В ту пору немцы прижали нас к самой Волге. В условиях сталинградских это выглядело так: всю-то ноченьку напролёт немцы строчат из всего, что только может стрелять. Из пулемётов, из автоматов, а их офицерьё даже из парабеллумов. Трассирующие пули тянут за собой огненные строчки отовсюду в направлении наших позиций. Следом объявятся ночные бомбардировщики. Сами по себе не так уж и страшные, понавешают «паникадил», озарят тебя в твоём окопе ослепительным неживым каким-то светом, а потом сбросят пяток-другой своих бомб, те разорвутся поблизости, и встряхнёт тебя до самых кишок, а стрелять тебе пока не велено! Ободришься чуток, лишь когда над самой головой протарахтят невидимые впотьмах родимые наши бесстрашные «кукурузники». Радостно слышать глухие взрывы их бомб прямо на неприятельской передовой. Мы поражались мужеству девятнадцатилетних девчонок-лётчиц, а немцы прозвали их ночными ведьмами.

Но вот с рассветом начинается: прилетит «рама» с двумя своими сатанинскими хвостами, покрутится-покрутится, сбросит четыре своих бомбочки, и только перевалили за свою позицию — и тут же загоргочет утробно немецкий шестиствольный миномёт, зарычит с поганой какой-то хрипотцой и пойдут скакать у самого твоего бруствера огненные сполохи вместе с кусками земли. Но и это не так уж страшно, если ты знаешь про то рыканье, потому как успеешь упрятать голову за стенкой окопа. Только новичок не может знать, кто это такой там, на немецкой стороне, рыкнул, из любопытства выглянет ещё, а тут его и накроют осколки. Видать, в отместку нашим «катюшам» немцы придумали своим шестиствольным миномётам название «ванюши».

Разрывные пули «дум-дум», осколки мин и снарядов кромсали нашу дальнобойную паутину (это значит — армейская), и на КП командарма замирали зуммеры то с левым, то с правым крылом, а то далеко внизу по балочке Купоросной, у переправы на Волге. Это уже совсем дрянь — вся подпитка с того берега под угрозой. На линию выходили связисты-пластуны, надёжные «старички», знающие на ничейной полосе каждую кочку. Они знали, где расположились неприятельские огневые точки, пулемёты, миномёты, артиллерийские батареи, в каком месте их окопы (передовая-то вся в зигзагах) ближе всего подходят к нашим, откуда, с какого места немцы чаще всего совершают свои вылазки за «языком» (это ночью), откуда бросаются в атаку и где прячутся их снайперы.

Эту самую ничейку, которая бывает ничьей лишь днём, ночью мои хлопцы исползали на пузе вдоль и поперёк. Вернётся пластун с такого задания — аки демон в рванье, доложит об исполнении, механически нащупает левой рукой в кармане кисет, свернёт козью ножку, всыплет щепоть махорочки (бийской, ядрёной, как деревенский самосад), закурит и поначалу даже не ощущает ни дыма, ни вкуса.

Эти самые ночные пластуны возвращались с ничейной полосы подчас с трофеями: накручивали на пустую катушку обрывки немецкого кабеля, а кофры набивали пожелтевшими немецкими листовками, скопившимися по воронкам. Я тут же четвертовал эти листовки и раздавал солдатам на курево, на козьи ножки.

Соглядатаев и на передовой хватало, а в 42-м особенно. Не думал, не гадал, не ждал. Вызывают срочно к командиру полка. В землянке жарко. Накурено, хоть топор вешай. Подполковник Аляев смолит «Казбек». Чуть прикрывая его плечом, стоит дивизионный особист Гранкин. По привычке, немного растянув губы, он внимательно улыбающимися глазками смотрит на вошедшего.

— Ну, комбат, — он протёр лицо носовым платком, — на фрица работаем? Особист кинул на стол новенькую немецкую листовку. Слова его были далёкими от милосердия, больно били по струнам души, но я наступил себе на горло, не пообещав взять его с собой на ночной поиск на ничейную полосу.

Немцы не скупились на листовки. Часто они сыпались с неба белыми снежными хлопьями. Безграмотные эти листки били весьма прицельно. Щедро разбрасывая листочки на наши головы, немцы с упоением писали на одной стороне листовки о прелестях великой Германии, призывая перейти к ним, а на оборотной стороне — о нищей России, о последних военных крохах, собираемых Сталиным. Многозначительно они обещали: «Рус! Завтра буль-буль!» И призыв к красноармейцам: «Втыкайте штык в землю, переходите на сторону Германии!»

— Мяса не будет! — на помощь мне пришёл командир полка (он был татарин, крутой, но справедливый), — комбат наш как командир — боевой, как коммунист — молодой…

И пообещал принять самое деятельное участие в снабженческих делах. Взяв с полки блок папирос «Северная Пальмира», протянул мне:

— Передай, комбат, пластунам первой роты за надёжную связь с миномётчиками.

Покидая землянку, я вздохнул, потом затянулся так, что огонёк добежал до пальцев…