В редакционной почте встречаются письма, с авторами которых трудно, да и, признаться, не очень хочется спорить. Может быть, потому, что кажется, будто их слух способен откликаться лишь на собственный голос. Безапелляционность, пронизывающая каждую строку, убивает охоту к дискуссии.

Впрочем, любой из нас, к счастью, имеет право на свою точку зрения по самым больным вопросам. А уж горше, противоречивее, ядовитее национального, разъедающего общество, сыскать трудно. И если нет в высказанном по его поводу мнении ни чванства «чистотой своей породы», ни раздражения «корнями» прочих — иных, ни, тем более, вражды к «на тебя не похожим», то и пусть себе. Вот как в письме нашего постоянного читателя Бориса Фёдорова, без купюр и малейшей редактуры опубликованном на этой газетной полосе.

Ну уверен человек в том, что «несмотря на ошибки и отступления, национальный вопрос в СССР имел перспективу успешного решения»; ну убеждён он в том, что «усиление национальных особенностей в перспективе ведёт к выделению каждой нации, каждого этноса в самостоятельное государственное образование и разрушению единой страны», — что ж, его право. Мне бы лишь хотелось заметить: национальная карта всегда была, есть и будет козырной в колоде политиков разного окраса. Трагедии же разыгрываются там и тогда, где и когда ставка в их лукавых играх — благополучие, судьба, жизнь рядовых людей. Отполированные политтехнологами всех мастей до лаконизма, лозунги-слоганы гнобят сознание, наотмашь бьют по доверчивым неискушённым сердцам. На то и расчёт — ведь только отравленный непониманием, недоверием, ненавистью сон разума рождает чудовищ. Казалось бы, смирных, безобидных перевёртышей, готовых, однако, с первым же кличем, сбросив маску, обнажить истинное обличье. Ну да ладно: все мы дышим отравленным воздухом, так что всем нам не до высоких материй. Лучше окунёмся в житейскую прозу.

Воскресный вечерний переполненный дачный автобус переваливается с ухаба на ухаб по лесному большаку, пробираясь к оживлённому Байкальскому тракту. Душно, тряско, потно. Полно ребятни. Повзрослее, помладше. Но все как-то пристроены: кто на родительских, кто на чужих, но тоже удобных коленях. В тесноте стоит, не хныча, повернув мордашку к открытому окну и крепко держась за мамину руку, лишь одна малышка. Такая же, как мама, большеглазая, чернявая — одним словом, «не наша». Обеих их обтекает мирный гомон, и девчушку никто, ну абсолютно никто «не видит». Наконец, когда до города остаётся совсем немного, не выдерживает один старик. Пристроив меж сиденьями тяжеленный рюкзак (наверное, ягода уродилась), он берёт маленькую на руки. Взрослая благодарит старика быстрой, скользящей, робкой улыбкой…

…Когда-то великий немецкий поэт Генрих Гейне, чьи стихи талантливо и вдохновенно переводил великий русский поэт Михаил Лермонтов, сказал, что разлом мира проходит сквозь сердце художника. Правда, ему повезло: он покинул наш жестокий, свихнувшийся на «национальном вопросе» мир намного раньше, чем вынужден был бы в фашистской Германии пришпилить на грудь жёлтую шестиугольную звезду. Случись иначе, он бы понял, что этот глубокий разлом проходит сквозь сердце каждого смертного…