Именно в этой точке давно прошедшее время словно дотягивается до настоящего. На вертикально спускающихся скалах — множество рисунков, сделанных руками первобытных людей: уникальное свидетельство просыпающегося интеллекта да и просто быта далёких-далёких предков нынешних северян. Заповедный уголок словно охраняет хозяин великой сибирской реки, которого зовут Хара-Ажурай. Его самой природой высеченная из камня гигантская голова в боевом шлеме нависает над центральной частью этой уникальной галереи первобытной живописи; брови хмуро сведены над глубокими глазницами, а пышные усы слились с бородой. По утвердившемуся здесь неписаному закону мифическому этому существу положено оказывать знаки уважения и внимания: поднести несколько мелких монеток, сломать пару сигарет, постоять перед ним молча, стараясь услышать гул давно отлетевших веков.

Вот и я, оказавшись перед Хара-Ажураем, постоял перед ним в молчании. Но всё же рассказать решил не о нём, а о человеке, который несёт здесь, в сокровенном этом месте, настоящую вахту, делая всё, что в его силах, чтобы защитить Шишкинские писаницы от вандализма, сохранить то, что ещё от них осталось, для новых поколений. Человек этот — Александр Георгиевич Никифоров. По скромной своей должности он сторож археологического памятника. По истинному своему назначению — хранитель времени; его часовой и переводчик. По сути же своей Александр Георгиевич Никифоров — интеллигент в лучшем смысле этого слова. Член Союза писателей, автор гимна качугской земли, соавтор герба Качуга, исколесивший за шофёрской баранкой сотни километров северной земли.

Честно говоря, в провинции мне всё больше встречаются чудаки-графоманы. А тут случилась у меня встреча с настоящим поэтом, от стихов которого исходит особая энергия света и тепла. Встреча с поэтом, готовым

Ночами напролёт

и днями быть в ответе

За Слово, что пойдёт

батрачить по планете.

— Никогда и нигде мне не писалось, не работалось так, как здесь, — признаётся Александр Никифоров. — Для творчества лучшего места, чем это, не найти.

И я его понимаю. Скромная усадьба археологов расположилась в распадке у подножия скал, демонстрирующих свою картинную галерею. Двухэтажный домик, надворные постройки — многое здесь сработано и обихожено его мастеровыми руками. Согрето его душой и талантом. В свои 60 лет он бодр и деятелен; полон творческого задора. Всего два года живёт здесь, охраняя стан археологов, Александр Георгиевич с женой Ириной. Дети выросли, выучились, разлетелись. Самому младшему сыну, студенту вуза, недавно исполнилось двадцать лет. Так что они здесь, поэт и его жена, неся караул у времени на часах, «просто живут». Не строя особых планов на будущее. Но согласитесь, что «просто жить», наслаждаясь каждым мгновением, — это в наше суетное время большая наука.

Про Шишкинские писаницы Александр Георгиевич рассказывать спокойно, равнодушно не может. Самая его острая боль — невозможность спасти древние произведения искусства. Хотя и говорится, что они «охраняются государством», но на самом деле охрану осуществляет в меру своих сил только он один. Как настоящий художник, как творческая личность, Александр Никифоров понимает, какое бесценное богатство досталось сегодняшнему дню от давно миновавших веков. Он словно ощущает, сколько труда, наивной веры и таланта вложили далёкие предки нынешних северян в свои наскальные рисунки. Нет, не одним только «мясом» жил в седые пра-времена человек! Пусть мир, его окружавший, был враждебен и опасен. Пусть, изобразив на скале оленя, наш пра-пра-пращур по-детски верил, что в тот же миг где-то поблизости от него родился настоящий олень. Пусть камнем по камню выводил неизвестный художник-самоучка линии, сливающиеся в фантастические фигурки то ли ему подобных сородичей, то ли зверей. Но ведь какая сила фантазии, какая жажда познания водила его рукой! Иркутские историки — археологи Лариса Мельникова и Вадим Николаев, достойно продолжающие дело академика Алексея Окладникова, посвятившего Шишкинским писаницам не один свой научный труд, считают, что самые первые рисунки этой наскальной природной галереи на берегу великой Лены относятся к четвёртому тысячелетию до новой эры. Это крупные, как обычно рисуют нынешние дети, фигуры оленей, лосей, кабанов. Таких изображений осталось совсем мало. Идя дальше вдоль писаниц, словно попадаешь в следующий музейный зал: в нём живопись третьего — начала первого тысячелетия новой эры. На тебя, сегодняшнего, со скальных полотен взирают мифические существа, сплетённые в сложный орнамент. Александр Георгиевич обратил моё внимание на изображение существ, напоминающих кентавров из мифов Древней Греции. «Неужто, — подумалось мне, — древние люди, как у ласкового Средиземноморья, так и на берегах суровой северной реки питали свою фантазию схожими легендами?».

От седой старины, идя вдоль писаниц, можно попасть во времена, уже понятные нам, живущим в 21-м веке. Изображения парусных корабликов, лошадей, восьмиконечных христианских крестов переносят в 16, а то и ещё ближе к нам, в 18 век. Каждое тысячелетие словно оставило на скалах вдоль берегов великой Лены свои автографы. Стараниями академика А. П. Окладникова и иркутского археолога П. П. Хороших ещё в 1948 году один из фрагментов этой удивительной галереи — знаменитая «Шишкинская шаманка» — был поставлен на государственный учёт; был подготовлен ряд документов об организации здесь Верхне-Ленского археологического заповедника. Но вот идея создания музея под открытым небом так и не реализовалась по сию пору.

Только приобщившись к этой первозданной красоте, только осознав, каким бесценным богатством она является, можно понять переживания её хранителя — Александра Георгиевича Никифорова. Каково это ему — видеть, как безжалостно, бездумно разрушаются, стираются Шишшкинские писаницы? Видеть, ощущая своё бессилие помочь им? Поначалу, только приступив к своим обязанностям, он установил несколько щитов, написав на каждом: мол, подниматься на скалы категорически запрещается. «И вот вам парадокс человеческой психики, — делится со мной Александр Георгиевич, — прочитав предупреждение, народ валом валил наверх, туда, к наскальным картинам. Пришлось щиты убрать, и поток «любителей» живописи резко упал.

Спала волна, но… Но как, пытаюсь понять я, ему удаётся в одиночку охранять это древнее художественное двухкилометровое каменное полотно? Ведь через каждые двести метров солдат с автоматами не поставишь. Вся надежда на сознательность сограждан, на их уважение к праотцам. А вот этих-то качеств как раз нам всем остро недостаёт. Ранами зияют на писаницах пошлые и глупые «расписки» современников, типа «Люблю тебя, Таня» или «Здесь был Мухин». Под ними растворяются, исчезают, стираются уникальные наскальные рисунки, которые иначе как дошедшими до нас сигналами далёкого прошлого и воспринимать нельзя. Удастся ли сберечь оставшееся? Что будет с этим богатством, если покинет свой пост поэт и гражданин Александр Никифоров?

… Великая сибирская река несёт свои воды сквозь тысячелетия. «Шишкинская шаманка» — особенное место. Когда смотришь отсюда на бесконечную ленту Лены, до глубины души ощущаешь простую истину: человек на земле — всего лишь путешественник. И снова соглашаешься с Александром Георгиевичем Никифоровым, написавшим в одном из своих стихотворений:

Нам дали жизнь,

но не дали к ней лоций;

Вот потому мы все —

первопроходцы.

Фото автора