«Игра на шарманке, с грабежом»

Пролётка на лежачих рессорах остановилась на углу Большой и Ланинской (ныне улицы Карла Маркса и Декабрьских событий) у дома Мармонова: большой тарантас с фордеком стал разворачиваться посреди улицы — и перегородил дорогу. Сидевший в пролётке господин, оглядев неожиданное препятствие, меланхолично заметил: «Колёса дубовые, втулки медные — рублей на 300 будет тарантас». На звук его приятного баритона выглянула из тарантаса молодая особа, но больше уже ничего не расслышала — попутчица, жена священника Беляева, застрекотала над самым ухом:

— Холостые у нас в Иркутске берут стол в гостиницах или живут у хозяев в хлебах, — а Вы, барышня, как соблаговолите? У Беляевой в двухэтажном доме на Дворянской сдавались семь комнат, и одна пустовала ещё с Покрова.

Но барышня отказалась: у неё-де в Иркутске какие-то родственники.

Из письма Елизавете Андреевне Каминской, на Васильевский остров, в Санкт-Петербург: «…Нет, скорее, не родственники, а просто знакомые. Хозяин с утра и до вечера в лавке, но живут не богато. Люди, кажется, добрые; очень отговаривали меня от прогулки, пугали «игрой на шарманке, с грабежом». Это, Лиза, «современный сибирский жанр»: шарманщики останавливают запоздавших прохожих и требуют за игру всё, что есть, но не менее 100 рублей — а иначе угрожают убить. Один господин попробовал скрыться в повозке проезжающего крестьянина, но тот с криком «Некогда мне!» хлестнул лошадей и скрылся из виду.

Выслушав это, я, конечно, не раздумала ехать. Солнце садилось, город, местами обгорелый, казался мне фантастическим. Отпустив извозчика, я свернула на тихую улицу — и… попала в газеты. «Около 6 часов вечера 9 января собака чиновницы Полуэктовой изорвала бархатную шубу проходившей мимо барышни и искусала её».

Шубка, действительно, пострадала, но никто меня не кусал. Видно, что господа из газеты не любят собак, а, быть может, и барышень … Nadin».

Кстати, именно из газет и открылся Nadin Иркутск … Сначала один петербургский листок сообщил, что «некто П.Сиверс из Иркутска заказал серебряный сервиз весом в 70 пудов». А потом прочла она, что «4 января, около 6 часов утра, явился в Иркутске бешеный волк, пробежал по многим улицам…». Ещё писали, что Иркутск, почти полностью выгоревший в 1879-м, словно птица Феникс, поднялся из пепла… В общем, не приехать сюда она уже не могла.

Таинственные гамадрилы

Из письма на Васильевский остров, в Санкт-Петербург: «…В 15 верстах от Иркутска санкт-петербургским купцом Людвигом Нобелем устроен динамитный склад. «Для надобностей горно-заводской и соляной промышленности», — поясняет поверенный г-на Нобеля через газету «Сибирь», но иркутяне всерьёз опасаются взрыва от землетрясения. На углу Ланинской и Медведниковской (ныне улица Степана Халтурина) настраивают рояли. Есть в Иркутске и общество любителей музыки и литературы; собирается в Благородном собрании, членов, правда, немного, но это ведь не Петербург… Кстати, в доме иркутского коммерсанта Жбанова выставка художников Санкт-Петербургской императорской академии. Я была. А потом прогулялась по Большой: заглянула в кондитерскую г-на Ходкевича, в фруктовый подвал г-на Шафигулина; в магазине г-на Куркутова (ты не поверишь, Лиза!) шляпы самых последних фасонов, дорогие ротонды, манто, множество изящных вещей из серебра и золота. С Большой я свернула на Пестерёвскую (ныне улица Урицкого). В книжном магазине А.Захарова многообразье салфеток, скатертей, полотенец, платков, холстов, а вот выбор книг показался мне невелик. Впрочем, я понимаю г-на Захарова: грамотных в Иркутске, говорят, только треть. В публичной библиотеке абонируется десяток жён и дочерей чиновников, столько же молодых купчих, семь мещанок, одна актриса и несколько барышень из семей докторов. Они, кстати, и рассказали мне, что представителей золотой молодёжи называют в Иркутске гамадрилами. Вообще, здесь на всё своя мерка. В одно туманное утро на Ангаре пароход «Сокол» задел рыболовную сеть, поставленную мещанином Могилёвым, и порвал её — так местная газета ужасно сокрушалась о страшной «жертве капитанского произвола» и с большим драматизмом описывала погибшую сеть. Так что и Могилёв уже вышел не Могилёв, а какой-то Гамлет Сидорович в паре с сетью — Офелией Кузьминичной! Nadin».

Письмо ушло в феврале, а в мае, как обычно, разлилась Ушаковка, затопила всё окрест. В июне на немощёных иркутских улицах поднялась несносная пыль; а после июльских дождей воцарилась грязь непролазная, с тьмой навоза — в середине восьмидесятых годов девятнадцатого столетия многие иркутяне держали не только огороды, но и скот. По переписи 1884 г. в Иркутске было 5 ослов, 179 козлов, 495 свиней, 4401 лошадь.

Из письма на Васильевский остров, в Санкт-Петербург: «Здесь коровы гуляют совершенно свободно по улицам, а в одном из дворов продаётся пара оленей. Никого это не удивляет, зато в газете «Сибирь» изумляются: «Оказывается, женщины весьма способны быть истинными врачами» — и призывают открыть для барышень двери в университеты. А каково нам с тобою, уже окончившим курс?

Ну разве только генерал поможет…

Здесь, в Иркутске, о работе хлопочут через папенек-маменек, тётенек и кузин, не минуя, конечно, и знакомого генерала — если есть. На 4-й Солдатской проживает ученица профессора А.И.Дюбока г-жа Игумнова, предлагающая уроки музыки. В доме Нарицына на парадном крыльце ожидает дама, дающая уроки музыки и всех предметов гимназического курса. На Дворянской госпожа Макарова, кончившая курс в Смольном, мечтает о месте гувернантки. В редакции газеты «Сибирь» ждёт письма учительница-француженка; старушка-немка ищет место бонны. Наконец, особа с дипломом, знающая французский, немецкий и русский языки, предметы и музыку, ищет уроки. Ты, наверное, догадалась уже, что эта особа — я. Пока же пишу в газету:

«Недавно в Иркутске давала гастроль предсказательница Леонора. Афиши наклеены были почти на каждой стене, посетителей — множество, и не только прекрасный пол, который славится любопытством о том, чего знать не следует. Мужчин на этот раз было даже и больше, по целым часам они ожидали очереди (сразу видно, что им нечего делать); а о чём говорили между собой, лучше я опущу — жаль наборщиков»…

И в том же номере я нашла правительственное распоряжение: «Министерство народного просвещения предписало всем начальникам женских среднеучебных заведений, как правительственных, так и частных, допускать женщин к преподаванию только в первых четырёх классах. Увы… Nadin».

По газетным объявлениям второй половины восьмидесятых годов девятнадцатого столетия отчётливо видно, как в Иркутске от месяца к месяцу удешевляется труд, особенно женский. Выпускницы Девичьего института предлагают себя в отъезд, куда придётся; особа с Казарменной улицы обещает уроки по сходной цене, и учительница из европейской России А.Грузинцева объявляет об умеренной плате. А в типографии Синицына ждёт ответа на объявление и совсем уж отчаявшаяся особа, готовая «хоть на Амур, хоть конторщицей, хоть приказчицей, хоть гувернанткой, хоть компаньонкой».

Однако же возвратимся к Nadin.

«Купить на 7 копеек спичек — и конец?»

«… Ходит в здешних местах рецепт от всех несчастий: купить на 7 копеек спичек — и конец! Вот, сегодня я прочитала в газете: «Крестьянка Быкова, молодая замужняя женщина, отравилась фосфорными спичками — оттого, что соседка не дала ей рассады». А двумя днями позже отравилась вдова иркутского коммерсанта Е.В.Белоголовая. Значит, дело тут не в отсутствии образования или денег, а в какой-то необъяснимой готовности умереть. Я, впрочем, думаю, что это угрюмость здешней природы, долгая зима и оторванность от больших городов так влияют на сибирячек… Ах, Лиза, будь теперь у меня 7 тысяч свободных денег, написала б я в здешнюю гостиницу «Московское подворье», №14, — там живёт господин, ищущий компаньона для бакалейной торговли. Ему, правда, нужен опытный компаньон, но ведь я же — дочь настоящего бакалейщика»…

Объявление в газете: «Дама с ребёнком ищет попутчиков до Петербурга».