьдесят и даже шестьдесят – кого теперь этим удивишь? А вот живут, как и прежде… ну не больше ста. Глядишь, успехи косметологии скоро упрутся в пределы жизни и все мы будем уходить в мир иной молодыми».

Вот совершенно не готов сказать, хорошо это будет или не очень?