Рано утром 6 ноября 1854 года к дому генерал-губернатора Восточной Сибири графа Муравьёва прибыл нарочный и, едва засветилось одно окно, решительно постучался в двери. Сейчас же доложили генерал-губернатору – и он тотчас же принял. А минуту спустя адъютант Его Высокопревосходительства уже мчался к преосвящённому Афанасию, архиепископу, от которого полетели гонцы ко всему иркутскому духовенству.

Около 10 утра в кафедральном Богоявленском соборе собрались почётные граждане, чиновники всех ведомств, торжественные, в парадных мундирах и при орденах. Ударили в большой колокол, и с началом благовеста на ступени собора ступил генерал-губернатор, а за ним и весь штаб.

По улицам возили знамя

После благодарственного молебна генерал-губернатор давал обед, а затем по главным улицам города возили знамя, с эскортом из конных казаков. Мальчишки забегали вперёд и кричали:

— А знамя-то англичанское, англичанское!

На другой день снова возили знамя, а вечером городской голова Медведников дал в благородном собрании бал, и всё здание было освещено плошками с вензелями. А в «Иркутских губернских ведомостях» напечатали стихотворение, сочинённое гимназистом Лисавиным:

Раздался колокольный звон.

Народ шумящими толпами

Идёт, бежит со всех сторон,

И мчатся сани за санями,

Лишь у коней из-под копыт

Пыль серебристая летит!

Дальше гимназист задавался вопросом, в чём причина столь приятных волнений в Иркутске, – и подробно на него отвечал, повествуя, как англо-французский флот напал на российские корабли в Петропавловске, как всего лишь 11 наших орудий более 8 часов выдерживали атаку 80 неприятельских пушек, а потом ударили в штыки, да так, что вражеский десант бежал, побросав оружие и знамя – то самое, что теперь провозили по иркутским улицам.

Очередь не дошла

Три месяца спустя, 26 февраля 1855 года, на площади перед главной гауптвахтой Иркутска остановился обоз с 24 пушками разной величины, с ядрами и картечью. К вечеру он отправился дальше, на восток, а на место у гауптвахты заступили другие обозы — со снарядами, порохом, якорями. Они шли до последних чисел февраля, а 4 марта 1855 года был получен Высочайший Манифест о государственном ополчении для защиты веры, престола и отечества от турецкой, английской и французской армий.

В ратники принимались здоровые мужчины не старше 45 лет и не моложе 20, ростом от 2 аршин 2 вершков. Установлено было брать по 23 человека с каждой тысячи платящих государственную подать. Исключение составляли купцы, колонисты и евреи – им вменяли в обязанность денежные пожертвования на содержание ополчения.

Манифест был общероссийский, но при этом предполагалось, что исполняться он будет не на всей территории сразу, а постепенно, начиная с западных, европейских губерний. Когда же дошло дело до Иркутской губернии, и война уже кончилась.

Характерно, что родившиеся к концу этой войны достигли призывного возраста в аккурат к началу следующей. К той поре телеграф уже стал привычным, и иркутяне подписывались на телеграммы с театра военных действий. Почётный гражданин А.К.Трапезников прислал из Москвы срочную депешу: как член иркутского общества, он спешил присоединиться к пожертвованиям и отправил в городскую думу 5000 рублей для семей погибших и раненых воинов. А иркутский 1-й гильдии купец и почётный гражданин В.П. Катышевцев внёс в общество попечения о раненых около 8000 руб.

Правда, одно дело – жертвовать деньги, и другое дело – жертвовать жизнью. Не желая быть пушечным мясом, иркутяне искали спасения в фельдшерских и ветеринарных школах. Отсрочку получали и будущие фармацевты, но их было очень немного; да и с фельдшерскими школами министры внутренних дел и просвещения очень скоро разобрались и дозволили принимать туда только тех, кто ещё не достиг призывного возраста или уже отбыл воинскую повинность.

На особом положении оказался отдалённый Киренский округ: население там было столь малочисленно, что его были вынуждены освободить от армейской службы. В остальных округах Иркутской губернии уклонялись от мобилизации как могли.

Телеграфом ушибленный

Скажем, телеграфист с Кимильтейского призывного участка сослался на «чахотку от ушиба упавшим на меня телеграфным столбом». Доктора не подтвердили такой «диагноз», но докторов и в ту пору охотно обвинили в продажности. В этом смысле особенно часто высказывалась газета «Сибирь», утверждавшая, что «слабых да малорослых забривают в рекруты, а крепких и рослых бракуют».

В мирное время план призыва был довольно-таки небольшой; скажем, в 1892 году Иркутская губерния должна была поставить 768 новобранцев. А кто именно попадёт в их число, решалось по жребию. Шанс остаться штатским был достаточно велик, тем не менее ежегодно находился не один десяток призывников, затевавших с государством игру, заведомо обречённую на поражение. Молодых людей, достигших 20 лет и не приписавшихся к призывным участкам, так или иначе разыскивали, арестовывали и заключали в тюрьму на срок от 2 до 4 месяцев — даже если они оказывались неспособными к службе. Кроме того, их оштрафовывали на огромную по тем временам сумму в 100 руб., имена их печатались в «позорных списках» «Иркутских губернских ведомостей». Наконец, пятно ложилось на всю национальную диаспору. К примеру, в «Иркутских губернских ведомостях» 14 июня 1877г. писалось: «Иркутское окружное по воинской повинности присутствие объявляет еврейскому населению г. Иркутска, что по приглашениям, печатанным в 1876 году в шести номерах «Иркутских губернских ведомостей», никто из евреев, подлежащих медицинскому освидетельствованию, в присутствие не являлся. Присутствие вынуждено было послать списки евреев в городское полицейское управление для принудительной явки».

Уклонистов разыскивали, наказывали и определяли на службу – как правило, в резервные пехотные батальоны. Правда, толку от них всё равно было мало, тем более что здесь, вдали от границ, служба протекала ни шатко ни валко, развращая бессмысленностью времяпрепровождения. Офицеры ещё разбирали «Собрание узаконений и распоряжений правительства», рассуждали о том, что подпрапорщики, подхорунжие и эстандарт-юнкера получили право на льготный проезд по железным дорогам, а минёры, гальванёры и комендеры – нет. Рядовой же Иван Игнатьев и об этом не думал — сбежав из Иркутского резервного пехотного батальона, он сначала пропил обмундирование, а потом и вовсе решился на вооружённую кражу. А рядовой Иона Корыстин (из того же резервного пехотного) после многочисленных дисциплинарных взысканий «впал в пьянство, буйствовал и оскорблял словами и действием своего начальника из нижних чинов».

Никакой «военной тайны»!

Дело о рядовых Корыстине и Игнатьеве слушалось 7 мая 1893 года в Иркутском военно-окружном суде под председательством полковника Габриаловича. И это не стало «военной тайной» для читателей «Иркутских губернских ведомостей». Так же как за сорок лет до того, 9 ноября 1853 года, публично «объявили сентенцию военного суда» штабс-капитану Якову Хилковскому, состоящему при иркутской провиантской комиссии: за подлог он лишён был дворянского звания, знаков отличия за беспорочную службу, чинов и переведён в рядовые.

16 июля 1855 года на горе за Крестовоздвиженской церковью, напротив кладбища, построены были две роты солдат, а перед ними поставлены штаб и обер-офицеры: капитан Кириков из Сибирского линейного батальона № 13, штабс-капитан Иванов из Сибирского линейного батальона № 14, подпоручик Зубовский из Сибирского линейного батальона №16, подполковник Кириков и капитан Флеров. Как сообщает летописец, за разные проступки «по прочтении сентенции сняты были и знаки отличия, и офицерское платье, а надеты шинели солдатские, и все поставлены с солдатами во фронт».

Шла война, император Николай Павлович недавно покончил собой, чувствуя неизбежность поражения; в церквях читали молитвы о спасении веры, престола и отечества, собиралось ополчение – на этом фоне публичное действо на Крестовской горе воспринималось как закономерное и совершенно естественное. Мальчишки долго обсуждали его, и гимназист Лисавин, написавший стихотворение о защите Петропавловска, — тоже. Кажется, он не стал поэтом, но патриотом, хочется верить, остался.

Автор благодарит за предоставленный материал сотрудников отдела краеведческой литературы и библиографии областной библиотеки имени Молчанова-Сибирского.