— Все годы, что вы работаете прокурором области, ходят слухи, будто то ли вас собираются уволить, то ли вы сами увольняетесь. Они имели под собой почву?

— Было, действительно, несколько вариантов, когда мне предлагали престижные должности в центральных областях страны, в том числе на родине — в Воронежской области, да и в Москву приглашали. Но я не захотел уезжать из Сибири. А разговоры такие, наверное, естественны, как и критические выступления в прессе. Прокурор — публичная должность, не могут все быть довольны моими решениями.

— Вы переживаете, когда видите свою фамилию на плакатах, табличках на груди митингующих?

— Я думаю, моя жизнь и мои дела позволяют мне не обращать внимания на несправедливые обвинения. А переживать из-за них да ещё, как некоторые предлагают, судиться — ни здоровья, ни сил, ни времени не хватит.

В прокуроры не метил

— Чем объясняется такой странный зигзаг в вашей карьере: из тайги — и вдруг в прокурорское кресло?

— В техникум лесного хозяйства я пошёл учиться, наверное, потому, что очень любил природу, с детства увлекался охотой и рыбалкой. Хотя у нас под Воронежем и лесов-то почти нет, в основном — степи. Но тут ещё книги сыграли свою роль. Мой отец заведовал библиотекой, я много читал. Особенно любил Пришвина. Собирал подборку «Охотничьих просторов» — это сборники, где печаталось много рассказов о природе, о лесе. К тому же в деревне была только восьмилетняя школа, всё равно пришлось бы уезжать из дома, жить в интернате, чтобы окончить десять классов. Вот я и решил получить уж сразу и среднее образование, и специальность.

А в Сибирь я прибыл, можно сказать, этапом. Нас, выпускников техникума, отправили на производственную практику в Иркутскую область целым вагоном — человек семьдесят. Мы с братом оказались в Ангарском лесхозе, на Большой речке. И через год я приехал в эти края навсегда. Сибирь меня покорила — удивительной природой, красотой Байкала, возможностью заниматься любимым делом, я имею в виду охоту и рыбалку. С тех пор, почти сорок лет, я сибиряк.

— А на юридическую стезю почему всё-таки свернули? Причём так круто вверх стали подниматься. Больше трёх лет ни на одной должности не задержались, пока не добрались до кресла прокурора. Может, причина в родственных связях?

— У нас в роду не было ни одного юриста. Отец мой, получивший в войну инвалидность, как я уже сказал, заведовал библиотекой и клубом в деревне, одновременно был секретарём партийной организации колхоза. И мама работала в колхозе. Уже в пятнадцать лет я отправился «в народ», ушёл из дома. А когда мне исполнилось восемнадцать, оказался в Сибири без всякой поддержки. Сейчас я и сам удивляюсь, как меня родители отпустили в такую даль. Ведь, действительно, представление в семье было такое, что в Сибири медведи по улицам ходят, а заключённых здесь больше, чем нормальных людей.

На юридический же я пошёл потому, что мечтал работать следователем. Когда в техникуме учился, зачитывался детективами, особенно Конан Дойлем, хотел, как Шерлок Холмс, распутывать сложные преступления. Но после техникума надо было три года отработать по распределению. И лишь после армии я смог поступить на юрфак. Конкурс был человек двенадцать на место, но я набрал 14 баллов из 15 возможных и прошёл.

А в прокуроры я вовсе не метил. Даже, если честно, не знал тогда, что следователи работают не только в милиции, но и в прокуратуре. Пока учился, три года был общественным помощником следователя Кировского РОВД Вениамина Сергеевича Дмитриева. Мы с ним до сих пор дружим, он частенько заходит ко мне, и внук его сейчас работает у нас в прокуратуре. Я вообще-то думал, что всю жизнь буду расследовать дела, мне это очень нравилось.

— В прокурорской подследственности самые тяжкие преступления, в основном убийства. Можно ли к этому привыкнуть? Мертвецы по ночам не снились?

— Бывало, что и снились… В Тайшете, где я работал следователем, в то время было много колоний. Это место вечной каторги, где у жителей сложился особый менталитет. Преступность там была и тогда высокой, и убийств хватало. Многих — и жертв, и преступников — до сих пор помню. Особенно запомнилось убийство школьницы в Новобирюсинске из-за его жестокости. Девочка сдала в тот день экзамен по истории на четвёрку и возвращалась домой через рощу. Её изнасиловали и задушили удавкой. Месяц мы по этому преступлению работали. Раскрыли в мой день рождения. Столько я нагляделся тогда трагедий — такое не забудешь. Однажды на свадьбе жених убил невесту ломом, а потом сам повесился на чердаке. К горю привыкнуть вообще невозможно. Но можно научиться не держать в сердце эту черноту — иначе она тебя и самого поглотит. По делам, которые я расследовал, вынесено два смертных приговора, они были исполнены. Хотя отношения с убийцами сложились у меня нормальные, я бы сказал — рабочие. Один даже фотографию мне перед казнью прислал…

— Прокуратура считается карательным органом. Однако не похоже, что у вас жёсткий характер.

— Я не соглашусь с тем, что прокуратура — карательный орган. Наоборот, она выполняет правозащитную функцию, поскольку обеспечивает законность. Что же касается моего характера… Бываю и жёстким, особенно с подчинёнными. Иногда, может быть, и чересчур. Эмоции порой верх берут. Потом стараюсь сгладить свою резкость, извиняться приходится.

— В отношении к людям, судьбу которых приходится решать, всегда руководствуетесь только законом? Или по справедливости пытаетесь действовать?

— И в рамках закона можно действовать по-разному. Можно помочь человеку, а можно и разрушить его жизнь. Когда я ещё работал следователем, уговорил как-то прокурора прекратить уголовное дело в отношении одного несовершеннолетнего. Он угнал мотоцикл, чтобы отвезти девушку с танцев домой. Когда вернулся, чтобы поставить мотоцикл на место, его задержали. А поскольку парень уже был условно осуждённым, то по закону ему грозил реальный срок. Отслужив в армии, он пришёл ко мне вместе с той девушкой, чтобы пригласить на свадьбу. Поблагодарил за участие в судьбе. А если бы мы его посадили тогда — закон-то позволял! — неизвестно, как бы его жизнь сложилась. Вряд ли хорошо.

След в истории

— Как думаете, удалось вам оставить свой след в истории прокуратуры области? Всё-таки 30 лет прослужили, одиннадцать из них в должности прокурора.

— В прокуратуре Иркутской области сложились такие традиции, создана такая сильная школа, что мне в первую очередь следует думать, как бы сохранить созданное моими предшественниками. Свой след оставили, безусловно, и Михаил Васильевич Кожевников, первый прокурор губернии, и Николай Венедиктович Жогин, который впоследствии ушёл в науку, стал профессором, и Сергей Иванович Герасимов, доктор юридических наук, возглавлявший позже НИИ при генеральной прокуратуре страны. Я начинал службу при Константине Михайловиче Матвееве, который руководил прокуратурой Иркутской области целых двадцать лет.

Но самую сильную команду удалось создать, я считаю, Юрию Яковлевичу Чайке. Это был коллектив единомышленников. Монолит. Даже встречи с ветеранами, которые раньше проходили формально, при нём стали проводиться по-другому. Ни одна крупица опыта не пропадала. А время было очень сложное. Начало 90-х годов. Всплеск преступности. При этом раскрываемость убийств тогда даже до 70 процентов не дотягивала, в Иркутске, Ангарске она составляла чуть больше 60 процентов. Мы начали терять кадры, профессионалы стали уходить в бизнес. Но костяк удалось сохранить.

Юрий Яковлевич не был иркутянином, как и я, но так получилось, что именно мы создавали иркутскую школу, приумножали её традиции. А насколько эта школа сильна, говорит тот факт, что Чайка сейчас — Генеральный прокурор России, и во многих регионах страны во главе органов прокуратуры — наши кадры, люди, прошедшие иркутскую школу.

Мне трудно перечислить всех, кто оказал на меня влияние, поддерживал, помогал, учил. Георгий Яковлевич Барский, Равиль Закирович Салимов, Елена Яковлевна Харитонова, Екатерина Васильевна Смирнова и многие, многие другие. Работая с ними, я формировался и как профессионал, и как человек, и как руководитель. Пользуясь случаем, хочу поздравить всех своих коллег, а особенно ветеранов, с юбилеем прокуратуры и пожелать им здоровья, семейных радостей, душевного покоя.

Так что, если за годы моей службы и удалось что-то изменить в лучшую сторону, как вы говорите: оставить след, то это наша общая заслуга.

— Хорошо, тогда хотя бы несколько слов о ваших общих достижениях.

— Помню, как мы с Чайкой и прокурором Иркутска Ковалёвой фантазировали, изобретая систему, которая помогла бы повысить раскрываемость убийств. Эти наши мечты вскоре воплотились в реальность — были созданы постоянно действующие следственно-оперативные группы. Сегодня они успешно работают не только в Иркутске и Ангарске, но и по всей России, в наиболее крупных городах с высоким уровнем тяжких преступлений.

Согласитесь, за последние годы у нас в области стало спокойнее на улицах. Ведь одно время по двадцать заказных убийств в год совершалось! Из автоматов днём стреляли, взрывы гремели в общественных местах. Был даже случай, когда в больнице добили из автомата оставшегося в живых. В прошлом году в регионе впервые после перестройки зарегистрировано меньше тысячи убийств. Их количество сократилось на 16 процентов, ещё на 35 процентов снизилось число тяжких телесных повреждений со смертельным исходом — а это, по сути, те же убийства. В целом снижение преступности составило 6,6 процента. Это уже неплохо. Особенно, если учесть, что в регистрации преступлений прокуратура навела всё-таки порядок: мы не позволяем укрывать даже то, что милиция называет «мелочью». Теперь перед нами стоит задача — покончить с организованной преступностью.

«Жили же раньше без мафии!»

— Ну вы замахнулись… Мафия, говорят, непобедима.

— Но ведь жили же мы раньше как-то без неё!

— Тогда режим был другой.

— Режим обеспечивается законами, нормативной базой. Если законы не позволяют реально бороться со злом — значит, их нужно менять. При соблюдении демократических принципов, конечно. Но эти принципы должны не только на обвиняемых распространяться, но и потерпевших не оставлять без защиты. Недаром ведь в Уголовно-процессуальный кодекс постоянно вносятся изменения, поправки. Перегибов было поначалу много.

Конечно, с организованной преступностью бороться сложно. Она умеет защищаться — всеми дозволенными и недозволенными методами. Между ними иногда и границу-то провести трудно — опять же из-за несовершенства законов. Но сейчас, после приговора, вынесенного банде Скрипника — а у нас ещё пара подобных дел в суде, — я считаю, удалось пробить брешь в системе организованной преступности региона.

Перспектива в этом плане хорошая. Но нужно активнее бороться с коррупцией, особенно в правоохранительных органах, без которой организованная преступность просто нежизнеспособна.

— А как вы оцениваете состояние коррумпированности правоохранительных органов региона?

— Я бы не стал диагноз какой-то ставить, градус определять, но очевидно, что коррупция имеет у нас серьёзные корни. Могу судить не только по конкретным уголовным делам, но и по жалобам, заявлениям и оперативным материалам. Изучая, так сказать, ситуацию изнутри.

Беспощаднее надо выдёргивать эти корни. В первую очередь это касается милиции. Я считаю, что попытки, которые сейчас предпринимаются в ГУВД, пока ещё недостаточны.

— А как складываются ваши отношения с властью? Вам теперь не приходится, как в партийно-советские времена, брать под козырёк, когда звонят, например, из серого дома?

— Да я и раньше под козырёк никогда не брал. Это ведь кто как сумеет себя поставить в отношениях с первым лицом региона. Мне пришлось работать с тремя губернаторами. Особых проблем не помню ни с одним. При Борисе Александровиче Говорине, правда, доходило у нас порой до судебных разборок, но всё это шло в обычном рабочем режиме. Противостояния с администрацией не было. А сейчас вообще все вопросы, которые мы обсуждаем с Александром Георгиевичем Тишаниным, решаются положительно. Протесты, представления рассматриваются всегда в срок.

Простые радости

— Есть такой человек, который стал для вас примером в жизни, может быть, образцом для подражания?

— Это мой отец. Он говорил мне: «Мужчина должен уметь многое. Но кое-что он должен уметь делать очень хорошо. То, чему посвящает свою жизнь». Отец меня многому научил. Не бояться никакой работы, прежде всего. Я, наверное, как всякий деревенский, умею и косить, и пахать — и не только на тракторе, но и сохой. В районной газете была как-то даже статья, где меня признали лучшим молодым трактористом по вспашке зяби. А лет мне было столько, что ещё и на трактор-то, по-хорошему, нельзя было садиться. В деревне было принято: как только встал на ноги — садись на коня, вози копны, воду на поле. Каждое лето — погрузка и разгрузка зерна, картошка. Нам, детям, начисляли трудодни. На родителей, конечно, записывали, но мы знали, сколько заработали, и этим очень гордились.

— Вы и сейчас увлекаетесь сельским трудом? Я имею в виду дачу.

— Дача у меня, действительно, есть. Мне нравится там строить что-нибудь своими руками. Я и дом на участке сам построил. Дед у меня был прекрасный столяр и плотник и меня этому делу обучил.

— А коттедж вы в городе себе не построили?

— Нет, живу в обычной квартире.

— Дети пошли по вашим стопам?

— Дочь Светлана в прошлом году окончила юрфак, работает в прокуратуре. Пока на технической должности, но планирует перейти на оперативную работу. А сын Валерий программист, у него своё дело. Дети у меня великолепные. Очень внимательные, заботливые. Но самая большая моя радость — внуки.

— Вы находите для них время?

— Вчера, например, Коля и Серёжа меня на каток вытащили. Я и на охоту их беру. Живут в зимовье, учатся стрелять в цель. Старший — из настоящего ружья, а маленький, пятилетний, из игрушечного пистолета. А на днях у меня внучка родилась.

— Где вы предпочитаете проводить свой отпуск?

— Большую часть отпуска — не меньше двух недель, порой и до месяца — я ежегодно провожу в тайге. Это самый лучший для меня отдых. И нервы успокаивает, и здоровье укрепляет.

— А какими трофеями можете похвастать? На медведя, наверное, ходили?

— Прямо скажу: трофеи — это последняя цель, которую мы с друзьями преследуем, уезжая в тайгу. А медведей вообще не обижаем. На последней охоте вот нашли берлогу — ушли подальше, не стали хозяина тревожить. «Национальными особенностями» охоты тоже не увлекаемся. Просто душа, знаете, отдыхает, когда сидишь у костра, слушаешь, как тайга шумит, река журчит…

— Книги успеваете читать?

— В основном в командировках: в самолёте, в гостинице. А так успеваю только газеты просматривать да новости по телевидению.

— У вас много друзей?

— Друзей много не бывает. У меня их четверо. Но очень много знакомых, приятелей. С некоторыми отношения поддерживаю ещё с молодости, с тех пор, как работал в лесничествах. Это, по большей части, не руководители, а простые люди — водители, лесорубы, жители заброшенных деревень.

Ну и, конечно, с моими коллегами по прокуратуре, в какие бы края ни забросила их служба, связь я не теряю.

Фото Дмитрия ДМИТРИЕВА

Мерзляков Анатолий Николаевич родился 2 июля 1950 года в селе Ново-Александровка Воронежской области. После окончания в 1964 году сельской восьмилетней школы поступил в Воронежский техникум лесного хозяйства. В 1969 году получил распределение на работу в Ангарский лесхоз Иркутской области, откуда был призван в армию. Служил на Тихоокеанском флоте в морской авиации. В 1971 году по направлению политотдела флота по-ступил на юридический факультет Иркутского госуниверситета. По окончании работал три года следователем Тайшетской прокуратуры. В 1978 году — заместитель прокурора Тайшетского района, через год — прокурор Усть-Удинского района. В 1982 году перешёл на работу в аппарат прокуратуры Иркутской области — начальником отдела по надзору за следствием и дознанием в органах МВД.

1985 — 1995 гг. — заместитель прокурора Иркутской области. С 21 декабря 1995 года — прокурор Иркутской области.

Государственный советник юстиции второго класса. Почётный работник прокуратуры России. Заслуженный юрист РФ.

Женат, двое детей.