Есть особая порода историков. Они не просто изучают время, они чувствуют его на каком-то генетическом уровне. Вплоть до ощущения индивидуальной «нити» с определённой эпохой. Для Евгения Ячменёва это время декабристов. Они прочертили мощную «борозду» по судьбе Иркутска, поселив в местных людях не провинциальные амбиции. Романтик и мистик Ячменёв уверен — город и сегодня питает этот мощный «заряд». С директором иркутского музея декабристов беседовала наш корреспондент ЮЛИЯ СЕРГЕЕВА.

Евгений Ячменёв «по матушкиным грузинским ветвям» имеет связи с автором «Горя от ума» Александром Грибоедовым. Семья жены Грибоедова Нины Чавчадзе находится в родственной связи с семьёй сибирского ссыльного из княжеского грузинского рода Сергея Бакрадзе. А сам Бакрадзе — родственник семьи Ячменёвых по маме Любови Григорьевне. Матушке Евгения Александровича пошёл уже девятый десяток, но она до сих трепетно опекает сына. В своё время она была заведующей технической библиотекой Института редких и цветных металлов. Отец, Александр Иванович, работал инженером.

— Армейскую службу хорошо помните?

— Конечно, ведь служил в военном оркестре ИВАТУ. Кстати, вместе с Николаем Дубаковым (заслуженный артист России, один из ведущих актёров Иркутского академического драматического театра. — «Конкурент»). Коля играл на тубе, это, скажем так, самая большая труба в оркестре. А мне сначала дали тромбон. Но я на нём производил такие невыносимые звуки, что после нескольких упражнений весь оркестр собирался вокруг меня, и все участливо спрашивали: «Ой, наверное, ты утомился, пойди, погуляй». Наш дирижёр Владислав Коган заменил тромбон на флейту. Это было гораздо удобнее, и во время морозов на парадах можно было даже спрятать её в рукаве. А Коля свою тубу спрятать не мог и всё время с завистью на меня посматривал.

Когда-то подростка Женю Ячменёва очаровала музыка пушкинской эпохи. Он ещё не знал, что вырастет из этого «зёрнышка». Но интуитивно пришёл к людям, которые открыли ему грандиозную эпоху 18-19 веков.

— Я счастлив своими учителями. У меня их было несколько, и каких! Театральному делу учил меня Алексей Худяков, руководитель студии «Юность» Дворца пионеров. К декабристам привёл учёный российского масштаба Семён Коваль, по фортепьяно — профессор Дмитрий Басков. Горжусь, что принадлежу к той иркутской фортепьянной школе, самый яркий представитель которой — Денис Мацуев. Можно сказать, что мы с Мацуевым «музыкальные кузены». Ирина Юрьевна Харкеевич «благословила» меня изучать музыкальные страницы эпохи декабристов. Она совершила научный подвиг — создала капитальный труд по истории иркутской музыкальной культуры. И сейчас словно иду по её стопам дальше. Моим диссертационным руководителем был директор Государственного Эрмитажа Михаил Борисович Пиотровский. Я в долгу перед всеми этими людьми. И стараюсь в жизни реализовать всё, на что Господь дал мне способности. В одном из писем Сергея Трубецкого есть удивительная мысль. Образование — это дар Божий, и тот, кто закапывает в землю свой талант, совершает грех перед небесами.

— Почему именно декабристы? История России обширна.

— Это было последнее поколение романтиков в отечественной истории. Люди, равных которым по силе духа и уровню образованности и культуры, я не встретил в других эпохах. Да, были у нас образованные люди, но они не были деятелями культуры. Были люди культуры, которым не хватало образования. А тут удивительная гармония. Сочетание внутренней свободы и поразительной, изящной аристократической простоты — это то, чему хочется подражать и в 21 веке. Легко сказать: «Будь проще». А попробуй, сделай это в реальности. У декабристов это качество было неотъемлемой частью их природы.

«Видал Лепарский»

В своё время Евгений Ячменёв стал самым молодым сотрудником Музея декабристов. В следующем году исполнится четверть века, как он возглавляет этот музей. Он не любит называть это работой и давно выбрал другое слово — «служба».

— Как создаётся коллекция музея?

— Музей — огромный организм. Хорошие коллекции складываются десятками лет. Наш сравнительно молод, ему 37 лет. Коллекция мемориальных вещей стала формироваться ещё при декабристах. Окончательно самостоятельный статус он обрёл в 2000 году, и с тех пор мы увеличили коллекцию на 25 подлинных вещей. Это и акварельный портрет декабриста Никиты Муравьёва работы его собрата по из-гнанию Николая Бестужева, и портрет матери Сергея Волконского, Александры Николаевны, гофмейстерины императорского двора, подруги трёх русских императриц. Есть и книга, которая принадлежала декабристу Вильгельму Кюхельбекеру с автографом коменданта Нерчинских рудников Станислава Лепарского. Любопытная история. Когда декабристам присылали на каторгу книги, то комендант, как цензор, должен был всё прочитывать. Он надписывал книги: «Читал Лепарский». На что декабрист Дмитрий Завалишин однажды его ехидно спросил: «Вы что, всю эту гору читаете?» После чего комендант стал деликатно писать: «Видал Лепарский». И вот книга с таким автографом хранится у нас в музее.

Сегодня вокруг музея собрался «костяк» благотворителей. Большую коллекцию предметов эпохи декабристов помог приобрести музею «Норильский никель». Экспонаты дарил ИркАЗ, техническую помощь оказывали АО «Байкалит», «ВОСТСИБЖАСО», Внешторгбанк. Окна дома «одеты» драпировками, как при жизни Волконских, на средства ОАО «Иркутскэнерго». Байкальский Банк Сбербанка России помог издать книгу «По декабристским местам Иркутска» Тамары Перцевой.

— Мне кажется, мы уже выросли до создания, как и в Художественном музее, попечительского совета, — считает директор. — У людей есть понимание, что связь-то с прошлым не прерывалась, и потому нужно после себя оставить добрый след. Внук декабриста Волконского писал, что вещи одновременно являются и продуктом культуры, и её вместилищем. И тот, кто разрушает остатки прошлого, творит двойной грех, прикрываясь культурой.

— Вы чувствуете, изменилось ли отношение к декабристам с тех пор, как вы начинали, и сейчас?

— Интерес вырос! Этим летом у нас были дни, когда музей в день принимал по 300 — 500 человек, мы работали до изнеможения. Вижу, как люди пытаются понять, что такое было это движение для русской истории. Причём на разных уровнях — и научном, и популярном. Когда читаю очередные нападки на декабристов, понимаю, что многое ещё нужно рассказать, представить в истинном свете. Есть мещанское отношение к памяти: «Да, неплохо они жили в ссылке в таком доме, я бы тоже пожил». Да пожалуйста! Но для начала будьте князем, пройдите войну 1812 года, найдите в себе смелость выйти на Сенатскую площадь. Потеряйте всё и обретите забайкальскую каторгу. А потом получайте эту «золотую сибирскую клетку». Друг декабристов, иркутянин Николай Белоголовый, писал, что декабристы были такими носителями культуры, что невольно поднимали её смысл в глазах всякого, кто с ними приходил в соприкосновение. И кто знал, что есть существование более достойное, чем грубое, животное прозябание, которым тогда полна была русская жизнь.

— Получается, что без декабристов не было бы ничего?

— Нет, это крайность. Декабристы — катализатор, который ускорил культурные процессы. До них здесь уже были частные библиотеки, были купцы, которые брили бороды и носили фраки. А декабристы обогатили сибирскую культурную традицию, расцветили её новыми красками. Иркутск сегодняшний был бы другим, если бы не декабристы. В 2006 году портал «BABR.RU» проводил опрос, какой бы памятник хотели видеть жители Иркутска. Самый большой процент люди отдали памятнику декабристам. Вот вам отношение современников.

— Памятник будет?

— Да, более того, мэрия намерена поставить его к юбилею города в 2011 году. А вот где он будет — вопрос сложный. Камень с надписью «Здесь будет памятник декабристам» поставили по воле первого секретаря иркутского обкома КПСС Василия Ситникова 10 декабря 1985 года. Но там, где он стоит, нельзя ставить памятник, потому что там место бывшего немецкого кладбища, где есть свои могилы и захоронения. Там покоится один из первых генерал-губернаторов Иркутска немец Карл фон Фрауендорф. В середине 80-х годов проводились конкурсы на памятник, и тогда называли ещё два места — там, где были Московские ворота, или в скверике рядом с домом Волконских.

— Каким, на ваш взгляд, должен быть памятник?

— В своё время победила группа академика, скульптора Чернова из Москвы. Была ещё одна задумка академика Олега Комова, но его сейчас уже нет в живых. Сейчас нужно новое. За это время у меня уже выкристаллизовалось отношение к памятнику, и если в 1985-1986 годах я ещё смутно представлял, каким должен быть его дух и смысл, теперь знаю — это должен быть памятник людям, которые оставили нам в наследство дух гуманизма и культуры.

— А как это выразить в скульптуре?

— Это язык пластики. Слышали о таком направлении, как боди-лэнгвидж? Язык тела. В пластике скульптуры можно найти такие жесты, которые позволят выразить внутренний мир модели.

Главный талант Ячменёва — способность быть интересным. Более блестящего популяризатора иркутское музейное дело не знает. В его орбиту втягиваются даже те люди, которых никогда не интересовали декабристы. В 1991 году в вузах России завершилась эпоха преподавания марксистско-ленинской эстетики, и надо было заполнять нишу. Валентина Дулова, преподаватель Иркутского театрального училища, пригласила Ячменёва читать такой странный предмет, как «Дворянская культура и этикет». Пришлось разрабатывать всё самому. «Я попробовал собрать все литературные данные, работал в архивах. Это были и мои личные впечатления от встреч с потомками первой волны русской эмиграции во Франции и Германии», — рассказывает он.

— А дети интересуются этим?

— Дети воспринимают этикет замечательно. Это ведь искусство жизни. Главная цель — привести в систему те отрывочные знания, которые мы получаем дома, в общении с друзьями. Даже в одежде существует масса тонкостей. От того, знаешь ли ты, где можно ходить с голым животом, а где это категорически делать нельзя, зависит и то, каким ты предстаёшь в глазах других. Правильно пользоваться столовыми приборами, выражать соболезнования, писать письма. Принимать и дарить комплименты. Это искусство, которое не устареет никогда.

Привет от Разгильдеева

Евгений Ячменёв называет себя «полностью иркутским человеком». «Здесь каждый камешек — история», — говорит он, и понимаешь, что для него и близких ему по духу людей это не пустое словообразование. Они и вправду чувствуют вибрации, которые не позволяют ограничить память 50-60 годами. В начале этого лета директор музея декабристов возглавил иркутское отделение Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры.

— Ваше мнение о последнем конфликте по Иерусалимскому кладбищу.

— Это как раз тот случай, когда об-щественность Иркутска заставила прислушаться к мнению историков, которое звучало уже давно. На днях состоится совет, на котором будет принято решение, что делать дальше. Варварский «ремонт», который там начался, — это чудовищно. Работы идут на захоронениях самых известных людей, на месте недалеко от входа в Иерусалимскую церковь. Мы возмущаемся прибалтами, которые переносят наши воинские захоронения. А что сами творим? Тревожим покой ушедших, да каких людей! Иркутский краевед, Григорий Красовский нашёл на том месте табличку с надгробного камня иркутского архитектора Александра Разгильдеева. Это «привет» современным городским архитекторам от Александра Разгильдеева, прямой укор вандализму, который творится с молчаливого согласия городских властей. Смотрите, ведь это звенья одной цепи — сначала дать добро на снос кварталов иркутской старины, затем — срыть могилы достойнейших иркутских граждан. По сути, сейчас доканчивается разрушительная работа, которая началась на Иерусалимском кладбище в год моего рождения — 1957-й. Я помню, как сестра Наталья рассказывала мне, что творилось там. Старые иркутяне носили цветы на места, где были могилы их родных, а милиция их убирала.

— Но городские власти заявили, что на работы были получены все необходимые согласования.

— Областная служба историко-культурного наследия не давала добро на эти работы. Нет главного: понимания, что мы реконструируем — Центральный парк имени 40-летия Октября или Иерусалимское кладбище, которое существует здесь с 70-х годов 18 века?

— Город утверждает, что именно кладбище…

— Реальность показывает, что про кладбище они думали меньше всего. Дело очень громкое и показательное. Этот факт должен повлечь изменение отношения городских властей к историческому центру Иркутска. Это ведь всего 3% городской территории. Почему не направить свои усилия на остальные 97%? На реконструкцию старого Иркутска нужно порядка 17-19 млрд. рублей. Это состояние одного богатея далеко не из первой десятки журнала «Forbes». А тут целый город расписывается в собственном бессилии.

Мистик и романтик

В Иркутске ходят легенды о поту-сторонних событиях, которые иногда происходят в музее декабристов. Евгений Александрович, который сам себя называет «мистиком и романтиком», уверен, что дом князя Волконского живёт своей, мистической жизнью.

— В доме действительно видели призраков?

— Это не то чтобы призраки. Это память о тех людях и событиях, которые происходили в доме. Иногда слышится по-скрипывание, пошаркивание, покашливание. По современным научным взглядам, весь мир — это одно большое информационное пространство. Ничего удивительного нет, если прошлое нам шлёт такие «приветы». А в доме Волконских такие знаки проявлялись. Словно духи дома, которые оберегают его и подсказывают, где нужно быть осторожным и внимательным. Были моменты, когда чувствовалось — что-то должно произойти. Но мы были преду-преждены! Несколько лет назад горели соседские кладовки. Огонь перекинулся на усадьбу Волконских. Но мы были готовы дать отпор, и катастрофы не произошло. Не скрою, однажды словно бы видел: по комнате проплыло белое облачко, словно дама прошла в старинном платье и скрылась в зеркале, что стоит в спальне Марии Волконской. Иногда даже слышатся голоса, словно дом продолжает жить другой жизнью. Это естественно для старого деревянного дома.

Евгений Ячменёв иногда садится за старый рояль фирмы «Лихтенталь», который принадлежал Марии Волконской. «Играю произведение и словно слышу эхо, как будто кто-то исполнял ту же самую музыку, может быть, задолго до меня, — рассказывает он. — И это эхо на миллисекунду отстаёт от моей музыки. Как будто пробуждаются те волны, которые наполняли другое время, вибрирует тот эфир, который соотносится с веком 19-м. Я не знаю тонкостей волновой теории, но, может быть, есть какой-то закон, который заставляет проявляться старые времена в 21 веке. Словно ты входишь в резонанс с этими давно ушедшими событиями».

Это ощущение вне времени делает Евгения Ячменёва неисправимым оптимистом. Его рабочий день расписан по минутам. «Я настолько часто бываю в обществе, что иногда просто чувствую, как тают душевные силы, — говорит он. — А для их восстановления мне нужно одиночество. Лечь на диван, закутаться в плед, поставить рядом чашечку кофе. А за окном пусть будет дождь или снег. Обожаю осень. И книги».

— Люблю нашу Преображенскую церковь, она такая тихая и словно благостная. Есть церкви, где много суеты, а когда вхожу под своды Преображенской, вспоминаю слова иркутянина Всеволода Вагина, который писал, что граф Михаил Сперанский, будучи генерал-губернатором сибирским, часами мог стоять в Преображенской церкви, не шевелясь, во время службы.

— Ваша любовь — только классика?

— Я человек, «испорченный» классическим образованием. Но люблю самые разные виды искусства. Только в сравнении находится золотая середина. В живописи люблю многое, вплоть до абстракции, в музыке — джаз. Единственное, что не могу принять — рок-музыку. Считаю, что она разрушает человеческую душу. Меня привлекают те произведения искусства, которые несут в себе красоту. Для меня красота, как сказал один из великих, это признак присутствия истины. Один из самых любимых моих романов — «Театр» Сомерсета Моэма. Обожаю фильм с Вией Артмане, мечтаю посмотреть мюзикл Московского театра оперетты, в котором блистает сейчас Татьяна Шмыга.

Ему несколько раз предлагали оставить Иркутск и остаться жить во Франции и Германии. Он отказался. «У меня есть поручение от Бога перед нашим городом. Чувствую, что не всё ещё сделал. Если это и случится к годам 90, то будет нормально».

Фото Дмитрия ДМИТРИЕВА

Евгений Александрович Ячменёв родился в 1957 году. Выпускник музыкально-педагогического факультета Иркутского педагогического института и исторического факультета классического университета (ИГУ). В 1978-1980 годы — служба в армии. С 1980 по 1983 годы работал в лаборатории истории Сибири на кафедре истории СССР ИГУ. С 1974 по 1982 годы был внештатным сотрудником Музея декабристов, а с 1983 года и по сей день — его заведующий. Летом 2007 года стал председателем правления иркутского отделения Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры. Историк, автор научных и популярных статей по истории Восточной Сибири и о декабристах. Пианист, концертмейстер. Занимается любительским театром, сочиняет музыку, читает спецкурс «Дво-рянская культура и этикет» в вузах и училищах Иркутска.

Сыну Витусу 21 год, он работает в библиотеке Иркутского областного краеведческого музея.