Своими воспоминаниями о газете поделился ведущий научный сотрудник Института систем энергетики СО РАН, ветеран Иркутского научного центра Сибирского отделения Российской академии наук Александр Кошелев. Активный внештатник «Восточки» принят в Союз журналистов СССР в 1970-ом году. Автор до 1300 материалов всевозможной тематики во многих отечественных газетах, а также в газетах и журналах США, Индии, ЧССР, ГДР и даже ЮАР. Вёл два цикла по телевидению – «Наука и кино», «Проблемы, гипотезы, открытия». Получал грамоты не только от «Восточки», но и премии журналов «Рабоче-крестьянский корреспондент» и «Энергетик и горняк», ЧССР.

Приз за всеядность

Вдохновлённый и окрылённый публикацией своих первых материалов, я начал строчить статьи и заметки и тащить их в «Восточно-Сибирскую правду» и «Советскую молодёжь» безудержно, благо, обе областные газеты работали вблизи института, размещавшегося на углу улиц Киевской и Карла Маркса. И «моим» газетам приходилось брать материалы, ибо шли они в приоритетные рубрики о науке и природе. Игорь Широбоков и сейчас любит вспоминать, как причастные к этим рубриками газетчики, завидев меня, прятались: «Внимание, Кошелев идёт!»

Редактор «Восточки» и председатель Иркутской журналистской организации Елена Ивановна Яковлева через четыре года такой активной деятельности вручала мне красный, с золотым тиснением журналистский билет. «Перед тобой Москва отказала в этой высочайшей чести двум маститым лекторам обкома, – сказала она. – А всё потому, что представленные при их документах конспекты лекций и копии публикаций касались лишь одной тематики». Мои материалы и правда не страдали жанровым и тематическим однообразием. Похоже, тогда среди «самодеятельных» нештатников в члены Союза журналистов СССР я был принят единственным. Среди прочих благ, членство в творческих союзах давало право не иметь постоянной работы и не считаться тунеядцем. Впрочем, я дошёл лишь до того, что «злоупотреблял» красной книжечкой в Москве, проникая на закрытые выставки и мероприятия в Доме журналистов, а в Иркутске захаживал на предэкранные просмотры новых фильмов да иногда указывал титул в подписях под материалами, требующими ответственного «утяжеления».

Предотвращение санкций

Этот случай я держу в памяти наособицу. В июле 1975 года наш экспедиционный отряд, изучавший возможности энергоснабжения полосы хозяйственного освоения зоны БАМ, обнаружил настоящий «живой» ледник на Байкальском хребте. Иркутские географы нам не поверили. Классики от геологии Ян Черский и Владимир Обручев современное оледенение в Прибайкалье доказательно отрицали. Ну а мы, теплотехники, математики, механики и экономисты – мы классиков не читали и не знали, что «этого не может быть, потому что не может быть никогда». Обиженный упрёками в дилетантизме, я начитался литературы и, когда нами и туристами из Железногорска-Илимского были обнаружены и описаны ещё несколько ледников разного типа на Байкальском и Баргузинском хребтах, – был во всеоружии. Решил я это дело обнародовать.

Про тогдашнюю цензуру для публикации научных материалов теперь всем известно. В частности, статьи в отечественные научные журналы принимались лишь в сопровождении актов экспертизы и авторских справок, пересылка текстов и их провоз через границу – и того более. Акт на публикацию про ледники членам экспертной комиссии СЭИ был не «в тему», а географы наше открытие не признавали. Ну, я взял да и отослал в журнал ЦК ВЛКСМ «Вокруг света» очерк «Ледники, которых не должно было быть». Очерк на удивление быстро напечатали в сентябрьском номере 1978 года. Публикация в таком журнале – честь огромная, из моих знакомых научников такого не удостоился никто, а из писателей – лишь Геннадий Машкин (путевой очерк о Байкале). Географы-мерзловеды поворчали, но проглотили, а куда денешься – очерк был напичкан ледниковой теорией и спецтерминами, и снимки были неотбиваемые. В сопровождении к тексту и иллюстрациям я на всякий случай указал, что обнаружение первого из этих ледников уже было обнародовано в «Восточно-Сибирской правде» известным иркутским краеведом и альпинистом Валентином Брянским в феврале 1976 года: «Ледник, первый на Байкале».

Акт экспертизы для журнала «приключений и фантастики» не требовался, а была ли реакция цензуры на мою «фантастику», не знаю. Но позже гром грянул, да ещё какой – всесоюзного уровня! – когда в Национальном географическом журнале Индии, в номере за январь-февраль 1980 года, приуроченном к Всемирному экологическому конгрессу, появился мой большущий очерк с историко-географическим экскурсом и с восемью снимками «Ледяные феномены Байкала», с краткой справкой об авторе.

Институт географии СО АН СССР пригласил меня на очередную международную конференцию. И вот во время заключительного фуршета меня «случайно» поставили за один стол с индийским гостем, который оказался редактором научного индийского журнала. Индиец интересовался влиянием энергетики на природный комплекс Байкала, что было тогда основным направлением моих исследований. В итоге он попросил меня срочно подготовить иллюстрированный очерк неограниченного размера, и чем больше иллюстраций, тем лучше, для публикации в ближайшем номере журнала.

Бросив всё, я материал сварганил. Текст с фотографиями был вручён заказчику, спокойно перевезён через границу, напечатан, один номер журнала и несколько оттисков очерка были мне любезно присланы. Ох, и ляпы там появились! Вместо метров поставили футы, а цифры не изменили – высоты и длины уменьшились втрое. Зато перепутали нумерованные подписи к нумерованным иллюстрациям, а одну, копию акварели долинно-присклонового ледника под перевалом Солнечный, сделанную участвовавшим в нашей экспедиции художником Евгением Ушаковым, – её перевернули, отчего натюрморт с ледником стал ещё художественнее.

Грянул гром: меня вызвал директор института академик Ю.Н. Руденко и ознакомил с циркулярным распоряжением Президиума АН СССР, где среди свежих серьёзных нарушений действующих в советской науке и государстве регламентов, требующих непременного наказания, фигурировала моя публикация – с перечислением нарушенных пунктов. Юрий Николаевич как учёный и как человек всё понимал, но как директор академического института был обязан на тот циркуляр отреагировать. Впрочем, ему было не привыкать, опыт по «отмазыванию» сотрудников был солидный. Обошлось и в тот раз.

Можно привести много примеров, связанных с явной и очевидной помощью «Восточно-Сибирской правды». В 2004 году на полосах «Восточки» прошла дискуссия насчёт строительства линии электропередач через пролив на остров Ольхон – есть основания утверждать, что газета и здесь причастна к выбору явно предпочтительного, обоснованного с участием автора ещё в 1995 году подводного варианта, который проектировщики считали нереализуемым и вообще неправильным и неверным. В победных реляциях о приходе летом 2005 года электричества на «тёмный остров» под водой фигурировали лишь власть предержащие и строители, а про многолетнюю борьбу за принятие реализованного варианта, где вместе с учёными-энергетиками участвовали журналисты «Восточки», – об этом не вспомнили. Что ж, мы «бой ведём не ради славы».

Цензура

Ветераны от журналистики любят хором и соло сетовать на доперестроечную цензуру, выставляя себе страстотерпцами, приводя леденящие душу примеры репрессий. Может быть, может быть… Но были и те, кто не боялся рисковать, несмотря ни на что. Вдохновлённый их примером, я тоже пытался «дуть против ветра». Как известно, без риска, без трудностей жизнь скучна.

Вот история двух моих «поперечных» публикаций в «Восточке».

Первая – «Хозрасчёт – в институт» – вышла в январском номере 1966 года. С приятелем, тоже младшим научным сотрудником, мы крамольно, но обоснованно, с примерами и цитатами высказались за введение существенного материального стимулирования научно-прикладных реализованных исследований. Хоздоговорные работы в АН СССР тогда не поощрялись, лишь регламентировалась верхняя планка – она была ничтожно низкой – зарабатывания внебюджетных средств, частью которых институт мог распоряжаться, в том числе поощряя исполнителей. Вручая материал Идее Алексеевне Дубовцевой, которая ведала самым универсальным отделом «школ, вузов, культуры, искусства и науки», я честно предупредил её о еретичности наших позиций, их кардинальном несовпадении с тогдашней академической доктриной вообще и мнением директора СЭИ академика Мелентьева – в частности. Дубовцева материал посмотрела, потом запросила мнение учёного секретаря института и довела его ответ до меня: материал с руководством не согласован – раз, идею авторов дирекция не поддерживает – два. Идея Алексеевна спросила: «Ну, будем печатать или нет? Можете смягчить что-то»… Я ответил: «Печатайте, как есть!» И напечатали. Не только без купюр и указаний на дискуссионность статьи, но под убойной рубрикой «Решения Сентябрьского пленума ЦК КПСС – в жизнь». Самое парадоксальное – статья была положительно оценена в институте, более того, вошла в идеологический актив СЭИ.

Второй пример связан с именем возглавлявшей отдел идеологии ВСП Валентины Юдиной. Именно она дала добро на публикацию моего фельетона про заорганизованность собраний, в центре которого красовался свеженький пример отчётно-перевыборной конференции районной организации общества «Знание», курировавшейся райкомом КПСС. На вопрос, как удалось протолкнуть критику партии в партийном органе, Валентина Юдина ответила, что весь секрет в том, что критика направлена в адрес райкома, а газета – орган обкома.

Вот такие случаи – яркие, парадоксальные на первый взгляд, а на самом деле закономерные – помогали созидать свою жизнь, делать её лучше. А наша жизнь всегда находила своё отражение на полосах «Восточки». Она была нашим «зеркалом». И заслуга её в том, что никогда не была она зеркалом кривым. «Восточка» отражала всё яркое, смелое, доброе, что было в жизни разных поколений жителей области, и бережно несла эти добрые ростки своим читателям. Именно поэтому печататься на её страницах было и остаётся для меня честью и радостью.