В современной экономике России можно выделить несколько очень серьёзных проблем. Первая — бюджетная система России с каждым годом всё больше зависит от нефти. Более 50% федерального российского бюджета состоит из доходов от реализации нефти и газа. Ещё три-четыре года назад наш бюджет прекрасно мог жить при цене на нефть в 12 долл. за баррель марки «Urals». Сейчас мы уже не сможем выжить, если планка опустится ниже 37 долл., в следующем году нижняя граница поднимется до 45 долл. Ещё год-два такой же динамики, и мы упрёмся в потолок, стабфонд наполняться не будет, и у нас возникнут серьёзные проблемы с выполнением бюджетных обязательств.

Но цены на нефть плохо прогнозируются, не связаны с ростом мировой экономики и могут резко упасть в течение года. И в этом есть большие риски для бюджета России.

Бюджетный кризис в случае падения цен на нефть может легко дестабилизировать политическую ситуацию в стране. Сейчас ожидания наращиваются, мы повышаем зарплаты и пенсии в разы в реальном исчислении. Если нефть начнёт дешеветь, то это может привести не только к экономическому кризису, но и к социальному, а впоследствии и политическому. И никакой стабфонд не поможет, так как он является инструментом сдерживания инфляции. Прямой выброс средств (на текущие расходы) из него в экономику приведет к её разгону независимо от того, будут хорошие или плохие времена. Всё это естественные последствия «голландской болезни».

Вторая проблема российской экономики, в том числе, она жутко монополизирована и не конкурентна — достаточно посмотреть в структуре ВВП долю государственных и полугосударственных компаний и естественных монополий вроде РАО ЕЭС. Причём есть миф о якобы сокращающемся госдолге. Фактически он не снижается, а из государственных обязательств конвертируется в долги госкомпаний, которые растут даже большими темпами, чем уменьшается госдолг.

И третья проблема — отсутствие качественного государственного менеджмента, который тормозит развитие проектной культуры. Я согласен с Владиславом Сурковым в том, что основная проблема России в неадекватности госуправления, особенно в части проектного менеджмента. Потому что в России нет нормальных институтов обучения государственных управленцев, нет нормальной для Европы системы вертикальной мобильности, которая позволяют формировать адекватную элиту. Управленческие команды набираются по принципу личного доверия. Но и такого масштабного гуманитарного проекта, как создание системы воспитания госменеджеров, в России нет. И управленческий слой совершенно не отвечает вызовам времени и не в состоянии формулировать ни адекватные проекты, ни стратегические приоритеты как на региональном, так и на федеральном уровне.

Российская экономика сейчас очень напоминает южнокорейскую до 1998 года. В Южной Корее в 60-х годах 20 века создавались многопрофильные холдинги «чеболи», с сильной ролью государства в управленческих стратегиях, занявшие большую часть рынка и ориентированные на экспорт. Как и наши госкомпании, они имели неограниченные возможности заимствований на зарубежных рынках, большинство которых носили краткосрочный характер. Разница с Россией только в том, что в Южной Корее создавались производства, а мы просто продаём сырьё. В 1998 году, во время глобального финансового кризиса, все недостатки южнокорейской экономики, связанные с гигантизмом, госуправлением, монополизмом, выплеснулись в общеэкономический кризис. Он спровоцировал кризис политический, смену элит, которая только благодаря особенностям менталитета прошла спокойно. В случае обвала цен на нефть мы рискуем повторить южнокорейский опыт, включая политические кризисы.

Экономика Иркутской области в связи с вышесказанным сильно напоминает экономику РФ. Такая же экспортно-сырьевая ориентация, сильно зависящая от малопредсказуемой конъюнктуры мировых рынков. К постиндустриальной экономике Иркутская область не имеет никакого отношения — нет даже базовых предпосылок для её формирования. Делать ставку на развитие ресурсного потенциала бесполезно — федеральный центр изымает 90% налоговых доходов, полученных от разработки большинства видов полезных ископаемых. Такие структуры, как Газпром, даже налог на имущество платят по месту регистрации. Всё, что останется области от труб и месторождений, — это налог на доходы физлиц с нескольких сотен работников ресурсодобывающих компаний. Проекты особых экономических зон, технопарки — всё это по сути 70-80-е годы для большинства развитых стран. Мы пытаемся их догонять, но это бессмысленно, единственный выход — встроиться в постиндустриальную мировую экономику, которая приближается к третьему экономическому циклу, следующему после развития компьютерных технологий.

Со стратегической точки зрения, важно определить, что станет базой этого цикла. Пока есть несколько перспективных направлений: космос, нанотехнологии и энергетика, основанная не на нефти. Развитие России, как и Приангарья, в среднесрочной перспективе на 20-30 лет зависит от того, на что мы сделаем упор, сможем ли угадать базу следующего экономического цикла, сконцентрировать средства на точках роста, не направляя деньги на устаревшие технологии.

С точки зрения отношений с федеральным центром, сейчас куда выгоднее суметь предложить ему какие-то новые идеи и проекты. Можно долго смеяться над идеей Олимпиады в Сочи, но объём средств, который получит этот город от федерального центра, выведет его на совершенно новый качественный уровень. В современных геоэкономических российских реалиях выигрывает не тот, кто построит ещё один алюминиевый завод, а тот, кто управляет информационными, транспортными потоками и создаёт центры экспертной оценки. Например, губернатор Тверской области Зеленин придумал очень простенький и смешной проект: он заявил, что только в его области самый чистый русский язык. Надо понимать, что в этом регионе почти ничего нет, а отрицательная миграция составляет около 10% в год (куда там Иркутской области с её 1,5%!) Но после заявления Зеленина ему удалось перетащить в область несколько процессинговых компаний, которые обрабатывают звонки для мобильных операторов, и я думаю, что бюджет региона получил существенную прибавку.

У Иркутской области здесь есть большой потенциал. В первую очередь — в её пространственном положении. Если сейчас Россия больше ориентируется на Европу, то через 20-30 лет более выгодными партнёрами станут страны Азиатско-Тихоокеанского региона (АТР). Приграничные с АТР регионы РФ получат дополнительные стимулы для развития. В этой связи интересна идея объединения регионов. Сейчас идёт объективный процесс укрупнения субъектов федерации — существующее административное деление давно уже не удовлетворяет экономическим реалиям. Но присоединение мелких субъектов вроде Усть-Ордынского Бурятского автономного округа с точки зрения экономики ничего не даёт.

Куда более выгодно слияние с Бурятией. Во-первых, в результате объединения Иркутской области и Бурятии озеро Байкал становится внутрирегиональным объектом. Соответственно, упрощается процесс развития здесь туризма — сейчас проект ОЭЗ туристско-рекреационного типа на Байкале тормозится, в том числе из-за несогласованности позиций обоих регионов. Сам Байкал является одним из конкурентных преимуществ, начиная от чистой воды, которая будет иметь спрос в том же Китае, где уже сейчас бутылированная вода стоит больше, чем нефть, и заканчивая проектами игровых зон на его побережье — китайцы очень любят азартные игры.

Во-вторых, Приангарье таким образом получает выход к границе с Монголией — динамично развивающейся страной, куда сейчас заходят российские финансово-промышленные группы. То есть объединённый регион получает контроль за одним из транспортных потоков. Уже сейчас можно запускать образовательные проекты для монголов — они любят учиться и готовы вкладывать в образование деньги. Подобные проекты не приносят больших доходов, но помогают лучше позиционировать регион в отношениях как с федеральным центром, так и с иностранными партнёрами.

Можно разработать ещё десятки разнообразных проектов, которые заинтересуют федеральный центр и позволят получить деньги из стабфонда. Но у Иркутской области одна очень серьёзная проблема. За последние десять лет, благодаря тактике выжженной земли, которую использовал губернатор Борис Говорин, чтобы устранить потенциальных конкурентов, в регионе практически перевелись люди, способные к генерации новых идей. Людей, способных генерировать новые смыслы, новые идеи, готовить под них среду и реализовывать, и так очень мало, а в Иркутской области их почти нет. И проект по воспитанию, развитию и удержанию или привлечению в регион интеллектуальной элиты, способной к генерации новых идей, сейчас для региона крайне важен. Потому что в современной экономике важно не то, сколько у тебя ТЭЦ и алюминиевых заводов, а привлечение интеллектуальных ресурсов и создание для них благоприятной среды обитания.