3 ноября 1886 года в Иркутском театре была устроена лотерея, победитель которой получал лошадь, оценённую в 60 руб. Некоторые гости разъехались раньше, и выигрышный билет остался в барабане. Тогда антрепренёр Малевский препроводил 60 рублей в контору редакции газеты «Сибирь» — в пользу учащихся-сибиряков. В редакции приняли это как должное. Там вообще предлагали жертвовать на учащихся с каждой карточной партии. А о том, чтобы жертвовать со взяток, догадались и сами — те, кому следует. В 1885 г. иркутский полицейский чиновник передал в контору «Сибири» 50 рублей, оставленных у него на квартире «неизвестно с какою целью». В мае 1886-го взятку в 189 рублей передал господин Коханский, помощник исправника Иркутского округа.

Эта хроника «жертвоприношений» позволяет судить и о безукоризненной честности сотрудников «Сибири», и о её огромном влиянии. «Сибирь» — первая в нашем крае частная газета. Кстати, полностью оправдавшая широту своего названия: новости собирались сюда из Якутии, Владивостока, Благовещенска-на-Амуре, Киренска, Сретенска, Тунки… Учитель из самого дальнего захолустья знал, что голос его, отражённый газетой, будет услышан властью. На «Сибирь» подписывались и в Москве, и в Петербурге, и даже в Китае.

Издавал газету и в то же время редактировал её Михаил Васильевич Загоскин. «Сибирь» была для него и рупором общественного мнения, и производственным предприятием со своим циклом, с расчётами за бумагу, набор текстов в литографии, печать, доставку газеты почтой. Загоскину пришлось соединять в себе две ипостаси — публициста и предпринимателя.

Город в газетном образе

«Воздух благорастворён», — говорил, чуть растягивая, немолодой господин, стоявший в Иркутске, на Харлампиевской, у дома под номером 92. Впрочем, надо сказать: у дома Синицина — на дворе ведь 1886-й, и дома именуют фамилиями хозяев. К примеру, напишут в газете «Сибирь»: «у заплота Голубевой» — и все ясно представят, где это. Так вот, у дома Синицина немолодой уже господин нараспев повторил: «Воздух благорастворён…» — и огляделся вокруг.

В свете уличного фонаря мелькнула сначала шинель, потом — енотовая шуба, потом — пальто столичного кроя, и следом за ним — барнаульский полушубок… Пёстрый, пёстрый в Иркутске люд; кто-то занят с утра, у кого-то в припасе вечер — с темнотой не пустеют улицы. Сначала проедут в театр, потом на балы. Барышни — в зимних экипажах, в санях с меховым одеялом, в утеплённых полуторных саночках с крылом… Глядя на такое крыло, и господин, стоящий у дома Синицина, разохотился: «А проехаться? Заслужил, заслужил — 14 часов наработал в редакции и литографии». Он глубоко вдохнул воздух, ещё раз сказал: «Благорастворён». И с удовольствием подумал о том, что Иркутск вступает в новый год богатым, едва ли не богатейшим из сибирских городов; что в Благородном собрании 2 января детский вечер, а 8 января — костюмированный бал… — и хорошо, и пусть веселятся!

К февралю в Иркутске разгуляются скарлатина, дифтерит, корь и страшный сыпной тиф, но всё это после, а пока танцует Иркутск на балах, набирается радости, и даже язвительный господин Загоскин стоит на Харлампиевской и просто радуется. Он не знает ещё, что наступающий год — последний для его газеты «Сибирь».

Капитальный подписчик

Загоскин зачинал «Сибирь» в 1875-м, имея опыт редактирования «Иркутских губернских ведомостей» и газеты «Амур». За два первых года «Сибирь» набрала 600 подписчиков, а спустя 8 лет их стало вдвое больше. И сейчас, в канун 1887-го, были неплохие виды на будущее. И первый номер нового, 1887 года готов уже, надо только поставить свежие телеграммы да ещё дать сведения о подписчиках.

При мысли, что надо расписать всех подписчиков по сословиям, невольное раздражение проникло за воротник и в считанные минуты охватило всего Загоскина. Он нервно думал уже, что пусть Иркутск и богат, а городская управа не обошлась-таки без дефицита, да ещё обещает угостить крупными расходами. Что едва ли десятая часть всех детей обучается в школах, что в Иркутске нет ещё водопровода, а на праздники можно умереть оттого, что докторов не застать дома. Кстати, сколько докторов подписались на газету «Сибирь»? Но, вспомнив опять о господах подписчиках, Загоскин совершенно уже огорчился и, так и не проехавшись, ушёл в дом.

Расклад подписчиков «Сибири» по сословиям не менялся все двенадцать лет выхода газеты. Львиную долю в нём составляли купцы и промышленники. За ними, и с большим отрывом, шли дворяне, чиновники, и лишь в самом конце обозначались подписчики из крестьян. Что безмерно огорчало Загоскина, убеждённого: исключительно в непросвещённости причина крестьянского пьянства и надежды на авось.

Михаил Васильевич Загоскин до конца жизни остался идеалистом-народником, хоть нередко газетная хроника в пух и прах разбивала теории господина редактора. «Крестьянин Киренского уезда, обученный на крестьянские деньги писарем, над этими же крестьянами и чинит произвол», — констатировала в номере от 6 апреля 1887 года газета «Сибирь». На 10 марта 1887 года в Иркутском губернском суде были назначены к слушанию пять дел, четыре из которых — крестьянские: два убийства, кража и святотатство. Сама жизнь, проникая на страницы «Сибири», спорила с редактором. Он, говоря о преступности, утверждал: «условия жизни крестьян таковы, что иначе не может и быть», а в деревне Гавриной, под Ишимом, где, писала «Сибирь», «земли мало, и плохая она, и леса нет, а болота в избытке, Леонтий Лушников и Филипп Габов прикупили шерсть и в непогоду катали из неё валенки. А потом на ярмарку отвезли и удачно продали». Под Иркутском, в несравненно лучших условиях, Габов с Лушниковым, верно, разбогатели бы и стали «ненавистными кулаками» для Загоскина. И когда ленивый пьяный сосед покусился бы на добро их и жизнь, то «Сибирь» написала бы (как писала не раз), что это «бессознательный протест против хищнических поползновений различных кулаков, кабатчиков и прочих представителей силы».

Всякий намёк на капитал раздражал Загоскина, наводил его на подозрительность (именно в годы издания газеты «Сибирь» иркутское купечество переживало свою лучшую пору: коммерсанты буквально соревновалось в выражении любви к городу, их капиталы прорастали гимназиями, приютами, церквями. — Прим. авт. ), подталкивал к перу и бумаге. «Отчего бы городской управе не обложить колбасников налогом с каждой употреблённой в их производстве свиньи?» — предлагала «Сибирь». Открывая газету, коммерсанты первым делом глядели, нет ли отзывов о их заведениях и о них самих. Потом высматривали, не подковыривают ли конкурентов. Разгадывали, кто такой «влиятельный коммерсант К.», на которого ополчилась «Сибирь» в этом номере. В публикациях о сословии в целом публицисты «Сибири» откровенно называли купцов «маслопузовыми», «всему злу заводчиками и покровителями», а жен их — «купчихами необъятными» и «народными пиявицами».

Но именно это ненавистное «Сибири» сословие и давало ей основную поддержку — рекламой и подпиской. Шестнадцатиполосная «Сибирь» до шести полос пускала под рекламу, так что новость, помеченная ноябрём, случалось, «отлёживалась» до февраля… Что до подписки, то каждый год издатель-редактор пытался по-детски затушёвывать коммерсантов как основных подписчиков — помещал их в «лица прочих сословий», соединял с мещанами. Между тем подписка была достаточно дорогой: чтение четырёх номеров «Сибири» обходилось столько же, сколько и полпуда ржаной муки. Крестьянин, мещанин, учитель должны были крепко подумать, прежде чем сделать выбор. А вот коммерсант делал это без натуги. Другими словами, если в роли публициста Загоскин ориентировался на крестьянина, то в роли издателя — на промышленника, коммерсанта, купца. К такому выводу подталкивает и тематика публикаций, явно предполагающая и достаточную образованность, и достаточно широкий круг интересов. Вряд ли для крестьян писала «Сибирь» о падении курса французских ценных бумаг после бисмарковских речей в рейхстаге. Но эта информация интересна была для чиновников, промышленников, купцов. Открывая «Сибирь», деловой человек мог в короткое время познакомиться с самыми интересными публикациями из столичных газет и журналов. Специфический «Вестник финансов» представал в популярном уже изложении; иностранные обозрения давали картину происходящего в мире кратко, но толково, из чего деловому человеку опять-таки выходила экономия времени. Загоскин по-прежнему представлялся господином с гвоздем в кармане, но при этом учёным человеком, собравшим в «Сибири» образованных, умных людей с обстоятельным взглядом и на земства, и на торговлю, и на промышленность, и на уголовную ссылку, и на реформу суда, и на инородцев, и даже на сношения Сибири с Россией. В этом последнем многие были одних-с с господином Загоскиным мыслей-с.

Сказать к слову, именно обвинения в сепаратизме стали решающими в судьбе газеты «Сибирь». Она дважды приостанавливалась, Загоскин «принудительно знакомился с тюремным надзирателем», а 5 июля 1887 года вышло краткое сообщение: «По распоряжению г. министра внутренних дел г. временный редактор газеты «Сибирь» М.В.Загоскин устранён от этой обязанности».

Коммерческая жилка

Публицисту Загоскину закрытие газеты давало хороший материал для памфлета. Издателя Загоскина закрытие газеты ставило в крайне неприятное положение: оставались обязательства перед рекламодателями, перед подписчиками, а возможность выполнить их у него отобрали. Эта катастрофическая ситуация, однако ж, не вылилась в катастрофу. А напротив, показала, что в талантливом публицисте Загоскине пророс талантливый коммерсант.

Пока вдова литографа Синицина закладывала мужнины облигации, вчерашний заказчик Загоскин присматривался к литографии. Ещё не купив её, примерил на себя новую роль — издал «Новые правила о судопроизводстве» по цене 50 коп. за экземпляр. Это позволило заказать новые шрифты, и уже в августе 1886 он сообщил об этом заказчикам. С начала 1887 года «Сибирь» начала принимать заказы на всевозможные типографские работы. В мае 1887 года Загоскин выпустил «Почтовые маршруты от Тюмени до Владивостока». А чуть позже и «Спутник по Сибири», а также «Правила проезжающих на почтовых лошадях», с расчётом прогонных денег, перечислением библиотек, музеев, книжных магазинов, банков, гостиниц, постоялых дворов, с информацией о торговых домах, об извозчиках и т.д. В 1887 году «Сибирь», среди прочего, предлагала книги на записку золота, книги для водочных заводов, табели на 1887 год. Закрытие газеты ещё более развязало руки коммерсанту Загоскину. В середине ноября он поместил объявление о поступлении разнообразной бумаги — для визитных карточек, для свадебных билетов, для альбомов, — коротко говоря, выразил готовность к «изящным типо-литографским и переплётным работам». А в декабре 1887 года объявил о готовящемся выпуске «Иркутского справочного календаря».

…Морозным январским вечером 1887 года в Иркутском коммерческом собрании давали костюмированный бал. Немолодой коммерсант, наблюдая танцующих, проговорил, задумчиво прищурившись:

— Вся наша жизнь — маскарад. Уж как, бывало, рядился в крестьянский тулуп г-н Загоскин, а вот ведь: выглянул из-под тулупа чистой воды коммерсант! Прежде и за статьи не платил (разве уж совершенно необеспеченным корреспондентам), а теперь литографию норовит удержать. И удержит, думаю.

— А я думаю так, что отступится он от чистой коммерции, потому как больно много кружев у него в голове, — возразил улыбчивый и тоже немолодой господин. — Вот ведь брался же книжки выписывать из столиц — думали, развернётся, ан нет, не пошло! Да и как пойдёт-то, если выписывал только те, которые одобрял. Он потом их в своей конторе стопками складывал — стопка на стопке, и всё под названьем «Табак как прихоть и несчастие человека». Нет, отступится он от коммерции.

И действительно, отступился — увлёкся журналистской работой в «Восточном обозрении», переехавшем в Иркутск. И до конца дней своих оставался максималистом, верящим, что с открытием университетов и победой самоуправления воцарится справедливость, что «цветущие сёла станут соревноваться с цветущими же городами»…

Сын священнослужителя, выпускник духовной академии, он имел от природы ироничный, язвительный взгляд фельетониста. В бытность Загоскина в газете «Амур» в короткий срок смещены были 20 заседателей и 8 исправников. В «Сибири» он въедливо разбирал городские сметы, работой публичной библиотеки был недоволен и с докторами иркутскими ссорился — одним словом, подписчики «Сибири» исправно получали изрядную дозу желчи. «Сибирь» выходила по воскресеньям, но читать её следовало, конечно же, в понедельник, чтоб не портить законный выходной. И всё же, когда закрылась «Сибирь», огорчились и доктора, и библиотекари, и не меньше, а, быть может, больше других огорчились господа коммерсанты. Не только в Иркутске, где жили основные подписчики, но и в отдалённом Сретенске, и в ещё более отдалённом Саратове, и, конечно же, в Томске, где проживал известный иркутянам колбасник по фамилии Фелзенмайер со всеми его гусями, вестфальскими окороками и страсбургскими паштетами. Не знаю, отдавал ли последним должное г-н Загоскин, но в последней обители (на иркутском Иерусалимском кладбище) он оказался в соседстве с большими любителями окороков и паштетов — отцами города, именитыми купцами. Кстати, умер Загоскин в 1904-м, до больших потрясений. Полвека спустя, когда кладбище превращали в парк, могилы купцов снесли, но Загоскина не тронули. А ещё полвека спустя время снова перевернулось, выбросив на поверхность частные капиталы и частные же газеты. Много общего обнаружилось (и ещё обнаружится) с тем, загоскинским, временем. Вот только воздух уже не будет «благорастворён».

[ title=» Удивительное открытие» pos=»abs» width=»100%»]
Сибирская пресса, за исключением «Сибирского вестника», попала в невылазный просак, скрывая существующий сепаратизм. Видя гнусное укрывательство, почтенный издатель газеты «Московские ведомости» послал в Сибирь двух репортёров — произвести дознание о помянутом сепаратизме.

Вскрытие Уральского хребта обнаружило невероятную вещь: почти в каждой горе найдена заряженная пушка, жерлом по направлению к метрополии. Это громадной важности открытие подтолкнуло репортёров на мысль, что раз есть пушки, где-нибудь поблизости скрываются и артиллеристы. И действительно: в дебрях хребта репортёры наткнулись на целые сотни странных личностей, которые выдавали себя за пастухов. Эти пастухи оказались поляками 1863 года. И у каждого из них были найдены номера «Сибири», «Сибирской газеты», «Восточного обозрения», а также фитили. Последние, якобы, служат для раскуривания трубок, но ясно, что это ложь, сшитая очень уж белыми нитками.

На всём пути от Урала до Томска разговоры об отделении от России ведутся совершенно открыто. На обширных лугах можно видеть лиц, вооружённых косами; люди эти притворяются, что они-де косят сено, но стоит отъехать несколько шагов, как кошение прекращается, слышится речь известного направления, из карманов вынимаются «Сибирь», «Сибирская газета», «Восточное обозрение». В Томске всё готово. Анархисты, нигилисты, пропагандисты, атеисты, повстанцы — вооружены. Начало восстания будет, как слышно, в год открытия университета.

В глухих местах на берегах Байкала строится флот. Те же анархисты, социалисты, пропагандисты, атеисты и повстанцы, сгруппированные в редакции газеты «Сибирь», совершенно готовы, готовы на всё. Администрация деморализована и…сочувствует. В окружающих горах заложены пушки и мины. На Амуре строится крамольный флот. На Восточном океане — тоже. Заведены сношения с Америкою, которая согласилась помогать делу сепаратизма, за что ей уступаются Сахалин и Курильские острова. И Китай, за уступку Кореи, на стороне крамольников. Князь Болгарский даёт один пароход и пять лодок при условии присоединения Сербии к Болгарии, на что сибирские сепаратисты согласились. Ко дню восстания явится в Сибирь вся редакция «Восточного обозрения», все сибиряки, живущие в разных уголках. Мало того, Луиза Мишель и Вера Засулич со своими адептами тоже дали согласие приехать.

Вот какие страсти открыли в Сибири корреспонденты «Московских ведомостей».

И никто-то этого не видит и не доносит, куда следует. Ужасно!

«Сибирь», 6 апреля 1886 года ( статья дана в сокращении)