30 августа 1870 года в Иркутске освящена часовня в память чудесного спасения Его Императорского Величества 4 апреля 1866 года. По окончании церковного обряда городской голова Иван Степанович Хаминов дал парадный обед, но не в Коммерческом клубе, как обычно, а в своей бархатной гостиной, идеально приспособленной для встреч небольших, очень тесных компаний. Комитет по строительству часовни Спасителя за четыре года работы как раз и стал таким собранием избранных. Не хватало, правда, одного человека – Николая Николаевича Порохова, старшего адъютанта начальника окружного штаба войск.

По побуждению свыше, а ещё более по внутреннему побуждению, Николай Николаевич Порохов взялся за проект часовни Спасителя. И сумел передать в нём что-то очень простое, но важное для мироощущения иркутян – проект приняли безоговорочно. Сам же Порохов был направлен на Кругобайкальский тракт, где в эту пору вспыхнуло восстание ссыльных поляков. И почти сразу был убит.

Молитва в камне

Его гибель как-то по-новому высветила саму идею с часовней Спасителя и очень сблизила членов общественного строительного комитета. Между ними установились совершенно особые отношения, почти родственные. Если, скажем, Болеслав Казимирович Кукель задерживался, а потом молчал и смотрел в окно, все понимали: у жены начальника Штаба войск генерал-майорши Кукель обострилась болезнь.

То, что супруга Болеслава Казимировича умирала, вслух не проговаривалось, но каждый это чувствовал, знал – как и то, что возведение часовня для Кукеля – молитва во спасение своей жены, своего Императора, своей России. Вообще, на заседаниях комитета обсуждение цен на кирпич и железо очень часто перемежалось рассуждениями о крепости престола, о Божьем помазаннике, на которого не должна подниматься рука его подданных, но однако же поднимается – отчего?

Этот вопрос, порою невысказанный, витал на приёмах, на званых и просто товарищеских обедах, не находя ответа. И только Борис Алексеевич Милютин, петербургский чиновник, лет десять уже проживавший в Иркутске, говорил с большою силою убеждения, что это – испытание и оно ещё более сплотит всех россиян вокруг трона.

Борис Алексеевич скончался в Санкт-Петербурге совсем ещё не старым человеком. Но он успел стал свидетелем целой волны покушений. «Испытание» как минимум затянулось, и чем оно кончится, никому уже не было ясно. На имперских окраинах светило ещё «Солнце-царь, великий и всемогущий», но всё дальше и дальше проникала холера нигилизма.

На том самом месте

Отречение Николая II от престола отмечалось в Иркутске многотысячным митингом на главной площади города. На транспарантах торопливыми буквами начертали «Праздник свободы» и встали колоннами. Это было военное построение – по команде, но дерзость сбивчивых и горячих речей так пьянила, что огромная площадь казалась уже очень маленькой, в два шага, а хотелось идти и идти к каким-то неясным пока, но прекрасным целям.

Между тем надо было возвращаться, и возвращаться в казармы, насквозь пропитанные монархическим духом. Лишь три года назад при Иркутской казачьей конной сотне освящена часовня в память чудесного спасения царской семьи. В каком-то десятке метров от митингующих, в Кафедральном соборе, – икона в память чудесного избавления от гибели Государя Императора, а рядом с ней, на чёрной бархатной полушке, – венок с гробницы Александра II, привезённый иркутской депутацией и тщательно высеребренный. В Кладищевской школе (в ней учились многие из пришедших на митинг) на видном месте резной киот в память посещения цесаревичем, а в актовом зале остаётся начертанным его отзыв.

На том самом месте, где праздновали отречение Николая II, каких-то двадцать лет назад отмечалось его же восшествие на престол.

«Боже, люблю царя!»

Весь город тогда был украшен, а площадь Сперанского просто утопала в разноцветных фонарях и щитах. Играл оркестр, жгли фейерверки, пускали воздушные шары, самодеятельные артисты гуляли по городу в старинных русских костюмах, в театре Вольского устанавливали декорации, изображавшие Кремлёвскую площадь и Грановитую палату. Повара и кондитеры без передышки трудились над «коронационными обедами», а обедали и в Общественном, и в Военном собрании, и в Мещанском обществе; во дворе городской управы накрыли стол на 1400 человек, и каждый из них получил в подарок памятный столовый прибор с вензелем Их Императорских Величеств. На площади Сперанского были устроены увеселения с бесплатной раздачей пива. Апофеозом торжеств стал пышный бал, данный думой, и большой коронационный концерт, подготовленный Иркутским музыкальным обществом. Оркестр и хор свыше ста человек исполнили кантату Чайковского «Москва», сцены из оперы «Жизнь за царя» и на бис несколько раз пропели «Боже, люблю царя!» и «Славься!». Публика подпевала, и в этом общем порыве решено было средства от концерта передать на учреждение Иркутского дома трудолюбия – «в память о священном короновании».

Другой Иркутск

Никто и подумать не мог тогда, что спустя восемь лет губернский город Иркутск накроет волной первой русской революции и даже лучшие из гимназистов сочтут долгом попротестовать, пропуская занятия. Монархические устои не выветрятся ещё, но они не будут уже камертоном, и другие, новомодные настроения разгуляются по иркутским улицам. К моменту отречения от престола это будет и совсем уже другой город, слишком отличный от прежнего, сходившегося в Кафедральный собор на молебен в честь очередной годовщины супружества Их Императорских Высочеств и Величеств, неистово звонивший в колокола, отпускавший учеников на неплановые каникулы и до упада танцевавший в сословных собраниях и просто на улицах. Подобные «царские дни» отмечались в том, прежнем Иркутске, учреждением на деньги общества школ, училищ, приютов, которым, конечно же, давались августейшие имена. Известие о кончине Николая I докатилось до Иркутска в аккурат на Масляную неделю – праздник тотчас свернулся, улицы опустели, и наехавшие издалека артисты отбыли безо всяких сборов.

С появлением телеграфа иркутяне при всяком удобном случае связывались с царским двором по «волшебным сим проводам», «повергая к стопам верноподданную преданность», и были счастливы удостаиваться ответа. Особенно часто «молнии» телеграмм летали весной 1891 года, когда будущий император совершал путешествие. Тогда и в домовых церквях, и в соборе, и просто в здании Городской думы перед заседанием служились молебны по избавлению цесаревича от опасности. 4 мая 1891 года такой молебен состоялся и в Иркутском еврейском молитвенном доме.

«Иркутские губернские ведомости» полгода после смерти Александра III выходили в траурной рамке – между тем в Петербурге давно уж открыли дворцовые зеркала и в разделах официальных новостей сообщалось о готовящемся венчании Николая II. Всё, к чему прикасался он, даже траур, становилось хрупким. Часовня Святого Николая, заложенная в год его пребывания в Иркутске, лишь немногим пережила самого Государя; в Лету канули и «Мост цесаревича», и «Царская беседка».

18 мая 1896 года в Иркутске была получена телеграмма о катастрофе на Ходынском поле. Город не очнулся ещё от коронационных торжеств и с трудом воспринял происшедшее. Но, конечно, Ходынку вспомнили бы позже, если бы царский поезд был направлен в Иркутск, а не в Екатеринбург.

Параллельный сюжет

Дальнейшее предугадать нетрудно. Поселили бы в одном из купеческих особняков, возможно, в особняке Файнберга, реквизированном и стоящем удобно, не на виду. Сначала отпускали бы до часовни на Мелочном, в его честь и построенной, а потом, под грохот орудий приближающихся колчаковцев, в одночасье расстреляли бы и спустили под лёд.

Позже дом, вероятно, взорвали бы, и на его руинах взошло бы немало литературных сюжетов, зародилось немало имён. Позже, с наступлением рынка, огромная масса кооперативов, фирмочек и фирм поднялась бы на царской тематике. Выход новых работ об «иркутской трагедии» сопровождался бы искусным всплытием новых легенд о чудесным образом уцелевших останках.

Безусловно, нашлись бы и критики, ставшие укорять за кощунственную коммерциализацию. Так вот, специально для них исторический факт, почерпнутый из «Иркутских губернских ведомостей»: с 24 марта по 27 апреля 1891 года в Иркутске работала выставка одной картины – «Крушение царского поезда 17 октября 1888 года». Иркутским благотворительным обществом было объявлено, что плата за вход, а также пожертвования поступят в пользу детского приюта. За билеты выручено было 165 руб. 90 коп. плюс 63 руб. 20 коп. пожертвований.

Приют был определённо доволен, но могло быть довольно и царствующее семейство: оно реально послужило своим маленьким подданным.

Автор благодарит за предоставленный материал сотрудников отделов историко-культурного наследия, краеведческой литературы и библиографии областной библиотеки имени Молчанова-Сибирского.