Для освоения этих территорий и решения поставленных задач правительством был создан трест «Дальстрой». В 1933 году у деревни Куржумовой, что в двух километрах выше Качуга, была заложена судоверфь «Дальстрой». На ней предполагалось собрать несколько пароходов и барж.

Поначалу здесь был только голый болотистый берег реки Куржумовой. О технической оснащённости предприятия рассказывает старейший рабочий А.А. Епифанов, который в 1933 году работал здесь токарем: «Поступил я на верфь «Дальстроя» в декабре 1933-го. Но работать было не на чем. Первое задание, которое мне пришлось выполнять, это ремонт электростанции. Поступил один токарный станок, который до пуска электростанции крутили вручную. Вот так и работали: я точу деталь, а двое подсобных рабочих крутят станок…» Токарь Епифанов теперь уже далече, а вот супруги Колмаковы — живая история верфи.

Сегодня Пётр Акимович и Лидия Ивановна на пенсии. И муж, и жена много лет проработали на Качугской судоверфи. Они бережно хранят двухкилограммовую стопу почётных грамот, на-градных удостоверений и воспоминания.

Из солдат в плотники

— О судоверфи я узнал с 1933 года, когда она только начала строиться. Отец мой был плотником, я приносил ему обед, а когда и помогал в плотницком деле. Матери не было — умерла она рано, потому и жить приходилось прямо в кузнице при судоверфи.

Как подрос, Пётр стал работать трактористом в деревне, которая находилась в 12 километрах от Качуга. В 1943 году в возрасте 18 лет его призвали в армию. Два года войны и пять послевоенных лет прослужил Пётр Акимович артиллеристом, гвардии сержантом, командиром орудия, хотя и образования у него было всего четыре класса.

А вот когда в 1950-м вернулся на знакомую судоверфь, устроиться на работу оказалось не так-то просто. Не было у бывшего теперь уже командира орудия ни трудовой книжки, ни паспорта. Чтобы получить рабочее место, Петру Колмакову пришлось обратиться к самому прокурору района. Вмешательство высокого чина сыграло свою роль, и в том же 1950 году солдата приняли на предприятие.

Ещё за годы службы в армии гвардии сержант освоил столярное дело — солдаты сами строили нары в казармах, вставляли рамы, дверные проёмы, навешивали двери. Но столяры в то время судоверфи не требовались — штат был укомплектован. Нет, так нет. Пётр Колмаков в короткий срок освоил плотницкое ремесло и занял одну из ставок плотников. Судоверфь в то время активно строилась сама и строила свою собственную инфраструктуру: жильё для рабочих, больницу, детский сад, дом культуры, профилакторий… Строительство инфраструктуры и стало основным фронтом работы Петра Акимовича.

Но и столярное мастерство пригодилось молодому плотнику. Всю «столярку» на объектах он делал собственными руками. Наверное, поэтому в скором времени ему был присвоен шестой, высший для плотника, разряд по тарифной сетке, хотя никто из плотников верфи выше пятого разряда не имел. Плотника шестого разряда часто привлекали на работу и на самой судоверфи. Потому как на каждом судне перед спуском необходимо было провести плотницко-такелажные работы.

Прошло несколько лет, и Петра Акимовича назначили мастером участка. У него в подчинении оказалось 33 человека — маляры, плотники. И тут уже Пётр Колмаков стал вплотную заниматься плотницко-такелажными работами — полной подготовкой судна к спуску на воду. Да ещё в его задачу входило не только само судно на воду спустить, но и вывести его за понтонный мост, так, чтобы ни мост этот, ни судно не повредить. Были года, когда в сезон нужно было отправить в большое плавание до пяти танкеров и шести сухогрузов.

Штат судоверфи в то время насчитывал до 500 человек. Советская страна активно осваивала северные просторы, речных судов требовались всё больше. Качугская судоверфь расширялась и загружалась по полной. Немаловажный момент — производство кораблей в Качуге стоило намного дешевле, чем на других, более северных судоверфях. Здесь рабочим не требовалось платить северные надбавки. Пусть выводить суда из Качуга сложнее, но всё-таки гораздо дешевле, чем строить на северных судоверфях, там, где Лена полноводнее.

Сплав продукции судоверфи начинался с весенним половодьем. За тот короткий срок, пока стояла высокая вода, нужно было довести суда по Лене до Усть-Кута и ниже по течению — в крупнейшие порты Верхне-Ленского пароходства. На памяти Петра Колмакова случай, когда по высокой воде не успели отправить три судна до порта Лена. Корпусники не смогли вовремя закончить сварку корпусов, вода ушла — корабли остались зимовать. А зимовка судов — дополнительные сложности и заботы. Пётр Колмаков, мастер такелажного участка, отвечал и за благополучную зимовку судов. Корабль нужно было выморозить, чтобы льдами не раздавило корпус, оборудовать трапами, наладить охрану…

«Чёрная касса» как элемент воспитания

— Как я помню, у нас велась серьёзная борьба за дисциплину. Даже такой способ руководство придумало — «чёрная касса»… — рассказывает Пётр Акимович.

Но под «чёрной кассой» в то далёкое советское время подразумевалось совсем другое понятие, чем теперь. Это был такой своеобразный способ давления на совесть. В ней получали деньги те рабочие, которые были замечены в пьянстве. Рядом с обычной кассой проделали окошечко с надписью «чёрная касса», деньги в этой кассе выдавались несколькими днями позже, чем в обычной. Стоять в очереди за получкой в такой кассе считалось делом позорным и весьма серьёзно «пробирало» психику пьяниц. Правда, через какое-то время «чёрную кассу» приказом сверху прикрыли: не положено, это нарушение социалистической законности.

Конечно, делались и скидки. Если, скажем, напился человек, не вышел на работу, но сам по себе он хороший специалист, то его можно было и прикрыть.

Вылететь с судоверфи за употребление горячительных напитков ничего не стоило. Но надо сказать, что текучки на предприятии не наблюдалось. Борьба руководства верфи за дисциплину, за трезвость играла в этом деле немаловажную и положительную роль.

Во второй половине 80-х годов прошлого века, когда Советский Союз заканчивал своё существование, стали появляться хозрасчётные предприятия, подрядные строительные организации, в них была возможность большего, чем на судоверфи заработка. Тогда многие ценные кадры с рабочими специальностями навострили лыжи в такие предприятия. Но жены не пускали этих охотников до больших денег. Потому как на судоверфи лишний раз мужик рюмку водки не выпьет — дисциплина! «Лучше пусть меньше зарабатывает, зато трезвый и денежки на пропой не будет тратить», — рассуждали здравые женщины.

«Труд в СССР — дело чести…»

Трудовые будни на родном предприятии в то время сменялись обязательной борьбой за урожай. В колхоз на уборочную кампанию выезжали каждый год. Как вспоминает Пётр Акимович, рабочих, занятых производственным трудом, с судоверфи старались не отправлять. А вот контора и руководители разного звена выезжали в первую очередь.

— Вот поехали в колхоз копать картошку, — рассуждает Пётр Акимович, — так рядом с нами на поле и всё начальство — и парторг, и директор тоже берут по рядку. Вот он, воспитательный момент. А разве сейчас можно такое представить, чтобы начальство рядом с тобой ту же самую работу выполняло? Воспитывали не только словом, но и делом… Потом все вместе поели и с песнями поехали домой…

Действительно, работа в то время имела черты праздника. А для человека заинтересованного, неравнодушного к своему делу, работа по-настоящему становилась праздником. Такое отношение порождало и желание работать и добиваться замечательных результатов. «Труд в СССР — дело чести, доблести и геройства» — полустёртый в памяти лозунг, но в нём вся идеология страны, где отношение к труду и к человеку труда — элемент государственной политики. Сегодня, когда мы мечемся в поисках новой идеологии, может, стоит обратиться к этому недавнему прошлому. Ведь не одним ГУЛАГом вырастало могущество Советского Союза. Может, стоит сегодня вспомнить о человеке, руки которого пашут, сеют, варят, строят… Говорить о нём, поощрять его, рассказывать ему, кто он и зачем он.

Я чувствовал, как Пётр Акимович Колмаков с гордостью за время, в которое жил, рассказывал:

— Это было в конце 70-х годов. Нас 10 человек, ударников коммунистического труда из Качуга, пригласили в Жигалово, на Жигаловскую судоверфь. Приехали в профилакторий судоверфи. Нас встречает музыка. Было так приятно! Подарки давали… Вот тогда мне присвоили звание «Почётный ветеран Жигаловской судоверфи». Звание по тем временам давало возможность получить вне очереди жильё и много ещё каких льгот. А почему Жигаловской судоверфи?

Было так — звонят по телефону: «Приезжайте, не можем судно на воду спустить». Или: «У нас плаз (шаблон из гнутого железа — часть обшивки корпуса судна. Сначала части корпуса соединяли клепками, позже пришла ручная сварка, ещё позже — стендовая) не сходится». Садишься на самолёт — и до Жигалова на выручку…

В трудовой книжке Петра Колмакова 131 запись о премиях за хороший труд и за множество рационализаторских предложений. В 1979 году он признан лучшим рационализатором Ленского пароходства. И в том же году его отправляют делиться опытом рационализаторской работы в Красноярский край. Пётр Акимович побывал на трёх судоверфях наших соседей.

— Я чувствовал, что меня ценят, — говорит Пётр Акимович.

Петру Колмакову, единственному на Качугской судоверфи, был присвоен второй класс. И позже, когда его повысили в должности, и он стал начальником цеха, он ещё несколько лет в табелях проходил как мастер второго класса, потому что зарплата мастера по тогдашней тарифной сетке была больше. Кстати, зар-плата обыкновенного рабочего в то время — 300-400 рублей, а некоторые категории рабочих получали и по 500 рублей. Потому работа на судоверфи — вопрос престижа.

Да и снабжение судоверфи по тем временам было отменным. ОРС (отдел рабочего снабжения) исправно поставлял на судоверфь самые разнообразные дефициты.

Было так: многих квалифицированных рабочих на Качугскую судоверфь присылали с запада, и они оставались в Качуге насовсем, а чуть позже и знакомых своих перевозили. Жизнь на Качугской судоверфи в то время отличалась стабильностью и достатком.

Серп, молот и революция

— Сегодня мне очень жаль, что судоверфи больше нет, — говорит Пётр Акимович. — 39 лет отработал на ней. Уже в 1989, когда я уходил, при судоверфи пытались организовать участок по изготовлению мебели, меня хотели оставить мастером, но я ушёл. Производство мебели так и не наладили, а дальше и всё остальное стало разваливаться…

Теперь территория Качугской судоверфи представляет собой печальное зрелище. Этакий осколок империи. Кое-где ещё сохранились её приметы. Полустёртые буквы на стене гаража призывают: «Водители! Боритесь за эффективное использование авто-транспорта!» Напротив, на деревянном двухэтажном здании: «Все силы и знания — выполнению программы КПСС!» Капот полуразрушенного трактора-трелёвочника украшен перекрещенными серпом и молотом. Что это значило в те времена? Может, на этом тракторе работал передовик производства, и этот символ союза крестьян и рабочих — знак признания заслуг тракториста? Ну как в Великую Отечественную на фюзеляжи наши истребители за каждый сбитый фашистский самолёт рисовали звезду. А может, просто хозяин этого трелёвочника был эстетом? Вряд ли теперь кто-нибудь ответит на эти вопросы.

Сегодня на территории Качугской судоверфи работает лесозаготовительный участок и, как напоминание о славном прошлом, небольшое производство, оставшееся от прежнего величия, — производство понтонных мостов для нужд Качугского района. Далеко не везде построены капитальные мосты, и район нуждается во временных понтонных переправах. У современной России пропала необходимость в речном флоте, пропала и необходимость в судоверфи. Скоро время уничтожит последние вехи, и от некогда мощного производства останется только смутное воспоминание да пыльные бумаги на архивных полках.

Судоверфь и примыкающий к ней жилой квартал стоит на болотистой почве. В подполье всё тёплое время года стоит вода, на зиму её откачивают, чтобы поместить в погреб запасы. Дома проседают, ведь дренажные канавы вдоль улиц засыпаны мусором. Ещё недавно Пётр Акимович Колмаков со школьниками регулярно прочищали их. Нынешние ученики этим делом брезгуют. Кто отведёт болотную воду забвения, что для этого нужно?

— Революция должна про-изойти, — говорит Пётр Акимович. — Но революция в сознании людей…

На территории Качугской судоверфи ржавые полуистлевшие страницы ещё можно прочесть. Если саму судоверфь можно сравнить с надгробием себе, то ржавые стенды с кусочками истории — с эпитафией на этом над-гробии…

«В 1933 году в Качуге было собрано (для экспедиции треста « Дальстрой») два парохода, затем ещё девять судов».

«В 1939-1940 годах были сданы два земснаряда для дноуглубления».

«В годы войны в Качуге были построены три пассажирские баржи, каждая по 250 мест».

«С 1948 по 1950 годы на судоверфи было построено 23 колёсных теплохода мощностью по 150 лошадиных сил».

«С 1953 года Качуг строит большую серию танкеров проекта 01 вместимостью 500 тонн».

«В 1957-1960 гг. судоверфь строит грузовые теплоходы для малых рек водоизмещением 150 тонн».

«С 1959 по 1962 гг. построено девять пассажирских теплоходов проекта 331». <

«1964-1968 гг. — 15 теплоходов по 800 тонн».

«С 1964 по 1982 годы продолжалась постройка танкеров проекта 1754 по 1000 и 1500 тонн».

«В 1971-1972 годы прошлого века на судоверфи построено два ледокола Р-47 «Арктика» и «Антарктика».

«1975-1976 — пять танкеров-площадок типа «БАМ».

«Уфа» и «Петрозаводск» — рефрижераторные теплоходы Качугской постройки».

«С 1978 года начинается постройка контейнеровозов типа СК 2000К».

«От пароходов и барж — до современных высокоавтоматизированных судов: вот продукция верфи!»

Эти стенды установлены в 1988 году, в год празднования 55-летия предприятия.

В середине 1990-х Качугская судоверфь, пройдя процедуру банкротства, прекратила своё существование.

На снимках: судоверфь — «осколок империи»; супруги КолмаковыФото автора