При этом на юношу с «высоты» своего творческого роста снисходительно смотрели два мэтра фотожурналистики, его учителя. Один из них был Володя Калаянов, любимец женщин всего Иркутска и его окрестностей (которого сегодня помнят только его ровесники, ибо он трагически и очень рано умер); другим был, к нашей радости живой и действующий, прошедший огни и воды фотодела фотокорреспондент ТАСС, которого знала вся область, вся Сибирь вместе с Северным Полярным кругом и вообще, пожалуй, весь мир с его северными и южными туземцами, — Эдгар Брюханенко.

Оба не очень-то ревновали к начинающему. По той простой причине, что ещё не чувствовали в юном фотографе хоть некое подобие соперника, даже далёкого будущего. Ибо были недосягаемы. «Куда ты пришёл? — читалось в их сочувствующих глазах. — Это же не фотоателье, это газета. Тебя, если принесёшь «не то» и, главное, не столько, сколько нужно, завтра же съедят».

И это было истинной правдой. Собачья газетная жизнь «творчества по конвейеру» требовала ежедневного и ежечасного. И если пишущих корреспондентов было достаточно много — они успевали «гнать строку», то фотокор, как правило, был один. Вчерашний школьник (но уже семейный человек!) Коля Бриль просто не знал, в какую адову мясорубку он попал. Сегодня его чихвостили за то, что снимки с осенней страды он принёс из того хозяйства, что давно развалилось, завтра — что дал фото о новом трамвае в Усолье, а трамвай-то — ангарский, что заметили ехидные усольчане. Потом он не сделал «лучшего кадра» со строительства Усть-Илимской ГЭС, а вместо этого утопил ценную аппаратуру, и слава богу, хоть сам не утонул, вылетев из кабины крановщицы — ударницы комтруда и просто красавицы.

Сколько на его счету таких эпизодов — смешных и не очень? А сколько «сваренной» набело плёнки в тех бачках, о которых сегодняшние молодые даже не слышали? Ко всему прочему судьба наградила его застенчивым и нешумным характером, неумением отстаивать свою позицию и драться с ответсекретарями за гонорары. Этого он не умел и потому в газете не должен был задержаться.

Сложилось всё по-другому. Понадобилась фотография к празднику, Дню учителя. Его в стране только начали отмечать, и материалов по этой теме не было, а Николая почему-то чёрт понёс снимать сельского учителя где-то в Жигалово или даже в Усть-Куте.

И вот он проявляет плёнку. На ней кадр: какой-то мужичонка в кепчонке, зажав под мышкой портфель, стоит в кругу пацанов и, жестикулируя, что-то им объясняет.

Через 10 минут Коля приносит уже готовую фотографию. Мы разглядываем её, долго молчим, и вдруг Ланкина, заведующая школьным отделом, оборачиваясь ко всем, как-то так нервно даже, говорит: «А вы знаете, ребята, больше на первой полосе ставить ничего не нужно. Вот только это фото и всё. Потому что это и есть День учителя».

И мы поставили так, как подсказала Ланкина. Потом, многие годы спустя, когда мы вместе работали с Брилем и в «Молодёжке», и в «Восточке», было много таких «дней». Он мучился, и не всё у него получалось. Фотокор в газете один, и его всегда рвут на части. Он всем «должен». Должен снять не только хорошо — за это-то спрашивается ого-го как! Но самое главное — много: «Обеспечь номер на всех полосах!». «Слепой» газета выйти не может. Этот сумасшедший нечеловеческий разрыв между «могу» и «надо» не многие выдерживали. И, когда подворачивался случай, убегали от такой жизни. Многие поубегали — и их не осудишь: жестокая необходимость работать ежеминутно и ежедневно в номер не каждому под силу. Причём тут всегда светили как бы две дороги: либо ты становишься Мастером — и перед тобой половодье творчества без газетной «изнуриловки», либо ты остаёшься в газете, чтобы быть просто на своём месте — делать своё дело, кормить семью.

Мастер, фотохудожник — это здорово. Это книги, альбомы, всероссийские выставки. Это успех, деньги и слава. Не получился Мастер — поднасобачившись, будешь газетным работягой. Середины тут нет, можете мне поверить.

И вот когда я смотрю на сегодняшние работы Бриля, сравниваю их с теми, что он снимал когда-то, я говорю себе: Коля и своим творчеством, и вот этим безотказным «вкалыванием» напрочь опроверг мрачную альтернативу, что либо ты мастер, либо — работяга.

Сейчас он может всё: посмотрите его снимки в лучших глянцевых журналах и в книгах, альбомах. Взгляните, какими просветлёнными выглядят лица людей — женщин, детей, как прекрасна природа в его натюрмортах! Как цепок кадр, когда он работает на «обыденщину». Как хочется стряхнуть непрошеную слезу, когда всматриваешься в лица этих стариков, молча стоящих 9 Мая у Вечного огня…

Сейчас вроде самое время, взяв Колю за «фалды», спросить естественное: ты о чём думаешь, когда берёшь в руки объектив? Да вот он о чём думает — взгляните на его портреты, пейзажи, репортажи. Внимательно всмотритесь в людей, они ему особенно удаются. Хотя он наверняка не хочет быть похожим на других. Это нежелание естественное, свойственное любому творческому человеку и творчеству вообще.

Дорогой, ты можешь не бояться этого. Ибо ты состоялся как Мастер и человек. Добрый, бескорыстный, самобытный и, конечно же, неповторимый. Ты любишь жизнь, и потому она тоже любит тебя. И все твои сотни, тысячи снимков — они об этом. То есть это твои «песни о главном».

Мы, востсибправдовцы, любим тебя, дорогой Николай Михайлович! И поздравляем с такой красивой датой! И пусть «Восточка» ещё долго-долго пользуется радостью узнавания всё новых твоих работ.

Вместе со своими читателями.