«Всякий раз, когда возвращаешься к Пушкину, он ошеломляет, снова переживаешь эту влюблённость…»

(В. Яхонтов)

Идёшь на спектакли Геннадия Шапошникова и всегда ожидаешь чего-то необыкновенного, и, как правило, не обманываешься в надеждах. Под словом «необыкновенный» я понимаю, как и многие, что-то неординарное, новое, свежее по мысли и форме, обогащающее душу, способное восхищать, радовать.

Спектакль «Сумерки богов» по «Маленьким трагедиям» А.С.Пушкина — это изящный шедевр в пространстве малой сцены. Вообще хотелось бы сказать о том, что режиссёр Геннадий Шапошников и сценограф спектакля Александр Плинт всё более смело, широко и с размахом осваивают небольшое пространство камерной сцены, казалось бы, имеющей весьма скромные и ограниченные пространственные рамки. Но этих рамок для постановщиков не существует. Геометрию пространства они подчинили себе и своей воле. Ещё в спектакле «Старший сын», начав с «разрушения» стены, стоящей неприступным монолитом, художник Александр Плинт прорубил в ней окна, дав тем самым закрытому пространству свободу, воздух, атмосферу. И дом Сарафанова «задышал», а режиссёр Геннадий Шапошников заселил эти окна живыми людьми, соседями, которые зажили своими характерами, судьбами, печалями и радостями.

А в финале спектакля то же пространство вновь раздвигалось, и мы становились свидетелями чьих-то встреч и разлук в сутолоке вокзала и тревожного света далёких мерцающих огней семафоров. И это чрезвычайно много давало для свободы фантазии сидящих в зале, уводило далеко за пределы пьесы, расширяя горизонты размышлений зрителя о жизни, любви, смерти, одиночестве, терпении, вере. На этот раз режиссёр и художник снова удивили своими экспериментами с пространством.

Грация, стильность, изысканная простота чёрного цвета в «Сумерках богов» в сочетании с зеркальным эффектом и художественно поставленным светом (художник по свету Сергей Скорнецкий, Москва) дают удивительную картину бесконечности, космоса, мира и нашего недолгого пребывания в нём. Сценографическое и световое решения дают спектаклю масштаб, погружая в метафизические глубины. По сути, четыре житейские истории, которые поведал нам Александр Сергеевич, режиссёр взял для постановки как повод ещё раз поговорить о том, насколько изменился мир и мы в нём, нравственно? Какие ценности исповедуем, каким молимся богам? Что приносим в жертву, что приветствуем, что отвергаем мы, шагнувшие в 21 век?

Приходишь к выводу, что мир мало изменился. Меняются только мода, политические реалии и прочие внешние атрибуты, но сущность человеческая, с её страстями, пороками и добродетелями, остаётся неизменной. Отсюда и сценография, и костюмы актёров (художник по костюмам Оксана Готовская). Они вне времени, они условны. Они стильны и прекрасны, особенно у женской половины исполнителей, на коих мы видим чудесные произведения искусства, и их удивительная пластика, их горящие глаза, их гордые спины, плечи, шеи, посадка головы, кроткий или чарующий взгляд (педагог по пластике Ольга Семаева).

Перед зрителем проходят персонажи: Моцарт, Сальери, Барон, Дона Анна, Лаура, Лепорелло, Дон Гуан, Жид, Герцог, Инеза, Мери, Альбер, Иван, Луиза, Слепой Скрипач….

Это только стоя на книжной полке все они хранят молчание, а попадая в руки талантливого режиссёра, молчащие герои оживают, и даже сам автор незримо присутствует где-то рядом.

Ритм пушкинского стиха и пространственный ритм актёры чутко улавливают и держат на протяжении всего спектакля, предлагая зрителю вслушиваться в звуки, замечать детали, видеть образы, разгадывать тайну, заложенную в самом пушкинском гениальном слове (педагог по речи Галина Турчанинова-Родина).

Красота этого спектакля настолько же поразительна, насколько глубока по мысли. С первых минут, когда взвивается лёгкий шёлковый занавес, ты будто движешься вместе с героями трагедий по нелёгкой дороге судьбы, каждый на свою «голгофу», где придётся держать ответ за совершённые поступки.

В этой жизни человек всё так же одинок и смертен, всё так же ненасытен и падок на деньги, роскошь, славу. Он жесток и эгоистичен, но милосердие всё же стучится иногда и в его душу.

Пройдёт ещё век, и нас уже не будет, другой зритель придёт в этот зал, в этот театр, но всё то, о чём нам только что рассказал спектакль, никогда не будет иметь срока давности, и зритель уже другого времени, потрясённый, как мы сейчас, простой историей какого-нибудь скупого отца и его благородного сына, вот так же будет переживать и плакать, и главное — все эти истории во все времена будут иметь самое прямое отношение и к нашей с вами жизни.