С формальной точки зрения, присвоение высокого международного экологического статуса нашему озеру положило начало новому, безопасному этапу жизни уникальной экосистемы. Хотя практика показывает, что даже по прошествии десяти лет наше государство так и не сумело (может быть, правильнее сказать — не сочло нужным, не захотело) гарантированно защитить озеро от многочисленных потенциальных опасностей.

Мой собеседник Алексей Буторин, президент Фонда охраны природного наследия, эксперт Российского национального комитета по всемирному наследию, полагает, что не только к Байкалу, но и к самой Конвенции об охране всемирного наследия со стороны нашего государства до сих пор, как он выразился, «очень прохладное отношение».

— Одна из наших самых важных задач — я имею в виду российских «менеджеров всемирного наследия» — создать внятную программу мероприятий, которая была бы официально принята хотя бы на уровне Министерства природных ресурсов, — говорит Алексей Буторин. — Мы уж не говорим о целевой федеральной программе. Пусть будет хотя бы министерская.

К настоящему времени в России статус участков всемирного наследия присвоен восьми природным территориям. Между тем проблема организации их сохранения, управления и социально-экономического развития до сих пор не решена. Более того, после 2000 года, когда в стране был упразднён Государственный комитет по охране природы (Госкомприроды) с передачей природоохранных функций в Министерство природных ресурсов, внимания российским участкам всемирного природного наследия со стороны государства, на мой взгляд, стало уделяться ещё меньше. Спрашиваю собеседника: так ли это на самом деле?

— Сложный вопрос, — задумался эксперт. — Я работаю в этой системе тоже как раз десять лет. Вплотную занялся вопросами всемирного наследия в России во времена Госкомэкологии, которым руководил Виктор Данилов-Данильян. При нём работа шла при всемерной поддержке государственного природоохранного ведомства. Никаких искусственных препонов не было. А после 2000 года, говорю это из собственной практики, стало возникать много сложностей. После Данилова-Данильяна четыре министра сменилось. Были периоды полного табу на подачу номинаций для включения новых участков в список всемирного наследия. Были периоды, когда с огромным трудом, но что-то удавалось подписывать. Сложностей стало гораздо больше, но несмотря на это за прошедшие годы нам всё-таки удалось включить дополнительно ещё три номинации.

— Возникшие сложности, на ваш взгляд, имеют под собой какие-то объективные причины? Или они обусловлены тем, что министерство, главной задачей которого была организация эксплуатации природных ресурсов, не сразу восприняло новую функцию — охрану тех же самых природных ресурсов?

— Скорее всего, было и то, и другое. Существовал раньше и до сих пор не снят полностью вопрос оценки и комплексного анализа ситуации, которая будет складываться на территории после её включения в список всемирного наследия. Дело в том, что Конвенция об охране всемирного культурного и природного наследия, которая вступила в силу 17 декабря 1975 года, — документ очень жёсткий. Конвенция запрещает практически любое хозяйственное использование территории. Но везде живут люди, и разумно было бы сначала на основе глубокого и всестороннего анализа сделать прогноз, как изменится ситуация на территории после её включения в список наследия. Сейчас принято решение, что новые территории сначала будут включаться в предварительный перечень и лишь затем, после всестороннего анализа проблем, которые могут возникнуть с присвоением статуса, будет приниматься окончательное решение.

— На ваш взгляд, это будут более взвешенные, более рациональные решения?

— Да, это будет просто логично. Потому что страна, отдавшая 20 миллионов гектаров в копилку человечества, должна иметь какие-то дивиденды. А восемь наших объектов, включённых в список всемирного наследия, — это даже больше 20 миллионов гектаров. Можете представить! И я могу понять дипломатов, политиков, чиновников, для которых конвенция — сплошная головная боль. Этот аспект тоже надо принимать во внимание. То есть если всемирное сообщество считает, что эта территория, получив всемирный статус, стала всеобщей, является мировым достоянием, то, наверное, это сообщество обязано не только запрещать, ограничивать и посылать контрольные миссии, но и поддерживать, и финансировать, и участвовать в решении возникающих проблем каким-то иным образом. Понимаю, что мои слова неоднозначны, но я вижу некоторый диссонанс интересов конкретных людей, живущих на конкретной территории, страны, на территории которой эта территория находится, и мирового сообщества. Не хотел бы выглядеть противником природоохранных мероприятий, но вижу некоторый перегиб в том, что конвенция воспринимается многими только как запретный механизм. А это альтернатива. Высший статус, присвоенный ЮНЕСКО конкретной территории, может служить очень хорошим лейблом, с помощью которого можно и финансы дополнительные получать, и развивать альтернативные виды деятельности. Но это всё у нас в России, к сожалению, практически не работает.

— Вы наверняка в курсе о том, какая у нас нынешней весной была борьба с «трубой», чтобы не допустить прокладку нефтепровода по берегу Байкала. Вот эта попытка проложить нефтяную трубу по территории участка всемирного природного наследия, которую пресёк, увы, не закон, а президент, ярко продемонстрировала слабость, зыбкость как российского, так и международного природоохранного законодательства. На международной конференции, проводившейся в Иркутске минувшим летом, этот факт вызвал даже предложения о необходимости совершенствования Конвенции об охране всемирного культурного и природного наследия. А как вы смотрите на правовую сторону экологических проблем, связанных с мировым наследием?

— У нас действительно нет абсолютно чётких, разработанных в рамках этой конвенции правил, которые бы что-то однозначно запрещали, а что-то разрешали. Все формулировки достаточно обтекаемы, а потому заинтересованными сторонами часто толкуются по-разному, в зависимости от преследуемых интересов…

— Интересов, уточню, личных или корпоративных, часто не связанных с интересами ни местного населения, ни страны в целом. По крайней мере, в случае с трубой на берегу Байкала, по моему убеждению, дело обстояло именно так.

— Да, проблема нечёткости есть. Но как её грамотно решить — я тоже не могу сказать однозначно. Потому что невозможно предусмотреть в конвенции все виды хозяйственной деятельности, которые могут нанести существенный вред природному объекту. Мы с этим постоянно сталкиваемся. В дополнение к законодательству необходим ещё и разум и здравый смысл.

Фото Николая БРИЛЯ