Пехота из запасных нижних чинов, наполняя Иркутск, всё более придавала ему образ прифронтового города. Но нагрянувшая весна говорила совсем о другом – и горожане склонны были верить весне. С 1 марта снова начал работать лесопильный завод товарищества «Лаптев, Михайлов и Вишняков». Предлагая брёвна, брусья, плахи и тёс всех размеров, обещая доставку во все части города, предприниматели как бы и не сомневались, что заказы будут сыпаться к ним. А артистка Светлова, игравшая в эту зиму в драматической антрепризе, уже арендовала летний театр и теперь сообщала из Москвы, что набирает труппу.

«Графиня-нищая»

7 марта многие извозчики сменили полозья на колёса. И Ольга Юрьевна Ельская, дочь известного в городе пивовара, в этот день выезжала в летнем экипаже. Лучшие в городе бегуны нетерпеливо перебирали ногами, кучер же, напротив, был завидно спокоен. Прежде он, Алексей Пионов, был немного занозист с барышней и весьма гордился тем, что хозяин, большой знаток лошадей, подолгу разговаривал с ним. Но 26 января Пионов опрометчиво бросил экипаж на Большой, заскочив «в аптеку погреться», – и в какие-то десять минут лошадей угнали. Расторопные полицейские организовали погоню и, хотя конокрады отчаянно отстреливались, всё-таки отбили у них рысаков. На радостях Ельский простил кучера, но теперь уже не беседовал с ним, как бывало. А Пионов обнаружил вдруг мягкость и услужливость; вот и сегодня он терпеливо останавливался у всех киосков, спрашивая для барышни только что поступивший в Иркутск роман «Графиня-нищая».

Наконец новомодная книжка была найдена и вручена Ольге Юрьевне. По дороге в магазин Флекеля она несколько раз порывалась заглянуть за обложку, но сдерживала себя, откладывая удовольствие до вечера.

На витрине у Флекеля красовались полотняные воротнички последних фасонов. Но заходить всё-таки не хотелось: небо было таким голубым, а в воздухе так пахло весной, что Ольга Юрьевна решила прогуляться до магазина Зисмана. Она нашла там полный выбор не только мужских воротничков, но и галстуков, запонок, подтяжек, перчаток и разноцветных манишек; Зисман в эту весну явно ставил на мужчин – несмотря на мобилизацию. И, кажется, угадал: открытие театра военных действий обострило восприятие мирных радостей, и разновозрастные покупатели потянулись в галантерейные магазины.

Точный цветочный расчёт

Это открытие развеселило барышню Ельскую, захотелось непременно обсудить всё с mama, но в этот вечер Дарья Антоновна была явно рассеянна: что-то другое занимало её воображение.

Дело в том, что на прошлой неделе Ельским принесли иллюстрированный каталог цветочных луковиц А.Б.Мейера, поставщика двора его императорского высочества великого князя Сергея Александровича, и Дарья Антоновна не удержалась, выписала три десятка названий. Дня два она пребывала в прекрасном настроении, а на третий задумалась, что же всё-таки делать с этими многолетниками в её съёмной квартире. Но именно в этот день в «Иркутских губернских ведомостях» появилось объявление о сдаче в аренду дачи Зисмана на Иркуте. Для маленькой семьи Ельских она была, конечно, великовата, но Дарья Антоновна рассчитывала уговорить мужа.

После чая, когда Юрий Каземирович стал просматривать почту, она словно бы ненароком подсела к журнальному столику. Расчёт оказался верным: Ельский тотчас принялся комментировать хронику от «Губернских ведомостей».

– Иркутское представительство фирмы Нейшеллер по примеру Сибирского торгового банка увеличило содержание своим служащим – вплоть до конца войны. Газеты написали об этом – и сейчас же повысилось жалованье в Иркутском отделении страхового общества «Россия». Услышав об этом, и служащие Русско-китайского банка подали коллективное ходатайство об увеличении окладов – всё с тою же ссылкою на войну. – Ельский чуть не задохнулся от возмущения и, лишь набрав полные лёгкие воздуха, продолжал: – Все, решительно все желают повышения жалованья – но откуда же жаловать, из каких закромов?

Верблюд на льду Байкала

Любимым направлением мыслей пивовара Ельского было зарабатывание денег высокопрофессиональным трудом. И полёт его мыслей был тем выше, чем лучше раскупалось иркутянами пиво «Пильзен». А оно, несмотря на начало войны, раскупалось хорошо. В другой раз Дарья Антоновна с удовольствием бы послушала «пивной монолог» мужа, но цветочные клумбы так ясно стояли перед глазами, что она, покивав раз-другой, выбрала из кипы журналов лондонский «The Grafic» и тихонько подвинула к Юрию Каземировичу. Ельский открыл и, натурально, обомлел: под крупным заголовком «Постройка железной дороги по льду Байкала» красовался нарисованный поезд с дымящимся паровозом, стремительно пересекающий озеро. На другом рисунке, подписанном «Переправа русских войск через Байкал», главным перевозчиком был… верблюд!

– Да они не знают географии, – улыбнулась Дарья Антоновна. – И физики – тоже. Даже я понимаю, что горячие паровозы не следует ставить на лёд.

Не менее невероятные вещи о байкальской железной дороге сообщал и отечественный «Русский листок». Ельские просмеялись весь вечер, и Юрий Каземирович так разомлел, что безо всяких сомнений уже обещал жене дачу Зисмана со всеми удобствами и угодьями.

Понуждение почиститься

В первую же мартовскую неделю 1904 года горы уличного навоза беззастенчиво выступили из-под снега. «Очевидно, что к раннему наступлению весны домовладельцы относятся скептически и до сих пор не сметают и не убирают ни снег, ни навоз, – констатировали «Иркутские губернские ведомости». – С наступлением тёплых дней к мировым судьям то и дело поступают протоколы о понуждении обывателя почиститься. Характерное в этом отношении дело рассматривалось в окружном суде 10 марта: владелец дома на Большой привлекался к ответственности за наличность вечного ретирада и неочищенных помойных ям».

Штраф в 30 рублей, назначенный мировым судьёй, показался наказанному уж слишком суровым наказанием – и он подал апелляцию в окружной суд. Но, к удивлению домовладельца, решение было подтверждено.

Каждый год с наступлением весны иркутские санитарные врачи били тревогу, утверждая, что город может погибнуть от эпидемий, порождаемых грязью и теснотой. Но ни эти безжалостные прогнозы, ни призывы властей не имели должного действия. И лишь угроза холеры или война, дававшие губернатору право не только на штраф, но и на арест, «понуждали почиститься». С началом русско-японской войны как раз и пробил такой санитарный час, и «Иркутские губернские ведомости» из номера в номер стали печатать распоряжения о наказаниях.

Лепта евангельской вдовицы

7 марта 1904 года фельетонист «Иркутских губернских ведомостей» отправился за материалом и на Средне-Амурской увидел несколько десятков обывателей вокруг солдат. Приземистый мужичок с медалью на груди (из севастопольских героев) расспрашивал «нестреляных воробьёв», давал им советы и командовал: «Смирно! В ложементах не зевать!». Другой мужичок, протиснувшись к рослому парню с добродушным выражением на лице, пьяненько бормотал: «Родной ты мой! Дай-ка я тебя поцелую! Я, брат, этих японцев во как видел – у меня в соседях фатеру снимали. Так себе, слякоть, а не люди – мал мала меньше … Пойдём, ласковый мой, выпьем – от японца это помогает».

– Лучше бы махоркой помог! – беззлобно комментировали соседи.

– И махорки не пожалеем! Разве ж мы хуже других?

Да, куда бы ни приходил обыватель (в банк ли, редакцию, книжный магазин, городскую управу, губернское управление), всюду натыкался он на агентов Красного Креста, кружка непосредственной помощи воинам на Дальнем Востоке, Дамского комитета… И везде говорилось, что делиться следует не только лишним, но и необходимым.

Антрепренёры городского театра, давая комедии, драмы, феерии, отчисляли неизменный процент на нужды воинов. Иркутское Общество музыки и литературы готовило благотворительные спектакли в пользу семейств запасных нижних чинов, призванных на действительную службу. Ученицы 4 класса Иркутской женской имени И.С. Хаминова гимназии передали в Красный Крест 25 дюжин носовых платков, а ученицы 5 класса – 10,5 дюжины полотенец. Жёны и дочери предпринимателей (Ельские в их числе) по утрам отправлялись в дом губернатора – там в импровизированной мастерской они шили комплекты для лазаретов.

Сельские священники по наказу архиепископа открывали отделения Андреевского Красного Креста. То есть, собрав вокруг себя местную интеллигенцию (псаломщика, учителя, фельдшера, письмоводителя и несколько энергичных крестьян), начинали сбор пожертвований по подписным листам. Разумеется, что и сами они отчисляли из жалованья: священник – 5% ежемесячно, остальные – по 2%. Не имевшие никакого жалованья активисты платили по 50 копеек в месяц.

В бурятской Алари в последний день февраля был молебен с литургией о победе над супостатом. В церкви в этот день были младшие школьники, и священник зачитал им (в «переводе» на детский) воззвание архиепископа, а потом с большим чувством пересказал его по-бурятски. Дети тотчас отозвались, выложив на тарелочку всё, что имели, – 1 рубль 84 копейки. «Невелика эта жертва, – писали «Иркутские губернские ведомости», – но поистине дорога, как лепта евангельской вдовицы».

* К. Маркса

Автор благодарит за предоставленный материал сотрудников отделов историко-культурного наследия, краеведческой литературы и библиографии областной библиотеки имени Молчанова-Сибирского