В последнее время так часто, так неотступно думаю о языке, как прежде никогда не приходилось думать. И не то чтобы я намеренно задалась такой целью, нет, думается как-то само собой, поневоле, среди забот повседневной жизни. Включишь ли радио, развернёшь газету или просто идёшь по улице, изукрашенной вывесками и рекламой, – везде язык. Ведь язык – это тоже среда нашего обитания. Он окружает нас, как воздух. Если воздух более-менее чист, его не замечаешь, о нём не думаешь. Но когда понесёт вдруг гарью или налетит поднятый ветром столб пыли, только тогда, встрепенувшись, мы с тревогой озираемся по сторонам.

Так и с языком. Сегодня о болезненных процессах, происходящих в русском языке, говорят все – писатели, филологи, священнослужители, простые, так сказать, люди и даже депутаты. Московский лингвист Максим Кронгауз выпустил книгу с пронзительным названием: «Русский язык на грани нервного срыва». Но вот вопрос: как далеко при нынешних скудных тиражах она распространится? Конечно, не дальше Москвы. Зато благодаря радиоэфиру эхом разнеслось по стране название книги (пусть только название), уже само по себе тревожное, как удар колокола.

Так что же, в самом деле, с языком происходит?

Прежде всего, на него, несомненно, влияют процессы всеобщей глобализации. Когда всё в мире стремится к могущественному единству, когда английский как ведущий язык международного общения, укрепляя это единство, властвует повсюду, любому национальному языку трудно сохранить свою независимость и неприкосновенность. В сущности, все страны столкнулись сегодня с новой – языковой – агрессией. Ведь в любом языке, каким бы малым он ни был, запечатлён духовный образ народа, и теряя язык, народ неизбежно теряет и себя – свой голос в мире, своё лицо, свою культуру. По прогнозам, к концу XXI века в мире останется всего около десяти процентов от существующих ныне языков. Не случайно 2008 год провозглашён ЮНЕСКО Международным годом языков.

Мы привыкли думать, что русский язык настолько велик и могуч, что устоит перед любой агрессией. Но так ли это? Каждый, кто имеет глаза, чтобы видеть, и уши, чтобы слышать, понимает, что сегодня наш язык попал в такую переделку, какая не снилась ему даже в годы революции. Вторжение иностранных слов, в основном англицизмов, сравнимо, пожалуй, с нашествием саранчи на поле русской словесности.

Тут, впрочем, следует оговориться, что заимствования из других языков случались всегда. Но это был процесс плодотворный, обогащающий язык, когда иностранным словом назывались новые явления, технические изобретения, вошедшие в обиход предметы быта, вещи и т.д. И слова эти приживались в языке подолгу, становясь в конце концов не отличимыми от русских.

Нынешний же процесс совершенно иного рода. Чаще всего это обычная замена уже существующих исконных слов на иноязычные. Например, всегда существовал зал для танцев, сегодня это – дансинг; конкурсный отбор актёров – кастинг; невыдуманная история – нонфикшн; вратарь – голкипер; мало-имущий человек — лузер; рабочий из зарубежья – гастарбайтер. Но стоит, пожалуй, перечислить ещё с десяток слов, уже привычных, обкатавшихся в языке, перечислить только для того, чтобы прислушаться, как они звучат: менталитет, имидж, рейтинг, бомонд, импичмент, рэкет, брифинг, мэр, дистрибьютер, бренд, идентифицироватъ, муниципальный, эксклюзивный…

Нетрудно заметить, что прежде всего эти слова отличаются от русских своей фонетикой. В нашем напевном мягком языке они звучат явным диссонансом, нарушая природную гармонию и красоту языка. Кроме того, чужое слово лишено для нас эмоциональности, многозначности, образности; при всём желании мы никогда не почувствуем его так глубоко, как своё. Ещё хорошо, если понятно значение слова, а сколько сейчас в прессе таких иноязычных слов, до смысла которых просто невозможно додуматься. Эти уж употребляются с одной целью: напустить побольше туману, чтобы скрыть отсутствие ясной мысли и честной позиции.

Известно, что когда Иосифу Бродскому сказали: «Какая трагедия – распад Советского Союза», то поэт ответил: «Но язык-то остался, а это самое главное».

Да, остался, потому что язык не рушится в одночасье, наподобие шаткой политической системы, но как живой организм, беспристрастно отражающий процессы, происходящие в обществе, он сам может болеть, меняться, приходить в упадок. И хотя в языке есть незыблемость и стойкость, как в самой природе, он так же, как и природа, нуждается в защите.

Все народы, все страны защищают свои национальные языки, потому что никто – ни немец, ни поляк, ни китаец – не хочет быть космополитом, не помнящим своего родства и отечества. Маленькая Франция сражается за свой французский с патриотизмом, заслуживающим уважения. Там вы не увидите на фасадах и крышах домов рекламы и вывесок на английском или каком-либо другом языке, так же как и в печати – бессмысленной замены исконно французских слов на заимствованные. Всё это на государственном уровне признано дискриминацией французского языка и по закону карается огромными штрафами. Российские же города с ног до головы обряжены в чуждую нам латиницу, и никому до этого дела нет. Пройдитесь в Иркутске, например, по улице Ленина, и у вас останется полное впечатление, что вы пребываете в заграничном городе. Непонятно только, чего в таком низкопоклонстве больше – недомыслия или глубоко скрытого смысла. Но ясно одно: мы везде, где только можно, сознательно отказываемся, отрекаемся от родного языка.

Да, и у нас есть Закон о русском языке как государственном, но он давно требует ужесточения, которое бы позволило защищать язык реально, а не на уровне досужих разговоров. Но даже в Год русского языка в Госдуме дальше пространных дискуссий о языке дело не пошло…

Другая беда, постигшая русский язык, напрямую связана с резким, прямо-таки катастрофическим упадком общей культуры.

Это тоже сделалось не в один день. Сначала прощупывали: докуда же разрешено падать? Цензуры нет, все опьянели от демократии… Тогда с грязных задворков языка, где всегда водился мат, не смея показываться в приличном обществе, его потихоньку вытащили и запустили в разведку: пройдёт, не пройдёт? Ничего, прошёл и благополучно утвердился – сначала в литературе, а затем и на сцене театра. Именно там, где всегда били чистые роднички русской речи.

Когда определена низшая точка падения – самое дно, то всё остальное будет над ним только возвышаться. Если ненормативную лексику признали, можно сказать, нормой, то теперь без уличного жаргона, молодёжного сленга, откровенной грубости и пошлости уже просто не обойтись, особенно в эфире. Сама я больше люблю слушать радио, чем смотреть телевизор, и слышу, как звучат без конца все эти «на фиг», «ну, блин», «когда пипл не хавает». А в песнях: «Уж сегодня я, кажись, надерусь»; «Встречу девочек клёвых»; «Стою я, жду тебя, как дура»; «Я убью тебя, милая, моя грусть сизокрылая, если будешь мешаться мне, словно муха в вине».

Особенно удивляет безграмотность ведущих – неправильные ударения, несогласованность в окончаниях слов… И это на «Радио России»… Но и иркутское областное радио грешит теми же ошибками, особенно с тех пор, как «последние известия» стали читать не дикторы, всегда ревностно следившие за культурой речи, а сами журналисты. Теперь тут можно услышать всё: и что «началась издаваться газета», и что «сорок две животные будут находиться на карантине». А по городскому радио прозвучало даже такое: «выдающий художник» вместо «выдающийся». Кстати, последний «перл» принадлежит известному в городе человеку, тоже бывшему журналисту…

Когда-то Ильф и Петров в своём знаменитом романе «Двенадцать стульев» высмеяли за языковое убожество людоедку Эллочку, вполне обходившуюся тридцатью словами. Но и в дурном сне им не могло привидеться, что они рисуют образ из недалёкого будущего. Правда, современная Эллочка недостающие слова восполнила, как и следовало ожидать, матерной бранью, и её образ стал уже не смешным, а отталкивающим.

…Вот и опять наше общество, как всегда, разделилось: многим людям русский язык по-настоящему дорог, они и самой жизни без родного языка не представляют, а другим безразлично, на каком языке лопотать, в какой стране жить… У этих-то душа не болит, наоборот, при случае только рады подлить масла в огонь. Так, популярная газета «Аргументы и факты» в мартовском номере за нынешний год не постеснялась дать такой вызывающий заголовок: «Я русский бы выучил… Только зачем?» Кажется, слова эти обращены прямо к молодёжи. Видимо, чтобы лишний раз напомнить, что у неё должны быть другие приоритеты. Это, естественно, английский язык и хорошо обустроенное (желательно по-европейски) общество потребления.

Собственно говоря, единственный оазис, где ещё во всей своей полноте и красоте живёт и сохраняется, как в заповеднике, «великое русское слово», – это классическая русская литература. Это то богатство, которое нельзя выкачать из страны, как нефть; его не могут скупить олигархи; оно не продаётся с аукциона… Оно навсегда – наше.

Гоголь назвал Пушкина поэтическим огнём, сброшенным на Россию с Неба. Наверное, поэтому литература, язык всегда так много значили для русского человека… Будем надеяться, что отменить это никому не удастся.