В октябре долго стояло необыкновенное тепло, жарки зацвели едва ли не в третий раз, цветоножки их вытянулись на полметра и недоумевают: ну, где снег-то?! Так и до зимы не доживёшь, замёрзнешь.

Наконец, в самых последних числах октября снег упал, все решили: этот не растает. Пошли дни яркие, белые горы в полдень начинали блестеть на солнце, отчего казалось — лёгкими синими привидениями движутся к Байкалу. Но обширные южные склоны солнце опять оголило, и опять мне «туда не надо» — без снега что в тайге увидишь? А на днях около байкальского берегового вала увидел следы… колонка! Вон оно что! Так просто сюда зверёк этот не пожалует, это значит, что в лесу еды его — грызунов мышевидных — либо нет, либо они по какой-то причине недоступны. Значит, такая же участь должна постигнуть и других «потребителей» мышевидных: ласку, горностая, соболя, лисицу и сов. В начале ноября упал новый снег, мокрый.

Нет, надо скорее в леса, в горы — наблюдать, изучать это редкостно тяжёлое неблагополучие в природе.

Выход получился 5 ноября. Сергей Косенков, лесник нашего лесничества, собрал добрую компанию: Евгений и Илья с фотоаппаратами и видеокамерой — за картинками заснеженных гор и лесов, я — за экологическими наблюдениями.

Идём до зимовья в пади Памятник — ручья из притоков Утулика. Столь необычное название пошло от поучительного несчастья. Несколько лет назад одна девушка из группы туристов, идущих берегом реки, увидела на крутом каменистом склоне яркий цветок, и ей захотелось его сорвать. Незнающим скажу: зелёная трава или лишайник, да если они в росе или после дождика мокрые, — это масло под ногою, а уж на крутом склоне… Пусть там растут любой красоты цветы, только не оказались бы они на нашей могиле.

На остром гребне безымянного водораздела стоит невысокий покосившийся столбик с номером 191. На работу лесоустроителей не похоже, и Сергей с ноткой рассерженного недоумения говорит: «Вот здесь хотели трубу проложить! Помните, из БЦБК промстоки хотели в Иркут направить? И как она тут, на пятиметровой, ломаной ширине вершины с крутыми в обе стороны склонами, улежала бы? Чуть что — и поток либо вправо, либо влево, но в обоих случаях в Байкал!» Вот была государственных размеров глупость, если не преступление. Слава Богу, образованная общественность отстояла. Это вроде нынешней трубы на севере Байкала.

В вершине распадка с крутыми, очень высокими склонами, поросшими могучим старым лесом из кедра, ели и пихты, лежат развалины старого-престарого зимовья — пристанища охотников. Я заглянул в развалившийся дверной проём: там были следы нар человека на два-три, каменное основание для железной печки; ещё раньше, кажется, было что-то вроде камина. Из таких вот зимовий в конце позапрошлого — начале прошлого века шли охотники по следам последних соболей Хамар-Дабана. При виде таких следов былой деятельности человека, встречаемых мною во многих самых отдалённых местах байкальских гор, посещает чувство восхищённого уважения к тем людям: они первыми прошли эти дикие горы, проложили первые тропы, жили, охотились, растили детей в далёких от этих зимовий деревнях. Забирались сюда со своими Собольками, Дамками, Полканами. Делили с ними свою охотничью судьбу.

Немного подальше от развалин Сергей и поставил своё зимовье. Как продолжение судьбы состарившегося, стоит оно — молодое, стройное, с хорошей железной печечкой. Дым от неё при верховике — хиусе долетает до этих руин, должно быть, рождая у них далёкие воспоминания… Не умирает дух человеческого присутствия в старых зимовьях, даже в их развалинах.

На склонах и вершинах лесистых грив кое-где встречаются следы тяжёлой медвежьей работы — глубокие, наклонно идущие ямы. Это свидетельство урожая кедровых орехов в былые годы. Урожая кедра в последние годы здесь не было, нет и свежих следов — пороев хозяина. А добывает он таким трудом запас орехов бурундука, грабит полосатого соседа. Бурундуки зимой спят и запасец создают с осени на весну, на время выхода из норок, у них в ту пору горячее время — свадьбы идут. Сейчас медвежьих следов здесь нет, откочевали и хозяева, им на днях в берлоги залегать. Снега к весне тут высокие, куда, выйдя из зимовья, подаваться в снегу метровом?

Как будто в наказание за грабёж слабого бурундука охотники принесли сюда мощный капкан на медведя. Ржавые его остатки лежат у выворота старого кедра. Страшное изделие — стальные с шипами две дуги и две приваренные к ним пружины едва ли не от грузового вагона.

Ночевали мы в зимовье, назавтра спутники ушли обратно, а я решил на пару дней задержаться. Надо мне сходить выше по долине, выйти на перевал в Ореховую падь — поискать следы обитателей, посмотреть, как переживают они необычную осень — тёплую, мокрую, голодную. 6 ноября на тайгу пало ещё более необычное тепло, полетели мелкие мушки-насекоминки, с деревьев — потоки тающего снега, под ногами мокрое месиво из холодного снега. Спасение — в резиновых сапогах. Но у меня-то резиновая обувь, а каково лесным обитателям? Сухого снега никто из них не боится, но мокрый и надолго — это страшная беда. На таком снегу можно увидеть следы только копытных да крупных хищников, им такой снег при тёплой погоде не страшен. А как быть мышам-полёвкам-землеройкам? В норке не отсидишься, надо за продуктами бежать, а как? Шёрстка намокнет, и конец от переохлаждения. На вершине лесной гривы мокрые следки рябчика, ладно — снега в три пальца. Пора ему на берёзовые серёжки переходить, да нет здесь берёзы, вот и пытается чернику собирать, а она давно усохла, опала. Бедствуют пернатые, вон глухарь почти оголённой от снега гривой обманулся — прилетел, прошёлся туда-сюда, нет ничего съестного. Тоже надо раньше времени на доступную еду переходить — хвою сосны, кедра, да она пока неудобна: вся забита мокрым снегом.

Какой могучий лес стоит в вершине распадка, по которому я поднимаюсь на перевал. Пихты — видано ли — в полметра поперечником, даже для Хамар-Дабана диво! Но такое я редко где видел: весь ствол дерева в каком-то мелком лишайничке, и почти нет в коре «серёжек» со знаменитой пихтовой смолой, неистово целебной от всяких ран — лишаёв. А оказалось, лишайничек этот очень пригодился единственному его едоку — кабарге. С огромным удовлетворением вижу миниатюрные, тонко впечатанные в мокрый снег следочки этого олешка. Такая погода и такой снег ему не страшны, только вот для отдыха необходимо сухое место. Но тайга здесь плотная, заваленная ветровалом, выворотами — найдёт зверёк что-нибудь нужное под елово-пихтовым ковром.

А вот стоит кедр, сородичи и другие виды деревьев расступились из почтения к патриарху Хамар-Дабана. Хребет знаменит такими гигантскими старожилами, но этот! Около четырёх метров в обхвате, стоит на шести колоннах-опорах, против порывов любых ветров защитился. И стоит лет пятьсот. Вот бы поставить их рядом: этого и того, что царствует тоже в прибрежной тайге Байкала, но далеко на севере, в Байкало-Ленском заповеднике. Тысячелетние секвойи Калифорнии залюбовались бы!

С перевала в Ореховую падь открылась даль северо-запада. Она была тёмно-серого, какого-то зловещего вида-цвета и неподвижно лежала на горизонте, закрыв вершины Восточного Саяна. Такое зрелище я однажды уже видел и еле успел в зимовье от дикой непогодищи. Понятно: идёт фронт тяжёлой непогоды. Будет обильный, а поскольку тепло — мокрый снег, и, может быть, с сильным ветром, что в густой тайге особая опасность: полетят сучья, а то и сломанные деревья на голову не успевшего укрыться путника. И повернул я к зимовью.

С вечера на улице было тихо, но в зимовье всё возились полёвки, крыша не случайно собрала их тут; я понял — мои опасения насчёт тяжёлой непогоды не напрасны. Она прилетела под утро. За простенькой дверью моей обители легонько, прерывисто шумели кроны, после на час-другой стало тихо, даже полёвки перестали шуршать под нарами. Я прислушался: в лесу что-то всё же не то шуршало, не то шелестело, а окошечко резко потемнело, в нём совсем перестало отражаться небо. Было ясно, обильно пошёл снег. Поднялся с нар, чтобы подложить в печечку дров, и приоткрыл дверь. Что там творилось! Валил огромными хлопьями снег, такой, что показалось: это тёмная стена встала перед зимовьём. Мелькнула мысль: не завалило бы до утра с крышей. Навалит мокрый, а к утру подмёрзнет, дверь не откроешь, было однажды — еле выбрался. Но здесь такого не случится, у Сергея вход в зимовье под крышей.

Утром оказалось, что снег шёл недолго и упало всего в четверть. Мне надо выходить в посёлок. После такого снегопада обычен сильный ветер, и он не заставил себя ждать. Снова потеплело, и мокрый снег с тяжёлым шорохом пластами полетел с крон густо стоящих пихт, елей, кедров. Вскоре вместо снега с деревьев пошли потоки воды, я еле успевал от них уворачиваться. На вершине перевала к Байкалу лес просто гудел, снег из крон этот ветер уже сбросил, но теперь от ветра негде укрыться. Стало быстро холодать, скорее бы «свалиться» из вершины распадка на его днище, там ветра почти не будет. Мокрый снег под ногами начал подмерзать, стало скользко, и вот это самая большая опасность. Спуск местами довольно крут, и ногу заломить, самому куда улететь — ничего не стоит.

Да, на днище этого узкого распадка ветра почти нет, снега меньше, и он не столь мокрый. Переходя ручей, на самом его берегу вижу узенькие чёрточки, уходящие под нависшее дерево, след чей-то. Да это колонок, и не держит ли он путь вниз по ручью, к Байкалу? Как тот, следы которого я видел там несколько дней назад. Нет, дорогой, ищи добычу где-нибудь здесь, в лесу, там уж и вовсе голодно. А вот и след соболя. Этот к морю не пойдёт, там люди, машины. Вот затвердеет снег, и соболь пойдёт выше по долине Утулика, на россыпи, там хоть как-то переживёт это тяжёлое время.

За ручьём на снегу и вовсе знакомый след — заячий. Этот не пропадёт — еда его, веточки, никуда не денется, вот сам не погиб бы в мокром снегу, зайцы к мокрой непогоде очень чувствительны. А всякие веточки можно грызть «лёжа на диване», они повсюду.

На самом выходе к Байкалу ручеёк расширился, но бережки, конечно, в снегу. А на нём, на снегу, лежит побег зелёной-зелёной травы. Как в июле! Упали на неё холодные, мокрые снега, ветер трепал её листочки, да сильна в ней жизнь и не страшна эта злая шутка Хамар-Дабана, это непогодища. Да только ли его, Хамар-Дабана? Злая непогода накрывает ныне всю землю, видно, как наказание нам за грабительское к ней отношение.

На снимке: «Сила жизни». На берегу ручья в Хамар-Дабане

Фото автора