А и правда: с беглым каторжником Прокопием Симкиным у Шерупенкова сразу же закрутилось, пошло дело. Они с Симкиным так развернулись, что теперь у крестьянки Прасковьи Колосовой прячется в потайных карманах краска трёх «десятирублёвых» цветов — жёлтого, белого и тёмно-оранжевого. А в восьми верстах от деревни Еловка, в землянке, спрятаны инструменты к подделке кредитных билетов. И уже этих денег фальшивых напечатано, сказать страшно, 12 тысяч 340 рублей. А сколько будет ещё, ведь у них с Прокопием Симкиным и помощников много теперь — охотник Евдокимов из деревни Еловка, братья Сикачевы из Тельмы, инородец Тыхеев из Аларского ведомства.

И все вместе пойдут «по полицейскому ведомству» — потому что в Иркутске арестован беглый каторжник Симкин.

По всем счетам

Во вторую неделю марта 1872-го, едва сошёл снег, генерал-губернатор Восточной Сибири Николай Петрович Синельников проехал вдоль вала на берегу Ангары и увидел, что немалая часть деревьев поломана. Генерал-губернатор немедленно вызвал иркутского полицмейстера, и в ближайшем же выпуске губернских «Ведомостей» господин полицмейстер пригрозил поломщикам штрафами. И тут же обрушился на «заведённый обычай курения в лавках табаку». А уж это показывало, что, проехав вдоль вала, генерал-губернатор наведался и в Гостиный двор.

В девятнадцатом веке с иркутских полицмейстеров спрашивали по всем счетам, не деля их на малые и большие. Спрашивали и за жизнь горожан, сохранность имущества, и за содержание улиц, благоустройство домов. В «Иркутских Губернских Ведомостях» от 30 мая 1870 года иркутский полицмейстер писал, что считает непременной обязанностью лично участвовать в важном деле исправлении улиц. Что полицией уже приняты меры: в специальном складе напротив института благородных девиц приготовлен хороший хрящ; отпускаться он будет всякому и по очень низкой цене — 4 коп. за бочку. В помощь жителям также снаряжаются арестанты со всеми необходимыми инструментами.

Естественно, отвечал полицмейстер и за работу пожарных. И вникал в неё, не гнушаясь деталями и мелочами, вплоть до самых курьёзных. Вот, к примеру, какое ценное указание дал господин Заборовский, исполняющий должность иркутского полицмейстера в 1872 году: «Необходимо, чтобы жители, прибывая на пожар, имели с собой мокрые швабры для утушения летающих искр» («Иркутские Губернские Ведомости», 4 апреля 1872 г).

«Обращаться во всякое время суток»

Квартира иркутского полицмейстера, как известная всем, играла роль своего рода ориентира — и в ту пору в этом не было ничего удивительного. 10 января 1875 года исполняющий должность иркутского полицмейстера майор Чебыкин обратился к иркутянам через «Иркутские Губернские Ведомости»: «Долгом считаю известить господ обывателей города, что с 7 числа сего месяца, переехав в присвоенный должности дом полицмейстера, прошу всех лиц, имеющих личные дела и заявления, обращаться ко мне во всякое время дня и ночи; письменные же просьбы будут принимаемы мною ежедневно с 12 до 1 часа пополудни и с 6 до 7 часов вечера, не исключая табельных и воскресных дней. Майор Чебыкин».

При таком ненормированном рабочем дне жалованье господ полицейских оставалось далеко не большим. Лишь в 1875 году в распоряжение генерал-губернатора Восточной Сибири поступили 22800 рублей «на усиление» содержания полицейских чиновников, но при этом имелась в виду не только Иркутская губерния, но и Якутская, Забайкальская область. Новое штатное расписание, «высочайше утверждённое» в том же 1875 г., в сущности, совсем не решало проблем со штатами: был введён один надзиратель в Киренском округе и добавлен один помощник иркутскому полицмейстеру.

Между тем Иркутск не случайно считался исключительно трудным для полиции городом. К ярмаркам население резко возрастало, и в этих наплывах пришлых людей было много преступного элемента. Да и во всякую остальную пору он манил фартовых и дерзких — и как центр золотопромышленности, и как крайний торговый пункт на востоке России, и как крайний пункт ссылки, наконец. За ссыльными числилось не менее чем две трети всех преступлений, а сообщество ссыльных постоянно подпитывалось.

В крайнем пункте и меры крайние

В марте 1864 года при городской управе открылся адресный стол, и теперь уже каждый домовладелец был обязан сообщать обо всех прибывавших. Городской голова Хаминов обложил винных оптовиков «добровольным сбором» — на усиление полиции. Доброхоты немедленно настрочили на Хаминова донос, и его напечатали в «Санкт-Петербургских ведомостях». «Иркутские Губернские Ведомости» в ответ написали о «стрелянии из-за угла под маской анонима». А пока шли дискуссии, полицейские действовали, и весьма успешно. 9 августа 1865 года из квартиры дворянина Боровского украдены были деньги и вещи на 16 тыс. рублей серебром — а спустя две недели практически всё было найдено и возвращено. Вслед за этим раскрыли и другую крупную кражу.

Время городского головы Ивана Степановича Хаминова вообще оказалось наиболее благополучным для работы полиции. Его смелые, порой дерзкие меры давали ощутимый результат; но менялись градоначальники — и меры выбирались другие, к сожалению, не всегда эффективные.

5 апреля 1875 года иркутский полицмейстер Чебыкин вошёл с докладом к господину генерал-губернатору, генерал-адъютанту барону Фредериксу. Он настаивал на безотлагательной мере — восстановлении в Иркутске справочного стола. Делу дали ход, но домовладельцы принялись выражать недовольство, поползли слухи о как будто бы продаваемых полицейскими бланках. Проверка никаких нарушений не обнаружила, но задетый полицмейстер Чебыкин оставил должность.

На смену ему заступил Николай Клементьевич Заборовский, подполковник Забайкальского казачьего войска, решительный, твёрдый и весьма уважаемый полицейскими приставами. Среди них тоже были высокие профессионалы. Не случайно 7 ноября 1875 года генерал-губернатор Фредерикс публично, через «Иркутские Губернские Ведомости», объявил благодарность полицейскому приставу Иркутской частной управы Карнакову «за скорое открытие преступника по убийству чиновника Плотникова».

«Ненужная» трата

В последних заседаниях Иркутской думы за 1883 год вотировался бюджет, и господин полицмейстер просил 5000 рублей на сыскную полицию. Гласные сомневались, и тогда пришёл обыкновенно отсутствовавший на заседаниях Иван Степанович Хаминов. Как писало «Восточное обозрение», «его красноречие было так убедительно, что половина гласных согласилась. Однако вопрос остался открытым. На другой день после заседания самим гласным было совестно, что, поддавшись красноречию Хаминова, они едва не утвердили ненужной траты в 5000 рублей ежегодно».

Спустя три с половиной месяца Иван Степанович умер. Угроза, о которой говорил он так убедительно и горячо, осталась.

Полиция собирала силы — и параллельно с этим организовывался преступный мир. В июне 1875 года 20 арестантов Иркутского тюремного замка сделали подкоп для выхода из общей казармы, а кроме того, подкоп под одиночные камеры предводителей шаек Паклина и Коновалова. Весной 1884 года в Иркутске казнили опасных преступников Алифанова и Саковского, а в начале сентября из Иркутского тюремного замка бежал один из обвиняемых по делам Алифанова и ещё пятеро уголовников. Они вышли из тюрьмы под предводительством арестантки, вооружённой револьвером, переодетой в платье тюремного надзирателя и загримированной.

Обыватели изумлялись. Полицейские просто принимали вызов. Очередной. Покой им только снился.