В 1839 году сначала Франция, а потом и весь мир узнали об изобретении Луи Дагера – так называемой дагеротипии, которую теперь смело можно называть прабабушкой современного фотографирования. Надо бы в этом году отпраздновать всем миром – всё-таки 170 лет прошло, какая-никакая, но круглая дата.

Однако, пожалуй, самое интересное и важное в истории фотографии произошло на глазах ныне здравствующих поколений. Я имею в виду стремительную массовизацию самого фотографирования, которое ещё пару десятилетий назад, по крайней мере в нашей стране, оставалось уделом технически продвинутых и усидчивых. Усидчивых, потому что сложные процедуры проявки фото требовали не только практических навыков, но и определённого самообладания.

Сначала «поляроиды», потом «фотомыльницы», потом «мыльницы» в цифровом и мобильно-телефонном исполнениях бесповоротно превратили фотосъёмку во всенепременную народную забаву. Ценности визуальных остановок житейских мгновений подверглись страшнейшей инфляции. Только фотографирование на документы, словно очаг партизанского сопротивления, ещё удерживает за собой хоть какой-то профессиональный статус, да и то можно предположить, что ненадолго. Собственными глазами не раз и не два видел в отделах кадров личные дела, наряженные аккуратно вырезанными из любительских снимков физиономиями.

Наверное, главными артефактами, которые останутся от нашей эпохи, будут не черепки и монетки с обломками статуй и затупившимся холодным оружием, а горы бессмысленных бытовых фотографий. Жёсткие диски компьютеров и горсти флешек, забитых результатами обзаведения населением простейшей в использовании фотографической техникой.

Все фотографируют всё. После чего осуществляют друг над другом насилие с помощью результатов собственной фотодеятельности. Люди говорят всё меньше и меньше, они всё больше и больше лишают себя таинства и радости тактильных контактов, они заняты тем, что показывают друг другу свои фотографии. Страшно ходить в гости. В гостях остаётся всё меньше времени на еду и выпивку. Хозяева так и норовят поскорее закончить с гастрономическим и алкогольным политесом и перейти к демонстрации себя любимых на пляжах в Дубае или в обнимку с Эйфелевой башней. Щелчки и вспышки любительской техники преследуют на каждом житейском мероприятии. «Я пришлю тебе фотографии на почту», – звучит теперь чаще простых человеческих слов. И с грустью думаешь: как намекнуть махнувшему или махнувшей этим главным коммуникативным флажком современности, что у тебя небесконечный трафик?

Что интересно, многие ощущают себя не просто техническими фиксаторами происходящего, но и как бы чуточку художниками. Пьер Бурдье, один из наиболее выдающихся французских социологов XX века, ещё до изобретения всяческих «мыльниц» обратил внимание на то, что имитация художественности в бытовом фотографировании становится стратегией настоящего классового позиционирования.

Особенно стараются, по его словам, менеджеры низшего и среднего звена. Процитируем краткий пересказ выводов наблюдательного француза: «Они (управленцы низшего и среднего звена) больше всего склонны приписывать и придавать фотографии свойства искусства. Тем самым они ищут возможности отличаться от групп с более низким статусом, возвышая себя при помощи претензии на то, что видят и понимают больше, знают толк в фотографии и фотографировании. Они явным образом отрицают туристский стиль фотографий, а также семейные фото, которые вешаются на стену… Фотографии отвлечённых предметов, уличных сцен, абстрактных объектов – их стихия».

Ещё один исследовательский вывод от Бурдье: «Увлечение фотографией среди высших менеджеров реже, чем среди низших. То есть с повышением статуса интенсивность любительской практики уменьшается».

Ещё бы. Чему тут удивляться? Правоверные подчинённые сами щёлкнут тебя на каком-нибудь корпоративе и принесут фотки в красивой упаковочке. А жене или подруге можно заказать фотосессию от какого-нибудь профи, грызущего по ночам локти от обиды на то, что времена абсолютной профессиональной монополии на фотографирование в далёком прошлом.

А сколько семей или отношений, готовых обернуться семейственностью, распалось из-за всеобщей папарацционизации жизни? Я помню, как до меня впервые дошёл весь ужас происходящего.

Несколько лет назад я обнаружил во дворе своего дома плачущую девушку. Она рвала фотографии – достаточно невинные: на них она в антураже явно заурядной и даже чуточку ханжеской вечеринки во вполне пионерском формате обнималась с каким-то молодым человеком. Попытки утешить были обречены. Её «официальный» молодой человек, которому заботливые доброжелатели вручили эти фото, только что передал их ей и попрощался с ней навсегда.

Лились не только девичьи слёзы. Шёл дождь. Мокрый асфальт был покрыт обрывками фотографий. Я смотрел на них и внутренне прощался с цивилизацией, в которой оставалась ещё хоть какая-то надежда на неприкосновенность частной жизни.