Его обширные и разнообразные знания в области литературы и истории значительно расширяли поле его сугубо писательской деятельности. Он явно тяготел к литературоведению, к теоретическим обобщениям накопленного огромного фактического материала и, конечно, систематизации своих собственных знаний и представлений о той или иной теме в истории или литературе. Это особенно хорошо видно из ряда его рецензий, написанных на различные рукописи. Эти рецензии нередко превращались в многостраничные рассуждения о том, как создаётся литературное произведение, о его композиции, основных элементах и многом другом. Для нас это ещё одна возможность заглянуть в писательскую лабораторию, узнать о том, что, как правило, скрыто от читательского зрения, — процессе создания литературного произведения.

«Книги пока нет, — пишет М. Сергеев, — и причин этому несколько. В первую очередь, естественно, отсутствие опыта литературной работы. Он может прийти только в процессе доработки, переработки первой рукописи, зависит и от количества написанных автором произведений, и от постепенного развития в себе чувства критики, как бы умения смотреть на свою вещь беспристрастным, остро оценивающим взглядом, словно роман сочинили не Вы, а кто-то другой».

Об этом личном «чувстве критики» слышал я не раз и от М. Сергеева, и от многих других состоявшихся писателей, журналистов, историков… Вероятно, только тот и состоялся, кто имеет счастливый дар смотреть на свою работу через какое-то особое увеличительное стекло.

М. Сергеев никогда не боялся щедро делиться своим опытом с теми, кто только начинал писательский, исследовательский путь. И он никогда не жалел на это времени.

К 1983 году относится его большая рецензия на роман П.Г. Бондаренко.

Для него чрезвычайно важным является название произведения. «Классики считали: если у произведения нет названия — стало быть, и произведения тоже нет. В этом парадоксе заключена большая истина. Ибо название — путеводная нить книги, в нём выражается идея произведения».

И действительно, если обратиться к названиям его собственных книг, их содержательное наполнение вполне проглядывается: «Подвиг любви бескорыстной», «С Иркутском связанные судьбы», «Своей судьбой гордимся мы» и т.п. Существующие подзаголовки, конечно же, углубляют авторский замысел, но они скорее всего ставились автором для придания большей динамики, усиления основного звучания.

Далее в рецензии М. Сергеев останавливается на сюжете. «Разработка сюжета означает, будет ли книга держать читателя в напряжении или он может на любой странице прекратить чтение…».

Нет завязки, говорит рецензент, «то есть события, которое сразу насторожило бы, увлекло читателя, заставило его переживать, думать…

Должна быть кульминация, то есть точка самого высокого напряжения, когда схлестнулись судьбы главных героев…».

Он дал своё определение такого жанра, как роман: «…роман — это двухскатная горка: начало тебя завлекает, ты идёшь, приманутый автором, всё вверх, вверх, к вершине, потом начинаешь спускаться по противоположному склону — к развязке».

Большую роль в книге рецензент отводил конфликту внутри произведения, конфликту, который, по мысли М. Сергеева, должен держать произведение.

И далее он выделяет важные для любого произведения категории — время, пейзаж, внутренний мир, язык.

Это рецензия на рукопись человека, далёкого от писательства, так сказать, первый опыт. А вот перед нами рецензия на рукопись «Театральные сезоны» известной в 70-х годах в Иркутске журналистки и театрального критика И. Дубовцевой. Это рецензия совсем другого плана. Марк Сергеев здесь словно бы перевоплощается из строгого судьи в непосредственного участника событий. Ему хорошо знакома и театральная жизнь, и судьба многих артистов, история театрального дела в Иркутске. Эти знания перехлёстывают и через саму рецензию, и, пожалуй, через рукопись. Если бы он смог вписать их в канву готовящейся книги…

«Во вступлении или же здесь нужно было бы, на мой взгляд, упомянуть одну особенность театра: он открывал судьбы пьес, например, «Рембрандта» Кедрина. Пьеса была затеряна в довоенном журнале, автор погиб в 1946 г., не успев распорядиться ни судьбой своих стихов, ни пьесой. Павел Маляревский отыскал её, предложил театру, и с лёгкой руки его «Рембрандт» зажил на сцене советского театра. То же было и с «Матерью своих детей» Афиногенова. Стоит напомнить читателям, что поразительно интересно была поставлена режиссёром Казимировским «Баня» Маяковского — театр вернулся к спектаклю через много лет после «Мистерии-Буфф». Было много изобретательности в оформлении спектакля, использовано кино, поразительным Оптимистенко был Харченко. Наверное, упоминая имя режиссёра, нужно было хоть одним штрихом, если это возможно, давать его место в жизни театра. Так сделано в рассказе о Шатрине, о Куликовском. Но почему бы, например, не упомянуть, что Н.Н. Буторин был в годы гражданской войны создателем фронтового знаменитого театра, а потом — директором театра Мейерхольда в Москве?»

Такими экскурсами в историю театра, литературы наполнена вся рецензия, которая сама по себе становится занимательным чтением. Много ли увлекательных, захватывающих рецензий встречалось на вашем пути?

Вот рецензия на пьесу Дворецкого «Взрыв». «Не следует ли здесь начать с того, как всё началось? Дворецкий — коренной иркутянин, он начал с рассказов, которые, будучи опубликованы в Иркутске, сразу обратили на себя внимание земляков. Но серьёзное признание всесоюзного читателя Дворецкий получил благодаря журналу «Огонёк». В конце пятидесятых годов им руководил Алексей Сурков. Журнал в те поры не публиковал ещё длиннющих романов с продолжением, а в каждом номере открывал рассказ, а то и рассказчика, сразу становившегося читаемым и почитаемым читателями. Тогда пришёл Сергей Антонов со своими «Поддубенскими частушками», Борис Бедный, Юрий Нагибин, многие ещё, и среди них Игнатий Дворецкий с рассказами «Юлька», «Мария Васильевна» и другими. Популярность писателя росла, он, казалось бы, прочно утвердился в прозе. И вдруг…

Менялась жизнь, начиналась пора великих строек на востоке страны, у нас она начиналась строительством Иркутской ГЭС и эпопеей ЛЭПа. Оттуда из творческой командировки Дворецкий вернулся с замыслом первой пьесы, его поразил начальник строительства ЛЭП Южаков, он долго носился с идеей документальной книги и неожиданно для всех написал пьесу «Трасса», где был нарисован образ этого руководителя; могучий, своеобразный, суровый человек, Чепраков появился в литературе, и Дворецкий навсегда с той поры связал свою судьбу с театром».

Не правда ли, увлекательные и столь необходимые сведения для будущих историко-литературных изысканий!

Знания источников и литературы делали его востребованным в профессиональной научной среде. Он был участником самых различных конференций и симпозиумов. Его не просто приглашали — звали настойчиво, убедительно. Особенно, когда речь шла о встречах литературоведов, славистов, фольклористов. Он нередко становился центром неформального общения участников.

Из письма Е.А. Куклиной, научного сотрудника сектора русской и советской литературы Института истории, философии и филологии Сибирского отделения АН СССР, 20 апреля 1979 г.: «4-6 июня, как мы уже писали Вам, у нас состоится конференция сибирских литературоведов, мы приглашаем Вас как самого почётного гостя. Задумали провести нечто вроде творческого вечера, на котором хотелось бы услышать Ваши стихи в авторском исполнении и стихи Елизаветы Константиновны Стюарт. Об этом её прошу от имени всех новосибирских устроителей конференции, как и Вас. Мы все очень хотим Вас послушать в один из дней, когда съедутся к нам литераторы из сибирских городов, чтобы не только получить удовольствие самим, но и доставить его нашим гостям».

На конференцию он не приехал по причине занятости. И 16 июля 1979 г. Е.А. Куклина пишет: «Конференция без Вас, конечно, обеднилась, но будем надеяться, что в следующий раз Вы непременно выступите у нас.

Вечер поэзии вёл Ю.М. Мостков, он представил собравшимся наших гостей — поэтов Н. Созинову, Е.К. Стюарт и М.И. Юдалевича. Эта троица симпатизирует Вам, и с Вами было бы ещё интереснее. У нас, в нашей «лаврентьевке», живёт не один Ваш поклонник. Независимо от конференции было предложение доктора биологических наук И.И. Кикнадзе провести в Доме учёных вечер встречи с Вами. Может быть, вы утешите своих почитателей и согласитесь на осень в удобное для Вас время пожаловать к нам? Дирекция Дома учёных хотела бы включить этот вечер в свой план».

В 1986 году М. Сергеев вошёл в состав оргкомитета научной конференции «Проблемы изучения истории литературной критики Сибири» наряду с признанными исследователями Л.П. Якимовой, Е.А. Куклиной, В.Г. Одиноковым, В.П. Трушкиным и др. Он выступил на этой представительной встрече с докладом «Записки» и сибирские письма декабристов как страницы литературной критики Сибири». В 1987 году М. Сергеев стал участником планового совещания литературоведов «Проблемы изучения истории литературной критики Сибири», которое проводило Сибирское отделение АН СССР. На открытии совещания слушается его доклад «Записки» и сибирские письма декабристов как страницы литературной критики Сибири. К постановке вопроса», в 1990 году он участвует в другой научной конференции, которую проводит Новосибирский институт истории, филологии и философии, «Развитие жанровых форм в литературной критике Сибири» и читает доклад «Литературная критика в альманахе «Новая Сибирь».

Такой насыщенной и деятельной была его жизнь.

Я глубоко признателен редакции «Восточно-Сибирской правды» за возможность публикации истории иркутского поэта Марка Сергеева, в первую очередь — главному редактору Александру Гимельштейну и его заместителю Альберту Батутису. Семь месяцев они помогали мне выстраивать эту работу. Благодарен работникам иркутских архивов, которые делали всё возможное, чтобы наполнить работу документами.

Особая благодарность читателям газеты, которые беспокоились, писали, исправляли или корректировали те или иные факты.

И, конечно, спасибо директору Иркутского фонда культуры Н.В. Бурдонову и начальнику департамента культуры администрации города Иркутска за моральную поддержку и заинтересованность в создании этой книги.

С искренним уважением

Станислав ГОЛЬДФАРБ, доктор исторических наук, профессор Иркутского госуниверситета

Когда-нибудь потом,

когда меня не будет

и встанут надо мной

и тишина, и мгла,

быть может, среди тех,

мне недоступных, буден

припомнят и мои негромкие

дела.

Я и сейчас порой,

в предчувствии разлуки,

предощущаю день

и тот смиренный час,

когда средь суеты на миг

притихнут звуки

и ощутите вы, что я сижу

средь вас.

Невидим, в уголке,

на стуле, у порога,

я буду наблюдать картину

бытия,

где, если бы навек

не прервалась дорога,

участником сюжета мог бы

быть и я.

…Пока ещё я здесь,

и живы ощущенья,

на берегу реки, где ждёт

меня Харон,

я кланяюсь друзьям,

и я прошу прощенья

за всё, что было до

и после похорон.

Нисходят облака,

становятся туманом,

на тихих деревах пичуги чуть

слышны,

и по реке плыву я в состоянье

странном —

ведь я уже и с той,

и с этой стороны.

Харон нетороплив,

ему подвластна милость,

и движется челнок по Стиксу

не спеша,

и лицезрит старик,

но странно раздвоилась

на «до» и на «потом»

бессмертная душа.

Марк СЕРГЕЕВ