29 ноября 1896 года во время бенефиса артиста Вольского кто-то крикнул: «Пожар!» — и вся публика бросилась к выходу. В давке многие получили ушибы, а одна из дам сломала ногу. На этот раз пожарная тревога оказалась ложной, вообще же театры в Иркутске имели обыкновение гореть часто средь бела дня и непонятно отчего — как, к примеру, 10 февраля 1895 года. Кстати, уже два месяца спустя в Иркутск приплавили разобранное здание Тальцинской фабрики и начали собирать театр.

Он считался временным (на Большой возводилось уже каменное театральное здание), но и этот статус предполагал два ряда лож, галерею, два фойе. Всё было сделано самым что ни на есть лучшим образом, и в августе 1895-го, как обычно, открылся театральный сезон. Читая на афише название «Светит, да не греет», иркутяне невольно добавляли: «Как наш театр — горит, да не сгорает, словно птица Феникс».

В самом деле театр в Иркутске чудесным образом поднимался из пепла и в 1849-м , и в 1864-м, и в 1873-м, и в 1893-м, и 1895 годах.

Как бы не захлопали!

В сезон 1898-1899 годов в Иркутске было дано 188 спектаклей, из которых 88 — оперных. Формируя труппу, антрепренёры заботились не только о наборе амплуа (комик, резонёр, комическая старуха, драматическая старуха и пр.), но и о хорошем вокале. Алексей Алексеевич Кравченко в бытность в Иркутске привёз из московского оперного И. Прянишникова, М.Бруно, Н.Сикачинского, из петербургской оперы — Н.Шевелёва. Обновлённая трупа в один сезон представила 23 оперы, 10 из которых были на иркутской сцене впервые.

Общество приказчиков и благотворительное общество ставили любительские спектакли, привлекавшие зрителей непосредственностью актёров, их искренностью, а вот иностранных гастролёров, пытавшихся удивить «эксплуататоров с живыми головами», иркутяне захлопали. В промежутки, пока город оставался без театра, для артистов распахивались залы купеческих особняков, общественного собрания, но при этом и спрос был велик.

«Иркутский театр, славящийся среди провинциальных лучшими актёрами, встречает холодность в публике, особенно среди купечества», — писали «Иркутские губернские ведомости» в 1901 году. Да и сама редакция, принимаясь за рецензии, часто брала снисходительный тон: «Стержень драмы слишком обыкновенен, чтобы распространяться о нём». Но при этом безошибочно распознавалось настоящее исполнительское мастерство: приму санкт-петербургской оперы Леонову буквально осыпали подарками, скрипачу Императорского придворного оркестра Васильеву преподнесли серебряный портсигар с вложенными в него банковскими билетами.

Щедростью пожертвований объясняется и феномен постоянного возрождения театра, его способность подниматься из пепла. К примеру, в начале семидесятых, после очередного пожара, купцы Базанов, Немчинов и Сибиряков сложились и дали 85 тыс. рублей, необходимых для строительства нового здания. Оно, кстати, по общему признанию, вышло очень красивым и удобным; публика, собравшаяся на первый спектакль, была очень довольна.

Спектакль в спектакле

Во время антракта иркутское купечество собралось у ложи генерал-губернатора и стало благодарить за попечение о театре. После чего генерал-губернатор отправился в ложу Ивана Ивановича Базанова — выразить почтение ему и другим меценатам. То есть внутри идущего в этот вечер спектакля давался ещё один, не менее значимый и интересный. Главные роли в нём стоили дорого, но были очень почётны. Ведь благотворители, на чьи деньги возводился театр, получали не только персональные ложи, но и возможность напрямую влиять на постановку театрального дела. К примеру, Базанов, Немчинов и Сибиряков пожелали, чтобы театр отказался от антрепренёров и управлялся исключительно обществом.

Настаивая на этом, купцы-меценаты хотели сэкономить на расходах и всю полученную прибыль употребить на раздачу бедным через благотворительное общество.

Выполняя их волю, генерал-губернатор учредил специальный комитет. Репертуарной частью поручено было заведовать коллежскому советнику Сиверсу, административной — полицмейстеру, надворному советнику Заборовскому, хозяйственной — купцу 1-й гильдии Чуваеву. Иван Иванович Базанов как меценат приглашён был в почётные члены.

Скромное платье Мельпомены

Опыт ведения театра всем миром был, конечно, идиллическим опытом, но в нём феномен иркутского общества ещё раз обозначил себя. Что же до прибыли от театра, то она и при антрепренёрах никогда не бывала большой. За всю историю иркутского театра на нём никому не случилось разбогатеть.

К примеру, в 1860 году затраты на театральные нужды в Иркутске вплотную приблизились к 12 тысячам руб., между тем как городская субсидия театру не дотягивала и до 8 тысяч руб. Недостающие деньги найдены были, по свидетельству летописца, «при пособии местного начальства», то есть взяты из карманов купцов, «не желающих расстройства постоянной труппы».

В марте 1883 года кончился срок контракта театрального антрепренёра Фадеева, а продлить его он решительно отказался — по недостатку средств. Тут же составился общественный комитет, который разобрался с положением дел и пришёл к выводу, что требуется субсидия не менее чем в двенадцать с половиной тысяч рублей. И деньги опять-таки нашли, пустив шапку по кругу.

Антрепренёр Кравченко, придя в новый, каменный, театр, в первый год заработал более четырёх тысяч рублей, но дальше начались расходы, превзошедшие все ожидания. При том, что гонорары артистов, исключая знаменитостей, оставались очень невелики.

Правда, у артистов был шанс заработать на бенефисах, когда любимцам публики подносились и банковские билеты на крупные суммы, и серебряные сервизы, не говоря уже о роскошных корзинах цветов. Но случалось, что и зал был неполон, и аплодисменты жидкие, и подношения бенефицианту самые символические; правда, тут уж претензии приходилось обращать лишь к себе самому.

Спички и другие «прелести»

Конечно, избыток актёрского темперамента в каждой труппе неизбежно выливался в конфликты, интриги. В 1899-м госпоже Редер, игравшей Татьяну Ларину, просто не дали дописать письмо Онегину — свеча то и дело падала, а «няня» явно не торопилась на помощь. Стоило Редер — Лариной сесть на кровать, как кровать начала разваливаться. Стул с подпиленными ножками рухнул вместе с артисткой, и она после этого долго не приходила в себя.

И публика в иркутском театре не всегда оказывалась на высоте: некоторые дамы не снимали в театре огромных шляп, закрывающих всё, что происходило на сцене. Завсегдатаи галёрки, случалось, бросали в партер скорлупу, спички и другое.

Но и при всей мелочности околотеатральных страстей сцена сохраняла свойство отрывать от обыденного, в волшебном пространстве пьесы игра света и тени, взлёты актёрского вдохновения создавали иллюзию реальности, картонные декорации оживали, и публика с радостью погружалась в пленительный обман.

Потребность в театральных представлениях была столь велика, что в 1904 году в один вечер могло идти до четырёх спектаклей — собственно в театре, в общественном собрании, в Клубе приказчиков и в Ремесленном клубе.

В 1901 году, когда на Байкале погибло около двухсот человек, возвращавшихся с рыбных промыслов, господа артисты играли в пользу семей погибших, а зрители делали частные пожертвования. Потому что в большом горе так же, как и в большой радости, объединялись и ложи, и галёрка, и сцена.

Билет в подарок

В девяностые годы девятнадцатого столетия за право построить в Иркутске каменный театр спорили профессора и академики архитектуры. Пять лучших проектов, получивших премии, выставили в музее ВСОРГО, и публика не заставила ждать, с удовольствием раскупая входные билеты.

Пригласить на такую выставку означало сделать изящный презент. Театр в Иркутске вообще очень часто ассоциировался с подарками, начиная от крупных сумм на возведение театральных зданий и кончая подарочными спектаклями. Антрепренёр Алексей Алексеевич Кравченко из года в год приглашал учащихся на бесплатные утренние спектакли по воскресеньям. Городской голова Владимир Платонович Сукачёв откупал театр для воспитанниц и воспитанников гимназий, училищ, заказывая для них «Бедность не порок», «День русского актёра», «Русскую свадьбу».

Часто в один вечер представлялись две пьесы, одна из которых была драмой, а вторая — непременно комедией, потому что считалось, что зритель должен выходить из театра исключительно в хорошем настроении. Для пущей подстраховки в антрактах на сцену выходили танцоры, а к зимнему сезону 1901-1902 годов господин Кравченко выписал настоящий симфонический оркестр. Теперь спектакли сопровождал настоящий живой звук, и тут уж мы можем только позавидовать тем, кто жил в Иркутске сто лет назад.

Автор благодарит за предоставленный материал сотрудников отделов историко-культурного наследия, краеведческой литературы и библиографии областной библиотеки имени Молчанова-Сибирского.