Все мы вышли из гоголевской «Шинели»
Будучи в Братске, многие гости города спешат в драматический театр, роскошно оформленный в стиле модерн. Ряды партера и возвышающиеся ложи зрительного зала расположены так, что сцена видна с каждого места. В театре интересная труппа с большим творческим потенциалом, о спектаклях которой идёт добрая молва.
В один из вечеров первого весеннего месяца здесь давали спектакль «Искушение», поставленный Валерием Шевченко по мотивам повести Николая Васильевича Гоголя «Портрет». А ещё в его ткань введён образ «Невского проспекта», мотивы трагедии Пушкина «Моцарт и Сальери», диалог Фауста и Мефистофеля из «Фауста» Гёте. Это переплетение текстов великих авторов объединено на сцене жанром спектакля-сна.
Встреча с организатором и художественным руководителем Иркутского театра пантомимы Валерием Шевченко была не-ожиданной. «Как живётся в Москве, Валера?» — «Стремительно, — отвечает он. — Ставлю спектакли в российских театрах, учусь на факультете режиссуры игрового кино во ВГИКе. Хотелось бы некоторые свои спектакли перевести на язык кинематографа».
Актёр, мим, режиссёр театра и кино Валерий Шевченко конгломерат знаний по искусству перевёл в постановку спектакля «Искушение». Приём кинематографа присутствует здесь в качестве декораций. Вместе с художниками Баумволь, Гайнутдиновой, Галайчук, Корневой он придумывает на сцене ставки-экраны, на которые проецируются виды Петербурга с его мостами и дворцами, закрученной в воронку водой Невы. Экранные мосты повторяются и в реальных декорациях, они могут разворачиваться в разные стороны, соединяться и разъединяться, создавая на сцене экспрессию движения, соответствующую душевному состоянию героев.
Сценарий спектакля режиссёр писал специально для братского театра, подчёркивая знаковость событий, которые происходят в нём, вернее, могли бы произойти, ибо это всего лишь сон, а во сне, как известно, события бывают преувеличенными, обрывочными по яркой эпизодичности своих картин. Эти эпизоды могут удивлять своей гиперболизацией, странной материализацией фантазийных, часто несоединяемых вещей.
Итак, бедный художник покупает портрет старика, поразившего его воображение живостью выражения лица, особенно глаз. Он приходит домой, ложится в постель и погружается в глубокий сон. Далее происходят события, в которых сновидения растворяются в яви и которые могут происходить с героем на самом деле, а могут быть всего лишь плодом его больного воображения. Разве в здравом рассудке можно представить, что картина оживёт и с её полотна сойдёт сам дьявол?
Дьяволиада становится главным действующим лицом спектакля, подвергая искушению его героя — Андрея Петровича Чарткова. По воле дьявола он становится модным художником, заказать портрет которому считает за честь знать чопорной и холодной столицы. Чартков становится непререкаемым авторитетом в художественных кругах, он богат и знаменит. Когда к нему приходит молодой талантливый художник, вернувшийся из Италии, он, как у пушкинского Сальери, насыпает яд в его бокал с вином.
Режиссёр Шевченко поставил перед исполнителями спектакля очень сложные задачи: на сцене они должны быть психологически достоверны и в то же время должны воплощать некий символ, собирательный образ определённого типа людей. Самыми яркими эпизодами по режиссёрскому замыслу становятся сцены, в которых вполне реальные сюжеты переходят в ряд сюрреалистических знаковых картин. Например, появление Чарткова в редакции начинается с того, что по сцене ходит человек-утка, собирающая клювом все «утки», напечатанные в газете. Из недр стола появляются руки, пишущие эти «утки», а их обладатель — человек-карандаш (актёр Роман Бубнов), карлик, стремительно покидающий рабочее место. Центральная фигура здесь — редактор (Виктор Головин), придумывающий броскую рекламу для художника, ищущего в большом городе заказчиков на свои работы. Причём фантазийный талант его текстов зависит от суммы, предложенной ему в качестве вознаграждения.
Каждая деталь — знак, каждый персонаж — гипертрофированный образ человека-маски, человека, пришедшего ниоткуда и ушедшего в никуда. Символом начинающегося успеха Чарткова становится сцена у портного (Владимир Ефимов): из мягкой изоляционной проволоки он «кроит» лацканы и бабочку костюма, который определит престижную значимость его хозяина.
Фантасмагорией заканчивается сцена из «Фауста»: «Мне скучно, Бес». — «Что делать, Фауст, таков уж положен удел…» За молодость, свободу, богатство надо платить! На сцене Бес, он же Мефистофель, он же Старик, берёт длинный белый мешок и заталкивает в него героя. В полный рост он являет собой извивающуюся, изворачивающуюся, принимающую позы ужаса сокрытую фигуру — это дорога в ад, по которой должен пройти каждый грешник.
Портретируемые в спектакле — дама (Ирина Кузнецова), её дочь Лизе ( Юля Горева), подруга Лизе (Татьяна Челпанова), дама с веером (заслуженная артистка Ольга Ленец), остальные персонажи — проявляют характеры, в которых гиперболизируется одна, наиболее яркая черта. Вместе они соединены танцем, ставящим его исполнителей между жизнью и смертью, раем и адом, в контрасте параллельных миров.
Валерий Шевченко обращает особое внимание исполнителей на пластическую выразительность персонажей. В каждом образе важен поворот головы, стать всей фигуры, её излом, характерные движения рук. Драматические актёры в «Искушении» становятся мимами, рассказывающими о своих героях языком пластических форм. Слова, диалоги и монологи по интонационной выразительности звучат сдержанно, их эмоциональная окраска определяется психологическим жестом.
Основная смысловая нагрузка спектакля ложится на три персонажа — Чарткова, Художника и Старика, сошедшего с портрета. Три фигуры, решённые разными средствами сценической выразительности, каждый из которых находится в противостоянии один другому.
Андрей Петрович Чартков в исполнении артиста Дмитрия Евграфова обретает основу жизненной стойкости, пройдя путём искушений. Во сне ли, в воображении ли он представляет собой человека, продавшего душу дьяволу, звенящего от монет, как переполненная копилка, снедаемого завистью к подлинному таланту. Актёр проживает на сцене несколько ипостасей своего героя — он романтик и прагматик одновременно, вдохновенный художник и ремесленник, научившийся ловко переносить изображение натуры на полотно. Чартков Евграфова — человек, стоящий перед выбором. Талант побеждает в нём, когда он выбрасывает злополучную монету, положившую начало его искушению. Впереди подлинная свобода творчества.
Другой Художник в исполнении актёра Абдрахманова по версии режиссёра становится в спектакле прототипом Иванова — автора знаменитой картины «Явление Христа народу». Судьба этого мастера, умершего в нищете, так и не узнавшего при жизни, что его полотно куплено царём, трагична, впрочем, как судьбы многих подлинно талантливых людей. Художник в спектакле «Искушение» — единственный персонаж, который трактуется в традиционной манере игры, без преувеличений и символического прочтения образа. Он Моцарт палитры, подлинный творец симфонии живописного полотна.
Наконец, Искуситель — Старик, сошедший к героям спектакля с портрета. В красном костюме, напоминающем карнавальный, высоком колпаке, актёр Валерий Корчанов создаёт в спектакле образ, символизирующий абсолютное зло. Как каждый отрицательный персонаж, он не лишён обаяния, его движения завораживают, к глухому голосу хочется прислушиваться. Старик Корчанова — Искуситель, играющий на слабости людской. Пластика актёра выразительна и сложна, его согбенная фигура, вывернутые, как у артиста балета, ноги, полётность рук — всё говорит о зловещей силе, таящейся в его герое. Это фантом, сулящий человечеству рай на земле и открывающий после смерти дорогу в ад.
Несмотря на усложнённый, полный метафор и символов образ, спектакль, поставленный Валерием Шевченко, доступен каждому зрителю по его смысловому звучанию: человек, заботящийся о своих материальных благах, не должен забывать и о своей душе, иначе… по Невскому проспекту, всем улицам больших городов будут гулять Носы и Шинели, появляющиеся в спектакле на протяжении всего его действия, прочие призраки людей, не имеющих никакого отношения к подлинной личности человека. Свобода выбора даётся каждому, и каждый может ощутить эту свободу в той мере, в какой она ему необходима.
И всё же: «Все мы вышли из гоголевской «Шинели»…
На снимке: режиссёр В. Шевченко