(Продолжение. Начало в номере «ВСП» от 14 марта)

Центральными журналами Марк Сергеев рассматривался как эксперт и специалист по сибирской литературе. 21 марта 1972 года журнал «Детская литература» просит его написать о писателях Дальнего Востока и Сибири: «Ведь Вы хорошо знаете этот материал».

Алтайские журналисты просят именно его «прислать свои впечатления об Алтае или отрывок из Вашего произведения» для книги, посвящённой пребыванию советских писателей на Алтае.

В начале 70-х он получает приглашения от детского журнала с пластинками «Колобок» стать автором. Приглашений очень много, и все они очень разные – от Хабаровска из краевой газеты «Тихоокеанская звезда» (он был там во время Дней советской литературы на Дальнем Востоке) до Эстонии из республиканского издательства, которое заказывает ему «Сибирскую антологию» объёмом 20 авторских листов. Судя по той работе, которую проделал М. Сергеев, это составительство оказалось не простой подборкой готовых публикаций. Редактор «Антологии» Л. Рийкоя пишет ему в письме от 24 января 1972 г.: «Прошу выслать мне тексты Вячеслава Шугаева и Евгения Куренного, которые Вы избрали… Очень Вас прошу выслать те подлинники авторов, которых вы советуете издать по-эстонски…».

Много пришлось работать с переводчиками этой книги. В мартовском письме Л. Рийкоя М. Сергеев писал: «Посылаю… стихи молодого поэта Сергея Иоффе… я решил взять стихи из новой книги… Давид Константиновский… Шлю два рассказа… Книги не смог достать – шлю свой заветный экземпляр с автографом. …Рекомендую стихи Георгия Граубина «В утреннем лесу», «Апрель», «Банный день», «Выходной», «Зелёное озеро».

Пролётом из Москвы задержался в Омске, чтобы добыть книги Вильяма Озолина… Стихи Вильяма очень популярны в Сибири среди молодёжи…»

Переводчица книги Весте Паас признавалась, что многие слова ей непонятны и она постоянно консультировалась с составителем. «Закончила черновой перевод «Арки» Геннадия Машкина. Повесть мне нравится. Написана она правдиво и колоритно. Но в этом колорите и скрываются для меня некоторые затруднения. Имеется ряд слов несомненно местного происхождения. В контексте они, конечно, понятны, но хотела бы уточнить их значение либо поточнее представить себе внешний облик описуемых предметов». Он терпеливо помогает и переводчику…

Журнал «Детская литература» сообщает 13 августа 1973 года, что планирует на ближайшие номера его портрет. 13 сентября 1973 года вновь письмо из «Сибирских огней»: «Дорогой Марк! Сейчас на исходе лета я пишу тебе с надеждой, что твоё пасмурное отношение к «Сибирским огням», возможно, и рассеялось. Прошу тебя, пришли цикл стихов. Буду рад. Надеюсь порадовать тебя.

И ещё: до меня дошли слухи, что появился у вас интересный молодой поэт Кобенков. Если это правда, помоги мне отыскать его или сам пришли его стихи… А. Романов».

Журнал «Культурно-просветительная работа» настойчиво просил Марка стать внештатным автором. Журнал «Литературное обозрение», затеяв обсуждение проблемы «Художник перед лицом НТР», просит Марка принять участие в этой дискуссии.

Как сценарист он становится экспертом-консультантом Новосибирской экспериментальной лаборатории. Там идут занятия с молодыми авторами и артистами, и он желанный участник «театральных» посиделок. Выходят книжки сказок, до исторической исследовательской прозы ещё далеко, но он уже на подступах к ней.

Прожит большой и важный кусок жизни, в котором и война, и возвращение к мирным занятиям, сложные личные коллизии. Марк уже поднаторел в делах кулуарных и общественных, он понимает и знает, что такое дворцовые интриги.

Собираю радость

по крупицам,

Как скупой богатство –

по рублю.

Не грублю невеждам

и тупицам,

Ненавистных связей

не рублю.

Как когда-то в двадцатые годы ХХ века в Иркутске возникло ИЛХО – Иркутское литературно-художественное объединение, из которого вышла целая плеяда известных поэтов — Уткин, Алтаузен, Скуратов, так и в 50-70-х годах конференции «Молодость. Творчество. Современность» были точкой отсчёта для многих литераторов, которые составили ту самую «Иркутскую стенку». Она вошла в историю литературной жизни России и объединила Распутина и Вампилова, Машкина и Шугаева, Самсонова и Пакулова… Конференция 1961 года по традиции собрала тогдашний творческий люд, подающий надежды: писателей и драматургов, художников и музыкантов, скульпторов и артистов. На девяти секциях разбиралось и оценивалось творчество молодых и начинающих. М. Сергеев руководил поэтической секцией. В числе конкурсантов были заметны Глеб Пакулов и Леонид Красовский, Юрий Скоп и Вячеслав Шугаев, Михаил Трофимов, Леонид Хрилев, Сергей Иоффе, Борис Лапин, Владимир Ивашковский…

Потом была конференция 1964 года. Она состоялась на излёте весны и собрала огромное количество участников и гостей. В Иркутск приехали А. Межиров и М. Соболь, Б. Костюковский и В. Корнилов. Именно тогда случилось официальное признание автора повести «Синее море — белый пароход» Г. Машкина, здесь получили напутствие в большую литературу А. Гурулёв и П. Забелин.

В 70-е годы в Сибири проходят самые различные литературные встречи, семинары, конференции. Начинается масштабное и целенаправленное освоение Сибири: поездки писателей, призванных увидеть и осмыслить эти преобразования, нескончаемы. В Красноярске, Новосибирске, Омске, Кемерове и, конечно, Иркутске и Чите литераторы — желанные гости. Самая читающая страна задыхается от книжного дефицита, а тут живые писатели. Народ толпами валит на вечера-встречи, литературные концерты… Некоторые писательские сходки получают всероссийскую известность. В Новосибирске это знаменитые литературные вечера поэзии в НЭТИ (Новосибирский электротехнический институт). В один из таких приездов в 1967 году Марк Сергеев рассказывал о своих встречах с Самуилом Маршаком (тогда компания собралась очень именитая – Илья Фоняков, Вильям Озолин, Елизавета Стюарт, Майя Борисова…).

В Чите – тоже российской известности семинар «Забайкальская осень», в Иркутске — «Молодость. Творчество. Современность»).

«Забайкальская осень» включается во все самые важные литературные мероприятия. И. Файерштейн, которая долгие годы работала на Читинской студии телевидения, вспоминала, что «Забайкальская осень» 1971 года стоит особняком в судьбе этого праздника литературы: объявленный состав участников его просто привёл в восторг всех читинцев. Список гостей, ежегодно утверждавшийся отделом пропаганды обкома партии, привёл в восторг и партийных чиновников…».

Действительно, на праздник прибыли российские знаменитости – Булат Окуджава, Яков Аким, Сергей Смирнов и Виктор Астафьев, иркутские, читинские, омские и новосибирские литераторы. И, конечно, М. Сергеев.

О «Забайкальской осени» — чуть подробнее, ибо с этим праздником и семинаром одно-временно у Марка Сергеева были особые отношения. Здесь фактически оформилась «Иркутская стенка», а по итогам работы приняли в Союз писателей В. Распутина и А. Вампилова, и вполне возможно, что именно забайкальские встречи были тем последним островком надежды, который удерживал иркутских писателей от громкого «развода» в конце 80-х годов ХХ века.

Иркутских участников совещания молодых писателей в Чите принимали в профессиональный союз «ускоренно». У всех были изданы книги, вероятно, была договорённость на писательском Олимпе. Во всяком случае никаких неожиданностей не просматривалось. И вдруг осечка. И с кем! С Вампиловым, который «номинировался» как драматург.

Версий немного, но разночтения всё-таки имеются. Попытаемся разобраться в основном. Итак, Марк Сергеев вспоминает: «Хочу отвлечься и развеять возникшую неясно почему легенду. В воспоминаниях о Вампилове, опубликованных Вячеславом Шугаевым, говорится следующее: «Тогдашний руководитель Иркутской писательской организации М.Д. Сергеев в семинарских хлопотах и напряжении, видимо, забыл, что у Сани выходила книжка рассказов – непременное условие для рекомендации». И далее рассказано, какие героические усилия предпринял Шугаев, разбудив среди ночи Леонида Соболева…

Между тем это легенда. Возможно, и ходил Вячеслав к начальству, я при этом не присутствовал, посему не могу да и не хочу что-либо оспаривать».

Версия самого М. Сергеева такова: «И вот выступает Николай Николаевич Кладо. И тут возникает заминка… Он говорит о талантливом иркутском драматурге Александре Вампилове, но высказывает сожаление, что его нельзя принять в союз – нет книг, нет поставленных в театре пьес.

— Какая жалость, – говорит Леонид Соболев. — Конечно, можно пойти на нарушение устава, ведь ясно, что имеем дело с неординарным талантом. Но представляете, сколько обрушится на нас сразу же приёмных дел, причём особенно расстараются графоманы. И нам придётся отвечать, ибо мы сами сегодня можем создать прецедент. Жаль, что нет хоть какой-нибудь книжки.

— Как нет? – сказал я. – Книжка есть, называется «Стечение обстоятельств», правда, небольшая – всего в печатный лист.

— Ну и что же, что небольшая! – поддержал меня Борис Костюковский, сидевший рядом. – Но книжка-то талантливая!

— Ах, книжка есть? — радостно потёр руки Соболев. — Тогда о чём речь? Вы рекомендуете Вампилова? – обратился он к Николаю Николаевичу Кладо.

— Конечно! – сказал Николай Николаевич со вздохом облегчения».

Журналист Владимир Ивашковский, собкор центральной газеты «Советская культура», приводит эпизод одной из встреч с Глебом Пакуловым, близким другом Вампилова.

«…Встретились в его квартире, окна которой смотрят на залив Ангары, откуда каждое лето «бегают» на Байкал «ракеты», «метеоры». О разговоре долго договаривались заранее, но Глеб Иосифович, уже вышедший на пенсию, огорошил с порога:

— Я тут произвёл изыскания архивные и смотри, что нашёл…

Он показал блокнот. Раскрыл его. Две страницы были испещрены размашистым почерком Вампилова.

— Это 1965 год, знаменитый читинский семинар, на котором в Союз писателей приняли и Распутина, и Шугаева, и Машкина. Ну, это известные люди, понятно. Но были и такие, кого я с той поры не встречал, книг их не видел. А Саню приняли со скрипом, дескать, нет у него книг. Хорошо, что в последний момент кто-то из Иркутска вспомнил о книжечке юмористических рассказов. А Саня всё время гордо молчал».

Из воспоминаний близкого Вампилову человека, Г. Пакулова, можно сделать вывод, что всё произошло непосредственно при обсуждении кандидатур на приём в союз – «в последний момент». Свидетельств же в пользу шугаевской версии нет. Так что будем считать доводы М. Сергеева более убедительными.

С чьей лёгкой руки или неожиданно точно подмеченного слова вошёл термин «Иркутская стенка» в обиход советской литературы, сейчас сказать сложно. Версий на сей счёт также много.

Говорят, что об этом впервые было сказано в газете «Литературная Россия» в информации о самом семинаре; говорят, что термин принадлежал критику и преподавателю Иркутского госуниверситета Н.С. Тендитник.

Один из исследователей творчества А. Вампилова Е. Стрельцова считала, что понятие было рождено драматургом: «Само крепкое слово «стенка» рождено Вампиловым. Ему же принадлежит сравнение, скрепляющее их союз: «Держитесь, парни, как пальцы в кулаке!». И Вампилов, и Машкин, и Распутин, и Скоп, и Шугаев вызревали по-своему – писательский путь открывался им с самого начала как путь честного открытого суждения о работе не только собственной, но и своего товарища, как путь прямого, без иллюзий, взгляда на реальность. В этом смысле объединение, соавторство-содружество оказывалось и практической помощью другому, и неизбежным приобретением твёрдой самооценки».

«Иркутская стенка», заявив публично о себе в Чите, – «легализовалась». Многие из участников её стали работать в областной комсомольской газете «Советская молодёжь». В штат редакции вошли А. Гурулёв, В. Жемчужников, С. Иоффе, Е. Суворов. В этой газете, кстати, начинали свой литературный путь или активно публиковались А. Шастин и Е. Жилкина, М. Сергеев и Г. Машкин, В. Шугаев и В. Распутин, А. Вампилов и другие…

«Иркутская стенка» не была собранием по единомыслию. Писатели были все разные, и каждый искал и находил свой путь взаимоотношений с литературой, разрешением коллизий своих героев.

Здесь во все времена существовали разные если не течения, то предпочтения, свои, художественные ценности, взгляды на литературный процесс. Иркутская писательская организация и по составу своему во многом способствовала этому индивидуализму. Потому так пристально и так настойчиво партийные органы опекали именно писателей. Да, в писательской жизни, объединённой творческим союзом по модели партийного органа, было много выдуманного, того, что выдавалось за реальность. И перво-наперво – единство помыслов и взглядов. Ничего подобного не было. За своим письменным столом люди с божественным даром чувствовать слово становились самими собой, и никакая сила не могла заставить их ходить строем, создавать по шаблону.

«Иркутская стенка» жила неформально. Поэтому все общие интересы были действительно литературные. Они ими и дорожили. Ю.С. Самсонов, один из членов «Иркутской стенки», вспоминал: «Сходились мы ежедневно, бурно обменивались мнениями и идеями, которые могли быть присвоены и воплощены кем угодно — никто не цеплялся за авторство… Это было счастливо найденное сочетание индивидуального с коллективным, и можно сказать, не преувеличивая, что личным успехом каждый был, пусть в разной степени, обязан всем.

Правда, нам недоставало интеллигентности, цивилизованности, мы не только высказывали свои принципы, но и достаточно часто пытались их навязать, не сдерживали антипатий, не понимали, что писатель к писателю должен относиться как держава к державе, и есть граница, которую заказано переходить, — или не миновать раскола, как оно позднее и произошло. Об этом можно сожалеть, хотя думаю, что на ситуацию повлияли скрытые до поры позиционные расхождения. Ведь особенного плюрализма «стенка» не допускала, она была цельным блоком инакомыслящих, однако внутри неё мыслить следовало примерно одинаково, так что, например, Шугаев тогда числился и даже взаправду был пылким борцом против антисемитизма!».

По версии М. Сергеева, «Иркутская стенка» являлась содружеством по интересам, по возрасту, досугу, если хотите. «Дело в том, что к 1970 году союз был довольно резко разделён на две половины: тех, кто долгие годы, с ещё довоенных пор, состоял в нём, занимал все ключевые позиции, решал, кого принимать, кого не принимать на Олимп, и прочее и прочее. В середине пятидесятых, уже после ХХ сьезда, круг немного расширился. Членами союза стали Лев Кукуев, Пётр Реутский и автор этих воспоминаний. Потом вдруг всё резко переменилось. Возникла вторая половина организации, которую столичная пресса окрестила «Иркутской стенкой».

В. Распутин об «Иркутской стенке» заметил следующее: «Нельзя представить себе, чтобы Александр Вампилов втайне от товарищей искал чьего-то заступничества или чтобы он пошёл на компромисс со своей совестью или со вкусом. Мы рассчитывали на свои силы и на поддержку друг друга, это было творческое содружество, в котором во время обсуждения наших рукописей говорилась полная правда».

Но вернёмся к читинской конференции. Здесь есть ещё одно разно-чтение. Оно касается идеи, а точнее — инициативы её проведения. Сама история встречи трактуется по-разному. Две версии и один ответ – «кто?». Иркутянин М. Сергеев или читинец Г. Граубин? Иркутск или Чита?

С точки зрения литературного процесса и истории литературы, это вряд ли имеет существенное значение. Но в сочинении историко-биографического плана смысл имеет всё. В нём пагубно приукрашивание или любая недосказанность. Состоявшаяся жизнь не нуждается в лишнем.

(Продолжение в следующую среду)