С полковником милиции Романом Биктимировым, преподавателем Восточно-Сибирского филиала Российской академии правосудия, мы знакомы четверть века. Если не больше. В 80-х он был начальником убойного отдела областного угрозыска. И, естественно, интересовал меня как источник эксклюзивной информации.

То время, названное перестройкой, породило не только небывалый рост преступности (с 1985 по 1989 годы он составил 75, 8 %). Оно ознаменовалось появлением нового для СССР явления – организованной преступности. О нём ещё не говорили вслух. Существование мафии в социалистическом обществе не было признано официально. Когда тень грозного явления замаячила на горизонте, МВД издало приказ «Об опасных проявлениях групповой преступности в СССР», и в регионах были созданы соответствующие отделы. В иркутском угрозыске руководить новым отделом назначили тогда ещё подполковника Романа Биктимирова.

Как раз в это время в «Восточке» и появилось моё интервью с Биктимировым, которое называлось «Мафия… у нас?». Уже по заголовку видно, насколько сильны были сомнения автора в том, что вошедшее в обиход словечко – не просто образное выражение, которым мы могли наградить кого угодно, что оно означает реальную, страшную силу. «Восточно-Сибирская правда», орган Иркутского обкома КПСС, официально признала существование в регионе организованной преступности. Это была бомба.

— Вы помните, что за этим интервью последовало? – спрашиваю у Романа Романовича.

— А как же! В обком партии поступила жалоба. Я получил взыскание. Наказание не самое суровое: выговор. Достаточно предсказуемая реакция.

Хочу напомнить, что примерно в то же время в «Литературной газете» появилось интервью Юрия Щекочихина с подполковником Александром Гуровым, учёным из НИИ МВД СССР, «Лев прыгнул». Когда вышла газета, где на весь Советский Союз было объявлено, что в СССР на восьмом десятке построения социализма существуют мафия и воры в законе, Александр Гуров тоже ожидал опалы. А его вместо этого назначили начальником управления по борьбе с организованной преступностью, как раз тогда созданного в центральном аппарате МВД.

— Отделы по борьбе с опасными проявлениями групповой преступности, в том числе и тот, которым руководили вы, появились ведь раньше, чем антимафиозная служба?

—Да, наш седьмой отдел, созданный в структуре уголовного розыска в 1987 году, как раз был прообразом новой службы, известной сегодня как УБОП. Для нас, сыщиков уголовного розыска, борьба с мафией оказалась делом совершенно новым. Что это за явление такое – организованная преступность, откуда к нам пришло воровское движение, на наших глазах стремительно набиравшее силу? Всё это требовало изучения. И мы начали это явление изучать.

— Как? Познакомились с ворами?

— Вот именно. Поехали в Тулунскую тюрьму (её называли «крыткой» или централом), где содержалось в те годы от 10 до 14 воров в законе. И стали с ними знакомиться, беседовать – пытались понять, откуда они взялись, что из себя представляют.

— Откуда же пришло воровское движение?

— Точно никто вам этого не скажет. Известно только, что звание «вор в законе» появилось ещё в 30-е годы. Возможно, это связано с особенностями уголовной политики советского государства того времени: садили много, сроки давали большие. В стране образовалась огромная масса заключённых, которая требовала внутренней организации, а значит, должны были появиться лидеры. Они и появились.

Воры в законе поначалу были действительно профессиональными ворами, чаще – карманниками. Получить звание вора в законе было непросто. Возник даже ритуал коронования, который, кстати, существует и по сей день. Претендентов тщательно изучали, это называлось «делать подход». Помните, как раньше давали рекомендацию в КПСС? Здесь было очень похоже. Кандидату в воры давали поручения, назначали положенцем в городе, если он был на воле, либо смотрящим в зоне, если он сидел. Тому, кто сумел себя при этом достойно показать, не менее трёх воров в законе должны были дать рекомендации. Коронование проходило на локальной сходке воров. Затем по всем городам и весям рассылалась директива – так называемый прогон, объявлялся новый коронованный лидер преступной среды.

В то время в криминальном мире ценились только личные качества – стать вором по блату, благодаря протеже, было невозможно. Воры в законе тогда действительно руководили преступным миром и пользовались огромным авторитетом. Они жили строго по понятиям, то есть по принятому кодексу чести. Служа братству, не имели права заводить семью, владеть богатством. Им полагалось вести скромный образ жизни, время от времени попадать в зону, не идти ни на какие контакты с администрацией.

— Очень романтично. Но до 80-х годов, о которых идёт речь, честные воры, как известно, не дожили.

— Да, в 50-е годы при Хрущёве воровское движение удалось придушить. Лидеров преступного мира стравливали, развенчивали. Создавали, например, зону из одних воров в законе. Им физически работать не положено, а шестёрок, которые должны их обслуживать, в колонии нет. Так вор терял авторитет. Или подсаживали коронованных особ к опущенным. А кто с этой категорией заключённых общается, известно, уже сам считается замаранным. Хватало способов, чтобы изжить это явление.

К концу 60-х годов воровское движение потеряло свою мощь. Но совсем искоренить его всё же не удалось. Воры в законе не имели такой силы, как раньше, но они все же были.

— И у нас в Иркутской области?

— И у нас. Настоящим вором старой закалки был, например, Миша Культяпа, ведущий карманник Иркутска. Между прочим, отец известного вора Соломы. О пышных похоронах Владимира Соломинского вы писали в «Восточке». Помню даже подписи под снимками в газете. Что-то вроде: «Один вор в законе (Солома) отправился в последний путь, а другой чувствует себя превосходно». Но тогда шёл 1997 год, это был как раз расцвет организованной преступности.

А в так называемые годы застоя всех воров в законе можно было перечесть по пальцам. Кроме Миши Культяпы, известным карманником был Володя Ризман. Работал он виртуозно. За карманные кражи был судим семь раз, а коронован ещё на первых своих ходках в зону. Последний раз милиция взяла его благодаря искусно проведённой операции. Володя, уже порядком намозоливший сыщикам глаза, понял, что в городском транспорте ему ловить нечего. Там его пасла оперативная группа Юрия Шевелёва, работавшая по карманникам. И тогда вор приобрёл форму работника гражданской авиации и стал искать жертв у трапа самолётов. Гениальный ход! Пассажир обнаруживал пропажу уже в полёте и никак не мог подумать худое про скромного служителя в униформе, занятого своими делами. Чтобы поймать Володю Ризмана, оперативникам тоже пришлось надеть служебные комбинезоны. У трапа Сергей Шкуратов с Юрием Москвитиным и схватили его за руку.

— Это тот самый Шкуратов, который уже 45 лет ловит карманников, а дослужился всего до старшего прапорщика? Я ходила с ним как-то, лет 15 назад, на операцию. Писала репортаж с шанхая «Чужая рука в моём кармане». Мороз был под 50 градусов, покупателей на рынке – ни души. Я думала: сорвётся мой материал…

— Не сомневаюсь, что карманника вы поймали, и не одного. Шкуратов – один из самых талантливых сыщиков иркутского угрозыска. Не удивительно, что и виртуоза Ризмана ему удалось переиграть. Знаменитый вор оказался в зоне. А это был один из последних настоящих законников Иркутска.

— Откуда же такой наплыв воров в 80-х годах?

— К этому времени происходит своего рода метаморфоза. Нарождающаяся теневая экономика сращивается с уходящим со сцены воровским движением…

— … и этот союз порождает организованную преступность?

— Вот именно. Так называемые цеховики, естественно, стали объектом внимания уголовников: их можно было сколько угодно «щипать», но они не бежали в милицию. В конце концов теневики нашли способ защиты: попросились «под крышу» воров в законе.

Слияние экономической и общеуголовной преступности стало крепким основанием для мафии. У криминалитета новой волны появились деньги теневиков, им нужна была структура, управленческий аппарат для создания сильной организации. Иерархия воровского движения была взята на вооружение.

— Эта новая волна воровского движения и докатилась до тулунской «крытки»? Как, например, попал к нам знаменитый Япончик, любимец народных депутатов и народных артистов?

— Иркутская область, наряду с Красноярским краем, была (да и осталась) местом концентрации лагерей. Но в 90-х годах в Приангарье дислоцировалось более 50 так называемых исправительных учреждений. Знаменитый Тулунский централ был одной из десяти зон в СССР, где существовал тюремный режим как способ наказания. В таких условиях концентрация воровских авторитетов в наших краях вполне естественна.

В Тулуне как-то раз сидело сразу 17 воров в законе. Среди них и Вячеслав Иваньков — Япончик.

Иваньков был одним из отцов советского рэкета. Начинал он в Москве под покровительством вора в законе Монгола. Одна из группировок Монгола, в которую входил Иваньков, занималась так называемым «разгоном». Преступники надевали форму работников милиции и заявлялись к цеховикам «делать обыск» — забирали подчистую все ценности.

В тулунскую тюрьму Япончик был переведён из Магадана за злостное несоблюдение режима. К тому времени он обладал уже большим авторитетом. Сам короновал своего сокамерника Сергея Бойцова по кличке Боец.

В то же время в тулунской тюрьме отбывали наказание грузинские воры в законе Махо, Цицка, Азо и другие.

— Ну, с Махо я лично знакома, участвовала в его задержании уже в конце 90-х, когда он грабил по ночам дальнобойщиков под Шелеховом.

— Да, мы тогда не ожидали, что в наши сети попадётся такая крупная рыба. Это был последний визит в наши края Ильи Симония по кличке Махо, к тому времени он был уже развенчан. А в конце 80-х годов Махо, освободившись из тулунской тюрьмы, вместо того чтобы ехать на родину, остался у нас и вёл бурную деятельность по созданию в Сибири воровских касс — общаков. Он жил тогда в Ангарске на нелегальном положении, мотался между Иркутском, Красноярском и Тбилиси, пытаясь усилить сферу влияния грузинских воров на востоке. «Подогревал» зону, передавая в Тулунский централ, где сидело много его сородичей, спиртные напитки и деньги.

— Кто ещё из «честных» воров сидел тогда на «крытке»?

— В малявах, письмах заключённых, которые мы перехватывали, очень красноречиво пропагандировались традиции воровского движения — «Союза истинных арестантов». Они называли себя Бродягами и писали, что им «стыдно упустить то, что Братья несли на своих плечах и передавали из поколения в поколение». Это было похоже на клятву: «Все силы и возможности отдаём на благо Дома нашего, не забываем традиций Воровских, ибо живём всем Воровским». И тут же шло объявление войны: «Нужен террор со свободы, чтобы контора была в напряжении и мусора знали, что против них стоит реальная сила».

Один из грузинских воров, Азо, писал из тулунской тюрьмы авторитету, отбывающему наказание в Новосибирске: «Политика Горбача работает на нас, мусора нас боятся, так как не знают нашей силы. Вам нужно действовать активнее, больше использовать деньги. Помни, что нельзя сделать за большие деньги, можно за очень большие деньги. Два-три хороших бунта, пара-тройка мусорных трупов – и нам станет жить намного легче, т. к. сейчас не их время. Могу тебе сказать, что в Чите, Краснолаге, Тюмени, Омске и Иркутске наши только ждут сигнала. И если пламя наших пожаров пройдёт в Сибири, о нас заговорят и на западе. Мы можем стать реальной политической силой…» и так далее. У меня сохранились некоторые из тех писем. Они хорошо воссоздают атмосферу времени, когда воровское движение только набирало силу.

— По-моему, похоже на бред… Этот Азо не сумасшедший?

— Один из сторонников преступной консолидации, планам которого не удалось сбыться. Представители грузинского клана, среди них Махо, Пата Гудашаури по кличке Скот Тбилисский (его мемориальная доска какое-то время висела на доме по бульвару Гагарина, где он жил), вошли в противоборство с представителями клана Япончика. Почти все кавказцы, кроме Махо, пали в этой борьбе.

А что касается политической силы воров, их связи с административными кругами… Был, например, такой факт: когда Япончика перевели из тулунской тюрьмы в колонию № 19 в Марково, начальником там был хорошо вам знакомый Борис Гроник.

— Будущий генерал и начальник Главного управления исполнения наказаний по Иркутской области. Когда я писала о нём очерк «Тяжёлое золото генеральских погон», он рассказывал о своих конфликтах с Япончиком и Бойцом.

— Не знаю, рассказывал ли вам Борис Леонтьевич о своей первой встрече с Япончиком, когда тот только прибыл по этапу? Гроник тут же определил вора в законе в штрафной изолятор за грубость. А уже через пару часов в кабинете начальника колонии раздался телефонный звонок: московский генерал выразил недовольство тем, что осуждённого Иванькова встречают так невежливо.

— Однако сегодня воры в законе отошли от традиций, за которые так горячо боролись их предшественники. Они имеют семьи, ведут далеко не скромную жизнь, как правило, не судимы, занимаются легальным бизнесом и лезут в политику. Взять хотя бы руководителя Братского преступного сообщества.

— Более того, теперь стало возможным получить звание вора в законе не за личные выдающиеся качества, а путём внесения крупной суммы в общак. Число воров в законе сразу резко возросло. В середине 80-х годов их было около трёхсот на всю страну, а когда я уходил из милиции десять лет назад, взял на память список воров – так в нём числилось уже около тысячи человек.

Ситуация меняется с каждым годом…

— Хорошо бы найти сотрудников, которые стояли у истоков борьбы с воровским движением и организованной преступностью в области.

— Это возможно. Многие из них ушли на заслуженный отдых, но живут в Иркутске. Можно было бы собрать их свидетельства, воспоминания. Это было бы интересно. Да и поучительно, я думаю.

— Что ж, давайте вместе этим и займёмся. Я готова встретиться с каждым, кто, служа в иркутской милиции, прокуратуре, системе исполнения наказаний, находился на линии борьбы с организованной преступностью. Раз мы с вами зарегистрировали в газете факт рождения мафии в наших краях, логично будет нам и поведать миру, что с ней было дальше, кто и как боролся с этим спрутом.

Фото Дмитрия ДМИТРИЕВА