А ведь в этом году школу закончило последнее поколение «рождённых в СССР». Разумеется, никто из них никакого Советского Союза не помнит, но родились они ещё в Союзе – в 1991 году, когда пусть и номинально, но страна такая существовала. «Советскими» в следующем школьном выпуске 2009 года будут только второгодники. То есть начиная со следующего года школу будут заканчивать молодые люди, которым нельзя будет сказать: «Знаете, а ведь нас объединяет то, что родились мы не в той стране, в которой живём».

Жить не там, где родился… Сдаётся, что эта формула становится определяющей для огромного количества молодых провинциалов, а для жителей Сибири в первую очередь. Социологи остроумно определили суть доминирующей в современной России миграционной тенденции с помощью метафоры – «западный дрейф». В сознании молодых людей социальная успешность, состоявшаяся жизнь связывается с тем, насколько далеко на запад им удалось перебраться относительно места своего рождения. Рождённые в Чите и Улан-Удэ стремятся в Иркутск. Амбиции иркутян простираются до Москвы и Санкт-Петербурга. Москвичи и питерцы рвутся в Европу и США.

Мой старейший друг, переехавший в столицу четыре года назад, попал в весьма симптоматичную цепочку разрешения пресловутого квартирного вопроса. В Москве он снимает квартиру у семьи, которая переехала работать в Германию. Я уж не знаю, как там сложилось, но эта московская семья арендует жилплощадь у немцев, которые, будучи работниками какого-то международного благо-творительного ведомства, разъезжают по страдающим от недоедания и недосыпания Африкам-Азиям. Сам мой друг сдаёт квартиру выходцам из страдающей Средней Азии.

«Ну а на место рождения моих азиатских квартирантов, видимо, претендует «Талибан», жертв которого подкармливают немецкие благотворители, которые сдают дом московской семье, которая… ну и так далее», – шутит герой этой истории. Действительно, круг замкнулся. Земля, как известно, шарообразна, поэтому глобальные миграционные потоки превращаются в змею, кусающую собственный хвост.

Но всё-таки о Сибири. Впервые в собственной истории регион, в который люди стремились приехать, превратился в место, откуда они стараются выехать. Сюда приезжали по разным причинам: кто-то – в кандалах и наручниках; кто-то – спасаясь от того, чтобы не надели кандалы и наручники. По иронии судьбы, несмотря на размеры страны, место каторги и ссылки и место спасения от возможной каторги и ссылки у нас оказалось одним и тем же местом. Кто-то приезжал сюда, спасаясь от безземелья и неурожаев. Кто-то – по романтической комсомольской путёвке, а кто-то – по меркантильной всё той же комсомольской путёвке.

Огромное количество людей ехало, чтобы себя, как говорится, реализовать. Один мой знакомый, живущий в Усть-Илимске, приехал строить этот город с Васильевского острова. «Слушай, – спросил я когда-то его, – я всё понимаю: шестидесятые, романтика, песни Пахмутовой, тайга, но всё-таки ты же родился в Питере – как можно было бросить такой город?».

«Да очень просто, – ответил он. – Останься я в Ленинграде, так бы и жил в своей коммуналке, работал бы старшим помощником младшего дворника. А здесь я живу в четырёхкомнатной квартире, у меня в подчинении две сотни людей».

Потом помолчал и добавил: «И ещё – тебе никогда не понять, что значит жить в городе, который ты построил собственными руками». А потом ещё: «Впрочем, если честно, то я до сих пор внутри себя сижу на чемоданах, я не могу поверить, что уже не вернусь».

Ого-го, так у тебя этакое «ни земли, ни погоста не хочу выбирать, на Васильевский остров я приду умирать»? – перевожу я разговор в шутку с помощью известной поэтической строки нобелевского лауреата, умершего, как известно, тоже не на Васильевском острове.

Да, так действительно было. Сюда ехали когда-то за тем, что ещё не называлось модным словом «самоактуализация». Теперь отсюда уезжают за тем, что называется этим модным словом. «Принимающая» территория на глазах становится «убывающей».

Я спрашиваю студентов: «Имеет смысл проводить анонимное анкетирование, результатом которого будет следующее: подавляющее большинство присутствующих ответит на вопрос «Уехал(а) бы я из Иркутска при первой же возможности?» утвердительно?». «Нет, не имеет, – отвечают они, – мы и так вам скажем, что да».

Кстати, неверно думать, что уезжают отсюда только за главными химерами современного человека – «качеством и безопасностью жизни». Жить в мегаполисе, снимая квартиру (иногда целой коммуной), без шансов на приобретение собственного жилья, добираться до работы и домой после неё часами – всё это не тянет на комфортность существования. От уехавших часто слышишь объяснение, не имеющее отношения к московским зарплатам и потребительским возможностям: «В Москве просто жить интереснее». Мы как-то забыли, что современному человеку, особенно молодому, очень важно ещё и это – чтобы было интересно.

Пройдут годы, и внуки-правнуки, возможно, спросят меня: а что было самым парадоксальным, самым необычным в годы, которые могут быть названы «нулевыми годами»? У меня уже готов ответ. Я отвечу примерно так: «Основной парадокс заключался в том, что в регионах, за счёт которых жила вся страна, никто, откровенно говоря, жить не хотел».

Хотелось бы, впрочем, в том самом будущем «после нулевых» добавить к этому: «А теперь этого нет, потому что и тут интересно жить». Однако нет уверенности, что у меня будет повод сказать это.