Мы родились и живём в чрезвычайно литературоцентричной стране. Это мы чувствуем с самого детства. То, что «поэт в России больше, чем поэт», мы узнаём ещё до получения паспорта гражданина России. В процессе жизни выясняется ещё одна важная подробность – Россия в поэте обычно тоже больше, чем просто Россия. Но об этом в другой раз. Сейчас же про то, на что обращал внимание ещё «неистовый Виссарион» (Белинский).

Вот как Белинский поучал Н.В. Гоголя: «Вы, сколько я вижу, не совсем хорошо понимаете русскую публику. Её характер определяется положением русского общества, в котором кипят и рвутся наружу свежие силы, но, сдавленные тяжёлым гнётом, не находят исхода, производят только уныние, тоску, апатию. Только в одной литературе, несмотря на татарскую цензуру, есть ещё жизнь и движение вперёд. Вот почему звание писателя у нас так почтенно, почему у нас так лёгок литературный успех, даже при маленьком таланте. Титло поэта, звание литератора у нас давно уже затмило мишуру эполет и разноцветных мундиров».

Конечно, может быть, не стоило пусть и великому, но всё-таки всего лишь литературному критику и общественному деятелю разговаривать с гением таким менторским тоном. Но в принципе Белинский прав – очень уж у нас в чести литераторы. Что, наверное, было бы по-своему неплохо, если бы не одно «но». Литературное творчество наделено в общественном сознании таким высоким статусом, что не все готовы ограничиваться только данью признательности талантам. Некоторые и сами не прочь позаниматься литературным творчеством.

Жителям такого города, как Иркутск, очень хорошо известно, что поэту не обязательно ходить в дырявых носках с нечёсаной головой в окружении прокуренных барышень. «Поэт-предприниматель» или бизнесмен-строитель, записывающий диски с собственными песнями, – фигуры у нас известные и частенько, хотя и не без иронии, обсуждаемые.

Но важнее всё-таки «низовые творцы». Ну какой житель такого культурного города, как Иркутск, хотя бы раз в жизни не пострадал от поэтического насилия со стороны независимых дарований? Опытные люди знают, что особенно опасны поэты с гитарами. Причём опасность повышенного уровня они представляют для девушек и молодых женщин, особенно тех, что смогли совместить тургеневскую возвышенность с туристической основательностью. Одна из таких рассказывала мне про характерный случай, произошедший с ней в её же собственном доме, на одной вечеринке. Дело в том, что там образовался гость с гитарой, который в какой-то момент, быстро справившись с общеизвестным репертуаром, перешёл к исполнению песен с собственным поэтическим наполнением. Гости, смекнув, чем дело может продолжиться, рассосались покурить по балконам и подъездам, и автору пришлось сосредоточиться на хозяйке. Хозяйка ходила на кухне переворачивать курицу в духовке – он пел ей на кухне, вкладывая в пение всю душу. Хозяйка мыла посуду – автор преодолевал голосом шум воды. Апофеозом вечера стала ситуация, когда хозяйка удалилась, точнее, спряталась, извините, в туалет, – и даже в этом, казалось бы, стопроцентно приватном пространстве она не утратила возможности наслаждаться организованным у дверей туалета пением.

И со мной случались запоминающиеся знакомства с низовым поэтическим творчеством. Однажды одна студентка попросила меня о доверительном разговоре после занятий. Разговор начался с того, что она спросила: «Вы разбираетесь в поэзии?». Я ответил однозначным «нет». Тем не менее она попросила меня ознакомиться с её поэтическим творчеством и помочь ей выбрать те стихи, которые могли бы быть напечатаны в районной газете, издаваемой в тех местах, откуда она была родом. Отказываться было всё-таки неудобно.

Так я оказался внимательным читателем двух тетрадок, исписанных аккуратным девичьим почерком. Не хочется показаться патриархальным ретроградом, но всё-таки сразу уточню, что большая часть стихотворений была посвящена двум главным темам женской поэзии – драматизму свободной любви и ничтожности мужчин. Был там и один безусловный шедевр, сконцентрированный в одной строчке. Строчку эту я запомнил на всю жизнь: «Я отдамся тебе, но не вся». Строчка неплохо выражала сущность того типа поэзии, что содержалась в тетрадках.

К сожалению, я не мог посоветовать начинающей поэтессе ограничиться публикацией этой строчки и обрести законную славу. Поэтому я осуществил нелёгкий выбор – нашёл-таки одно стихотворение, которое, на мой взгляд, могло бы быть опубликовано в районной газете.

Довольный, я отправился давать совет юному дарованию. Но трагедия была впереди. После длинного лицемерного вступления – «Прочёл с большим интересом… что-то понравилось больше, что-то меньше» – я указал на «достойное стихотворение». Поэтесса побледнела и чуть не свалилась со стула. Выяснилось, что в тетрадках это было единственное не ею написанное стихотворение. Это был стих валлийского поэта Дилана Томаса, который ей очень понравился, поэтому она когда-то переписала его в тетрадку.

Ну кто и что мог бы поделать в той ситуации, в которой я оказался? Ужасной, надо заметить, ситуации. «Знаете, – сказал я, – вы ещё раз перечтите свои стихи и те из них, которые будут похожи вот на это, смело отдавайте в печать».

Одним словом, выкрутился. Но более никогда не соглашался на просьбы пишущих людей оценить их творения.