Со студенческой скамьи — в судейское кресло, со стези правосудия — в чиновники. Таковы карьерные шаги Николая Новокрещенова. Его не назовёшь конъюнктурным в профессии. Наш гость не побоялся по одному из первых рассмотренных им дел вынести оправдательный приговор человеку, обвиняемому в тунеядстве. Десять лет назад он снял судейскую мантию и примерил должность руководителя управления Судебного департамента в Иркутской области. С тех пор, борясь с желанием вернуться в профессию, Николай Новокрещенов остаётся первым и бессменным его главой. Людмила БЕГАГОИНА выясняла, как живётся судье в чиновничьем кабинете.

— Со студенческой скамьи вы пересели сразу в судейское кресло. Чем объясняется такой карьерный рывок?

— Да не было никакого рывка. Это сегодня судья — представитель власти, пик юридической карьеры. А до судебной реформы, в 80-х годах, статус служителя Фемиды был, мягко говоря, невысоким. Работа тяжёлая, ответственность огромная, а зарплата низкая, как у всех служащих. Никто в то время в судьи не рвался. После окончания университета тем выпускникам, кто поступал через рабфак и подходил по возрасту (судьёй можно было стать не раньше, чем исполнится 25 лет), предложили работу в органах правосудия. Я попал в Братский городской суд, где до этого проходил студенческую практику. Мне работа судьи понравилась сразу и навсегда. Хотя бы тем, что эта должность требовала самой высокой юридической квалификации, глубокого изучения всех отраслей права. Следователю, например, приходится всю жизнь работать в основном с Уголовным кодексом. Звание судьи просто обязывает к высокому профессионализму.

— А как вы себя чувствовали в условиях, когда телефонное право было выше закона?

— Зависимость от властей, конечно, существовала, но в основном она была связана с недостатком финансирования, материального оснащения судов. Они находились тогда в очень бедственном положении. И служителям правосудия приходилось порой выступать в роли просителей, что совершенно недопустимо. Это, кстати, и побудило меня оставить любимую работу, когда началась реформа, и согласиться возглавить управление судебного департамента. Хотелось добиться для судов таких условий, которые бы способствовали истинной независимости третьей власти.

Но такого, чтобы мне, как судье, диктовали решения, спускали сверху указания, какой приговор я должен вынести, — не припомню. Да ведь в то время многие проблемы решались вообще не через суд — с жалобами люди шли напрямую в партийные и советские органы.

— Вам приходилось выносить оправдательные приговоры?

— Да, хотя в те годы они считались чуть ли не браком в судейской работе. Одно из первых отписанных мне дел было по обвинению в тунеядстве так называемого бомжа. Существовала такая статья в Уголовном кодексе. Дело считалось несложным, поэтому его и поручили вчерашнему студенту. А я вынес тому бомжу оправдательный приговор.

— Следствие не представило достаточных доказательств?

— Нет, расследование как раз было проведено качественно. Органы предварительного следствия доказали, что подозреваемый действительно не был официально трудоустроен, собирал на помойках пустые бутылки, сдавал их. На эти доходы и жил.

Даже адвокат подсудимого признал его виновным в тунеядстве, не говоря уж о прокуроре. Но я не согласился с их выводами. Исходил из того, что каждый человек имеет право выбирать такой образ жизни, какой ему нравится. Тот бомж не нарушал общественного спокойствия и жил на честно заработанные деньги. Где написано, что собирать на помойках бутылки — это нетрудовой доход?

— Ну вы даёте…

— Вот и председатель суда то же самое сказал, когда узнал об оправдательном приговоре. А прокурор направил жалобу в кассационную инстанцию, но мой приговор был оставлен в силе. Все вышестоящие инстанции признали его законным.

— А сейчас, спустя многие годы, вы уверены в справедливости каждого из вынесенных вами приговоров?

— С годами становишься рассудительнее и мягче. В моей практике был случай, когда я судил группу молодых людей за кражи и грабежи. Один из подсудимых находился на подписке и вёл себя дерзко. На судебное заседание опоздал, заставил всех ждать, сидел развалившись, реплики кидал довольно наглые. Видно было, что он не настроен менять свою жизнь. Кажется, я дал тогда волю эмоциям, и парень получил слишком строгое наказание. До сих пор это меня мучает. Если бы я сейчас рассматривал то дело, года на два срок бы сократил.

— Считаете, преступник не заслужил такого наказания?

— Не в том дело. Он был ещё очень молод. Может, ему хватило бы и меньшего срока, чтобы одуматься… Хотя кто знает? Одно могу сказать: с тех пор я не позволял брать верх чувствам и эмоциям. Кто бы ни сидел на скамье подсудимых — пусть хоть рецидивист, у которого сорок лет отсидки. Как бы он ни вёл себя на процессе — иногда ведь таких оскорблений наслушаешься… Но личное отношение к человеку не должно влиять на приговор. В этом и состоит справедливость — в умении судить по закону и совести.

Вообще юриспруденция — очень сложная наука, требует и высокого профессионализма, и большой человечности, порядочности. Её можно сравнить с медициной.

— Медики ещё студентами привыкают к трупам, когда начинают резать их в анатомичке на практических занятиях. А сколько лет требуется судье, чтобы привыкнуть к чужому горю, чужим проблемам?

— К этому невозможно привыкнуть. Разве я смогу когда-нибудь забыть, как выселял многодетную семью из самовольно занятой квартиры, без предоставления жилья, на улицу? А ведь приходилось. Потому что такое решение было продиктовано законом. И ещё потому, что те, кому предназначалась квартира, тоже стояли в очереди десятилетиями и мучились, живя с детьми в невыносимых условиях. Эмоции, переживания судья должен держать при себе. Но чёрствому человеку, не умеющему сочувствовать, вообще в этой должности делать нечего: в суд ведь люди идут не от хорошей жизни — со своими бедами и проблемами. И от суда ожидают помощи и защиты.

Психологически это очень сложно — принимать решения, от которых зависит, как сложится дальнейшая судьба человека, а значит, и его близких. Тем более при нашем жёстком законодательстве…

— По-моему, оно стало достаточно либеральным, если сравнивать с тем, что было раньше.

— Зато по сравнению с законодательством других стран оно очень суровое. Моё мнение как юриста и как человека: следовало бы вообще декриминализовать некоторые из нынешних составов преступлений. Налоговые, например, или мелкие кражи. Лучше бы перевести их в понятие проступка. Речь не идёт о безнаказанности, и вред должен быть возмещён. Но можно привлекать за некоторые действия хотя бы не к уголовной, а к административной ответственности. Особенно несовершеннолетних. Многие ведь по молодости, по глупости, из-за недостатка образования и воспитания совершают поступки, о которых потом, когда повзрослеют, сформируются как личности, жалеют. Клеймо преступника легко поставить, но оно может всю жизнь молодому человеку перечеркнуть.

— Вы рассматривали в суде и уголовные, и гражданские дела?

— Да, раньше специализации в судах не было. За год выносил 340 — 400 приговоров по уголовным делам, 600 — 700 решений по гражданским. Плюс административная практика, дежурства, чтение лекций в трудовых коллективах. Нагрузка была огромной. Многие коллеги не выдерживали, увольнялись. Это сейчас резерв на должность судьи в Иркутской области около 250 человек. Так и должно быть. Судебная реформа дала возможность отбирать специалистов самых грамотных, с безупречной репутацией.

А что творилось раньше? Когда мне предложили должность председателя Братского городского суда, отправлять правосудие в нём было практически некому: старое поколение ушло, молодёжь искала работу полегче и зарплату побольше. Находила. Я вообще сомневался, что справлюсь в новой должности. До меня два председателя уволились один за другим.

— Не пожалели, что согласились?

— Нет, не пожалел. Братский городской суд — один из самых крупных в области. В нём уже тогда было 17 составов судей. Правда, ютились они в таких условиях… Я сам проводил судебные заседания в крошечном кабинетике и думал: «Неужели до старости придётся здесь сидеть?». Вступив в должность председателя, сразу взялся строить новое здание по современному проекту, который предусматривал всё необходимое для отправления правосудия: девять залов судебных заседаний, у каждого судьи — свой кабинет, совещательная комната. По тем временам это были просто шикарные условия. Да и сегодня ещё площадей хватает, хотя штат суда значительно увеличился.

Вот тогда я понял: если приложить усилия, можно создать условия и для плодотворной работы коллег, и для граждан, которые приходят в суд за защитой. Это было чувство необыкновенное — видеть плоды своего труда.

— Поэтому и согласились уйти на чиновничью работу — в судебный департамент?

— Когда мне сделали такое предложение, согласился не сразу. К тому времени работал председателем Октябрьского суда Иркутска, возглавлял Совет судей области. И судейскую работу не хотел бы променять ни на какую другую. Но председатель областного суда Виктор Филиппович Валуев приводил убедительные аргументы: только с помощью новой структуры суды смогут обрести независимость от исполнительной власти на местах, судьи — достойные условия работы, граждане — реальный доступ к правосудию. Я дал согласие. В каком бедственном положении находились тогда суды! Ведь 70 лет здания для них не строились и толком не ремонтировались. Не было элементарных вещей — бланков, бумаги, скрепок, не говоря о современной оргтехнике.

Но, если откровенно, не собирался на этой чиновничьей, как вы говорите, работе долго задерживаться. Думал: создам департамент, организую его работу — и вернусь в суд.

— А потом вас «затянуло»?

— Так ведь на полпути дело не бросишь. Я не знал, за что хвататься, какие дыры вперёд латать. Летал по всей области как … пожарный. В прямом смысле: суды горели. Куйтунский районный суд поджигали трижды, сожгли Киренский, Падунский, Казачинско-Ленский. В таких условиях утверждалась третья власть. Как всё бросить и сбежать?

— Вы оптимист?

— Безусловно. Правосудие должно осуществляться в достойных условиях, и так будет — я уверен. Программа развития судебной системы, рассчитанная до 2011 года, будет выполнена. И в коллективе у нас подбираются люди, которые в работу душу вкладывают, а не просто время отбывают.

Да, «период выживания» судебной системы несколько затянулся. Хотя за десять лет существования департамента сделано немало. Сколько судов за это время отметили новоселье: Усть-Илимский, Падунский, военный в Иркутске, Киренский, Тулунский, Казачинский, Куйбышевский, ювенальный в Ангарске. Сейчас с «пожарной» суетой покончено. Экономические условия позволяют разворачивать настоящие стройки.

Теперь каждый год мы проектируем здания для двух-трёх судов — и сразу начинаем их строительство. В этих проектах предусматриваются все условия и для людей в мантиях, и для тех, кто представляет стороны обвинения и защиты в процессах, и для подсудимых, и для конвоиров. Даже собака конвоира будет иметь своё место.

— Вы не только оптимист, но и мечтатель.

— На сегодняшний день уже завершено проектирование двух судов в Иркутске: Ленинского и Октябрьского. В этом году приступаем к их строительству.

— Считаете, что за последнее десятилетие население научилось относиться к суду как к власти?

— По крайней мере, движение в этом направлении очень ощутимо. Число гражданских дел увеличивается ежегодно — это значит, что простые люди всё больше доверяют суду, ищут у него защиты своих интересов. В том числе и когда их права нарушают чиновники от властных структур. А главное — в 90 процентах случаев исковые требования удовлетворяются. Значит, защиту от произвола и несправедливости люди в суде находят. Хотя для доступности и открытости третьей власти предстоит ещё немало сделать.

— Раньше проводилось много показательных процессов, выездных заседаний на предприятиях. Как вы относитесь к такому опыту?

— Такие процессы имели реальное профилактическое значение. Причём большое. Представляете, что это значит — когда тебя судят на глазах у сослуживцев? Я сам подобные заседания в Братске проводил при полных залах. Руководство предприятий обеспечивало явку зрителей. Сейчас практически все судебные заседания открыты для публики — пожалуйста, любой может прийти, послушать, записать на диктофон. Но ведь проводятся они в такое время, когда люди в основном на работе. Нужно по телевидению чаще показывать судебные слушания, вынесение приговоров. Чтобы все видели, что грозит за преступление.

Но скоро у каждого появится возможность прямо из дома, включив компьютер, посмотреть, в каком состоянии находится дело, которое его интересует, ознакомиться с судебным решением. Мы уже работаем над внедрением такой программы.

— Вы довольны тем, чего достигли в жизни?

— Да, я считаю себя счастливым человеком. Всю жизнь занимаюсь любимым делом. Мне во многом везло. Прежде всего, на учителей. Мой первый начальник, председатель Братского городского суда Иван Андреевич Люльчев, стал моим наставником и другом. Он очень мудрый и человечный, умел примирить людей, стоявших по разные стороны барьера. Судьи областного суда Зоя Петровна Клюева и Владимир Константинович Бочило учили меня, в то время молодого судью, не просто уважать закон, но знать все его тонкости. А главное, в чём мне повезло, — я не только видел своими глазами становление независимой третьей власти, но и сам участвовал в этих переменах, внёс свою лепту.

— Значит, вы считаете свою жизнь успешной. А ваша супруга имеет к этому отношение?

— Кем бы я был без неё? Она — моя половинка. Ближе человека у меня нет, с ней советуюсь, обсуждаю проблемы, которые меня волнуют. С Мариной мы были однокурсниками и поженились в студенческие годы. К окончанию университета нас было уже трое: родился сын Дмитрий. Кстати, он тоже окончил юридический факультет. Третий юрист в нашей семье. Вообще считаю, что семья — это главное.

— Свободное время проводите вместе?

— Его не так много. В 8 утра я уже на работе. А в 8 вечера — иногда ещё на работе. И так больше двадцати лет. Но выходные, если опять же не на работе, люблю проводить в кругу семьи. Зимой на лыжах вместе ходим…

— …а летом на даче вместе траву полете?

— Дачи у нас нет. Вот родители у меня в деревне живут, им на огороде иногда помогаем. А отпуск мы предпочитаем проводить семьёй в путешествиях.

— У вас друзей, наверное, много?

— Друзья у нас с женой общие — ещё со студенческой скамьи. Вместе в стройотряды, в колхоз ездили. И вот уже двадцать лет с ними по жизни идём. А вообще я не большой любитель по гостям ходить. Мне дома лучше, с семьёй.

— Наукой не занимаетесь?

— В течение нескольких лет читал лекции по вопросам права, недавно защитил кандидатскую диссертацию. Она тесно связана с основной моей деятельностью. За эти годы мы ввели в области институт мировой юстиции. Приходилось много заниматься организацией работы мировых судей, изучать их практику, процессуальные особенности рассмотрения дел. Материала для диссертации было достаточно. Работа в судебном департаменте открывает новые перспективы.

Фото Дмитрия ДМИТРИЕВА

НОВОКРЕЩЕНОВ Николай Степанович родился 23 декабря 1958 года в селе Усково Удмуртской АССР. В 1976 году окончил среднюю школу в селе Зенковка Семипалатинской области Республики Казахстан, куда переехали его родители, чтобы поднимать целину. В 1977-1979 годах проходил армейскую службу в военной прокуратуре (г. Чойбалсан, Монголия). В 1980 году приехал в Иркутск, где поступил на рабфак госуниверситета. В 1981 году зачислен на юридический факультет ИГУ. По его окончании в 1986 году получил распределение в Братский городской народный суд. До 1991 года работал судьёй, затем — председателем этого суда. В 1997 году назначен председателем Октябрьского районного суда г. Иркутска.

В 1998 году создано управление Судебного департамента в Иркутской области, и Новокрещенов назначен его первым начальником.

Действительный государственный советник юстиции 2 класса.

Почётный работник судебной системы РФ.

Женат, взрослый сын.