30 октября 1904 года в столичной газете «Новое время» напечатали анонимную телеграмму из Иркутска, извещавшую, что местная дума отличилась «гуманным и патриотичным» ходатайством об освобождении её от забот о размещении в городе раненых. Кроме того, утверждалось, что служащие Иркутской управы Белопольский и Алканович торгуют удостоверениями на провоз товаров по железной дороге; называлась и сумма взятки – 300 руб. за вагон.

Этот номер газеты иркутский городской голова принёс на очередное заседание думы 11 ноября и активно цитировал. Но главная бомба разорвалась, когда дело дошло до утверждения протокола предыдущего заседания думы: было зачитано «особое мнение» члена городской управы А.А. Юзефовича, обвинявшего коллег в бесчеловечном отношении к раненым и в отсутствии патриотизма. При этом все гласные хорошо помнили, что ничего подобного Юзефович в прошлый раз не высказывал – откуда же в протоколе появилось «особое мнение»?

Устрашающая телеграмма

Пока гласные пребывают в недоумении, вернёмся к событиям месячной давности. 12 октября 1904 года в Иркутске получили телеграмму председателя исполнительного комитета Общества Красного Креста о незамедлительном размещении в городе 15 тыс. раненых, эвакуируемых с Востока. Дело в том, что в Санкт-Петербурге сложилось мнение, будто Иркутск обладает многочисленными постройками, каждая из которых, среди прочих достоинств, обладает внушительными площадями. Отчасти такое представление складывалось из отчётов губернской администрации, но больше – из рассказов высоких особ, поражавших многочисленными заведениями, возникавшими без усилий казны и при этом прекрасно обеспеченными. Но всё это были учебные заведения, больницы, приюты, передача которых под лазареты была просто недопустима. Другими зданиями, в которых можно было бы разместить 15 тыс. раненых, город не располагал.

Достаточно долгое время население Иркутска не превышало 50 тысяч человек. Из этого расчёта сформировалась и «ёмкость» города, то есть обеспеченность коммуникациями, продовольствием, промышленными товарами, топливом и освещением. С прокладкой железной дороги произошёл резкий (в полтора раза) скачок населения, но эти 25 тысяч человек оставались на положении лишних, пребывая в тесноте и грязи. С началом же военных действий на Дальнем Востоке, когда в Иркутске сконцентрировались запасные полки, положение стало просто катастрофическим, и Иркутская городская дума приняла тяжёлое для неё решение распустить все начальные школы и разместить в них военных. Осенью их должны были освободить, но двести глазковских ребятишек так и не приступили к занятиям. Попытки перевести солдат на постой к обывателям вызвали дезорганизацию и резкие вспышки заболеваний. Что, в общем-то, было и неудивительно: в Иркутске времён русско-японской войны не было ни водопровода, ни канализации.

Тем не менее к октябрю 1904 года город устроил-таки четыре военных лазарета: в сибиряковской богадельне, красных казармах, домах Жбанова, а также в помещениях, принадлежавших торговому дому «Щелкунов и Метелёв». Готовили к открытию лазареты в Знаменском женском и Князе-Владимирском монастырях. А легкораненые, следующие одиночным порядком, во время остановки в Иркутске находили приют в помещении при 2-й полицейской части. Оно было мало для этого приспособлено, и в один из объездов города генерал-губернатор граф Кутайсов «изволил обратить внимание на крайне дурное в санитарном отношении состояние» и сейчас же предложил передать раненым удобное помещение конвойной команды, самой же команде – перебраться во вторую полицейскую часть.

Лучшие места – в тюрьме

Когда городская и губернская власть изо всех сил искала подходящие помещения для раненых, зубной врач Жукова-Иванова обратилась к начальнику края с неожиданным предложением обратить внимание на пригородные дачи, Иннокентьевский скит и в особенности на Александровскую каторжную тюрьму. Самое же любопытное, что тюремный инспектор А.П. Сипягин нисколько против этого не возражал, а, напротив, сделал официальное заявление, что образцовая Александровская тюрьма «имеет несомненное преимущество перед любым из зданий Иркутска не только по своей обширности и приспособленности, но и по более низким ценам на продукты питания. А в тюремной больнице достанет на первое время лекарств и перевязочного материала».

Правда, для того чтоб воспользоваться тюрьмой, необходимо было заручиться согласием министерства юстиции. Это требовало времени, а 10 тыс. раненых отправлялись уже в Иркутск, и начальник Сибирского военного округа слал устрашающие телеграммы, что он не нуждается ни в каких объяснениях и всё нужное армии может просто реквизировать – «как если бы Иркутск оказался побеждённым неприятельским городом».

На заседании 20 октября 1904 года Иркутская городская дума приняла мужественное решение, что размещение в городе 15 тыс. раненых недопустимо. Теперь слово было за двумя сенаторами – Иркутским военным генерал-губернатором, генералом от инфантерии графом Кутайсовым и официальным представителем Красного Креста в Иркутске фон-Кауфманом.

Отказ в вежливой форме принимается

В Чите Красному Кресту уступили здание Общественного собрания, а вот в Иркутске случилась загвоздка. Формального отказа не было, но запрошенная за аренду собрания плата была так вздёрнута, что просто исключала дальнейшие переговоры. Такую же тактику избрали и владелец Тельминской фабрики Белоголовый, и Иркутское общество приказчиков. Конечно, сенатор фон Кауфман мог пожаловаться в Петербург и многим навредить, однако же он не сделал этого – как взвешенный и весьма здравомыслящий человек. Сочувствуя раненым, для которых долгий путь по «железке» был очень тяжёл, Кауфман в то же время понимал, что для их остановки в Иркутске нет условий, что даже в случае реквизиции отнятые здания надо было переоборудовать, а на это не было ни времени, ни рабочих рук, ни средств. Город и без того содержал многочисленные казённые учреждения без должной за то компенсации. Так, с 1901 по 1903 год Иркутском было получено за расквартирование войск 91 223 руб., в то время как на самом деле по этой статье ушло 215 550 руб. 17 коп.

Ещё 13 октября фон-Кауфман собрал подчинённых и, сведя все расчёты воедино, пришёл к выводу, что реально речь может идти о размещении в Иркутске лишь 4 тыс. раненых, да и то при условии реквизиции учебных заведений. 1 ноября состоялось решающее совещание у генерал-губернатора Кутайсова. Доктор Маковецкий авторитетно заявил, что «3000 раненых – это для Иркутска предел, за которым начнутся эпидемии». Фон-Кауфман оппонировал, что 5000 «не сгустят чрезмерно населения Иркутска». Снова начали считать, имея в виду и дачи на Ушаковке, и дачи на Иркуте, и здание бывшей гауптвахты, и манеж, и белые казармы, и казармы Енисейского полка, и недостроенное здание Иркутского благотворительного общества «Утоли моя печали». Окончательное резюме сформулировал генерал-губернатор: «Город Иркутск не имеет никакой возможности вместить более 3585 кроватей, но и это число требует возможного уменьшения. При таком положении необходимо поставить вопрос, не имеется ли какой-либо возможности заменить Иркутск каким-то другим этапом».

Хотя принятая цифра была ниже рассчитанной Кауфманом, он не возражал, хорошо понимая, что вся ответственность ляжет на графа Кутайсова, что именно ему теперь нужно будет «бодаться» с начальником Сибирского военного округа и объясняться с Петербургом, рискуя испортить безупречный до сих пор послужной список.

«Ограничиться лёгким замечанием»

Тем временем Иркутская городская дума озаботилась разбором доноса в редакцию «Нового времени», а также невесть откуда возникшего «особого мнения» гласного Юзефовича. Неизвестно, на какую реакцию этот гласный рассчитывал, но, оправившись от изумления, думцы взяли резкий обличительный тон, предлагая немедленное привлечение к судебной ответственности.

Юзефович струсил и пошёл на попятную, признавая, что «форма выбрана неудачно», но что действовал он «по призыву сердца». Странно, но его горячий монолог смягчает гласных, и вот уже поступает великодушное предложение «ограничиться лёгким замечанием», ибо «Юзефович действовал без злого умысла». Против этого возражает гласный Тышко, но остаётся в меньшинстве. А когда возвращаются к публикации в «Новом времени», пыл проходит уже, пара не остаётся, так что даже появляется предложение «не обращать внимание на печатный орган, не раз уже грязнивший идею городского и земского самоуправления». Под конец всё-таки поручают городскому голове отправить в газету опровержение. Однако на что именно (обвинение в недостаточном патриотизме или же обвинение во взятках) – не уточняют. Кстати, за всё время этого заседания и не вспомнили даже о взяточниках из управы. Конечно, зря.

Автор благодарит за предоставленный материал сотрудников отделов историко-культурного наследия, краеведческой литературы и библиографии областной библиотеки имени Молчанова-Сибирского.