Говорили о многом. Больше всего, конечно, о зверье и зверином бытье, об отношении людей к природе. Вспоминали реальные охотничьи истории, анекдоты о зверях и охотниках, охотничьи байки, в которых реальность похожа на анекдот. Смеялись, хохотали. А потом вспомнилась мне печальная судьба знакомой совы.

Много лет жила она где-то в окрестностях садоводства «Лаврентьево» под Иркутском. Я несколько раз встречал её в соседних лесных массивах, но чаще видел в конце дня, в сумерках, бесшумно скользящей в воздухе невысоко над дачными участками. Эту сову знали все садоводы. И она привыкла к людям. Охотясь на мышей, не обращала на дачников никакого внимания. Иногда даже пугала припозднившихся на грядках или отдыхающих на скамеечках горожан, бесшумно и внезапно появляясь перед их глазами, будто материализуясь из сгущающейся темноты. Но однажды пернатый садовод, ставший неотъемлемой, живой частью вечернего пейзажа, исчез. Я обратил внимание на это не сразу. А заметив, спросил сторожа, давно ли он видел нашу сову. Тот махнул рукой, сказал, что её кто-то застрелил. Неделю назад, во время обхода садоводства, он нашёл птицу брошенной на дороге.

Михаил Архипович, выслушав, очень расстроился.

— Нет! Это стрелял не охотник! — убеждённо сказал он после долгой паузы. — Среди охотников такое не могло произойти. Это, видимо, какой-то дилетант, купивший ружьё по случаю. Или чей-то великовозрастный сынок воспользовался отцовским ружьём. Может быть, и взрослый человек стрелял, который не имеет культуры. Вообще никакой культуры, не говоря уж об охотничьей…

Михаил Каверзин, посвятивший едва ли не всю свою сознательную жизнь развитию охотничьего сообщества в нашей области, формированию охотничьего братства и традиций культурной охоты, был крайне расстроен ещё и потому, что многие люди любого человека с ружьём принимают за охотника. Хотя это совсем не так. Я согласен с ним, что охотники — это особое восприятие природы, особый образ жизни, особый пласт культуры, который не противоречит, а дополняет культуру общечеловеческую.

— Ну как можно было стрелять сову! — не мог успокоиться Михаил Архипович. — Такая красивая птица. Она сейчас в Красной книге. Она у нас считается символом мудрости! Раньше, когда сов было много, их иногда добывали специально, чтобы сделать чучело и подарить уважаемому человеку на юбилей как символ мудрости. Только когда ему исполняется 50 или 60 лет. Не раньше! В сорок лет человек может быть умным, но мудрости набраться не успеет. Тот случай — пример полного бескультурья. Стрелял не охотник, а варвар. Да ещё и выбросил птицу на дорогу. Это совсем не по-человечески.

— Но ведь случаев, когда люди стреляют абы куда, лишь бы стрельнуть, не так уж и мало, — говорю Михаилу Архиповичу. — В пригородных лесах стоят плакаты, призывающие людей беречь лес от пожаров. Вы много сможете встретить плакатов, которые простояли хотя бы год и при этом не были пробиты картечью или пулями?

— И по дорожным знакам тоже стреляют, — соглашался бессменный на протяжении десятилетий председатель областного общества охотников и рыболовов-любителей. — Проблема та же: бескультурье. Едет некто на сверкающем джипе, преисполненный собственного величия. Такой пешком по улицам не ходит, в тайгу тем более не полезет — джип оставить побоится, чтобы его кто-нибудь не поцарапал. А на сиденье ружьё заграничное, цены и крутизны необыкновенной. Стрельнуть хочется. Видит: «О! Удобная мишень». А если на плакате ещё глухарь или лось, убегающий от огня, нарисован… Вот и стреляют такие, пока патроны не кончатся. Для мужчины подобная стрельба — позорище, да только он, «крутой», того не понимает. В законах это не прописано, а по-хорошему надо изымать у таких людей ружья и ставить их на учёт в милиции, чтобы никогда больше оружие в их руки не попало…

— Я помню, как после войны наши солдаты возвращались, — продолжил М. Каверзин после долгой паузы. — Приехал Павел Михайлович Зюзин. Он был охотоведом в управлении охотничьего хозяйства, и мне посчастливилось с ним работать. На всю жизнь его рассказ запомнил. В 45-м году квартировали они с молодыми ребятами где-то в Германии, в немецкой семье. И вот, как рассказывал Павел Михайлович, довелось им однажды где-то подстрелить фазана. Принесли его в подарок своей хозяйке, которая хорошо к ним относилась и чуть-чуть говорила то ли по-русски, то ли по-польски. Думали, что обрадуют. А она, простая домохозяйка, увидев птицу, замахала руками: «Почему? Не можно! Не можно!». Оказалось, что в это время года охотничий сезон в Германии закрыт. Ну какой сезон, если конец войне только объявлен и мелкие перестрелки продолжаются. Павел Михайлович сказал мне, что вот тогда он впервые по-настоящему задумался и понял, что значит настоящая культура ведения охотничьего хозяйства, что она неотделима от общечеловеческой культуры. Не стоит удивляться, что теперь в той же Германии косули в многоснежные зимы нередко даже в деревни заходят, чтобы украсть клочок сена у домашних коз. Да и летом, когда корма полно, они от человека не особенно прячутся.

Мы на некоторое время отошли от темы. Михаил Архипович увлёкся, рассказывая о необыкновенной, почти фантастической сообразительности волков, о неожиданной резвости таких неповоротливых внешне медведей, о других зверях. Но скоро вновь вспомнил об убитой сове.

— Чтобы подобного не случалось, надо поднять общую культуру всего общества во всём государстве, — уверенно говорит он. — А наше общество деградирует. Потому и позорное браконьерство многими воспринимается уже едва ли не как доблесть. Дело дошло до стрельбы с дельтапланов. Мы смотрим телевизор, а там почти ничего, кроме грабежей, драк, убийств и пошлых эстрадных шуток. Если фильм, основанный на мордобитии, и то кривое зеркало эстрады, которое заполнило все телевизионные каналы, — это культура, то объясните мне тогда, что такое бескультурье?

Михаил Архипович был очень добрым и умел видеть хорошее. А потому, покритиковав телевидение за продолжающуюся пропаганду насилия и глупости, тут же оговорился, что это всё ненадолго. Что в последнее время стало появляться на телевидении всё больше добрых передач о природе, о животных, о настоящей культурной охоте и рыбалке, которые он сам смотрит с большим удовольствием.

— Вот и молодёжь к нам в общество охотников после некоторого застоя опять потянулась. Ребята изучают правила охоты. С удовольствием участвуют в общественных работах, направленных на защиту охотничьих животных. Я думаю, что молодёжь у нас талантлива и к доброму тянется. Опытные охотники учат начинающих собственным примером. А у старых охотников-любителей, которые у нас сохранились, такие понятия, как охотничья честь, совесть, законопослушность, определяющие. И культура, конечно. Нас всех объединяет любовь к охоте, а люди-то в обществе совершенно разные. И бывает, что собираются в одном зимовье какой-нибудь крупный начальник, к примеру, учёный, поэт, бульдозерист из дорожного треста. И все они здесь — на равных. И у каждого свои нюансы, свои тонкости в отношении не только к природе, но и к самой жизни. Понаслушается молодой их вечерних разговоров, и у него появляется возможность сравнивать, анализировать, делать собственные выводы. Он учится думать. А думающий, культурный человек не станет стрелять в сову, в дорожный знак или в дерево, потому что он уважает себя и общество…

Соглашаюсь с Михаилом Архиповичем, потому что и сам давно пришёл к убеждению, что и убитая сова, и выброшенный дачником в соседний лесок пакет с мусором, и чиновник, разрешающий строительство на берегу Байкала, и прокурор, легко прощающий того чиновника, — всё это звенья одной цепи прогрессирующего бескультурья. Но цепь эта, как сумел убедить меня в том разговоре Михаил Архипович, не так крепка, как кажется на первый взгляд. Её можно порвать.

— Самое главное — не впадать в отчаяние и не опускать руки, — говорил мне тогда, во время нашей самой последней встречи, Михаил Архипович Каверзин. Свои руки он не опустил до самого конца. А я теперь воспринимаю те слова как завещание.