Не совсем лирическое отступление

Если бы мне заранее не сказали, что Милане Рагулиной, одной из самых молодых докторов географических наук, нет и сорока, я бы, вспомнив классическое кино, не удержался и воскликнул: какие сорок?! Красавица, студентка, комсомолка!

И вместе с тем — в этом я убедился попозже — скромнейший, чистейшей души человек, искренний и ранимый. Более того, достаточно крепко побитый жизнью (это в её-то годы!). Сравнительно рано умер отец, на руках больная мама, дочурка 8 лет. И… огромное для одного человека огородное хозяйство: целых 15 соток. А ещё четыре собаки. Охрана? Нет, оказалось, любит она всё это своё немудрящее хозяйство самозабвенно. Но любить ведь мало, надо, чтобы оно и прибыль давало, — это только сейчас, после нынешнего мая учёным кое-что подкинули (в смысле зарплаты), а то ведь с огорода в основном и кормились. Дома своего нет, есть небольшой домик прямо на участке. Мужа-помощника и того нет! «Сбежать от такой женщины, подумал я, когда Милана, усмехнувшись, сказала об этом, — это кем же надо быть — Аленом Делоном или просто слепым». Вот и приходится ей в обеденное время садиться в троллейбус и на остановке Мухиной срочно забирать дитя из школы, а потом, забравши, вести к маме (у которой, напомню, нелады со здоровьем) и обратно в троллейбус — в родной Институт географии, где она работает в должности старшего научного сотрудника.

— Да, — подумал я, — непросто живётся нашей героине, и уже намерился было подсюсюкнуть в такой беспроигрышно проходной теме, как нытьё по поводу сегодняшней жизни, но был немедленно остановлен.

— Вы что! — вскричала она, энергично качнув гривой замечательных волос и ещё шире раскрыв глаза (хотя мне казалось — уже некуда). — Вы что? Жизнь прекрасна! Всего только и надо — найти путеводную звёздочку, и она выведет куда нужно.

— А куда нужно? — сумрачно спросил я, прихлёбывая замечательно сваренный хозяйкой кабинета кофе (сахар подкладывала молча участвовавшая в разговоре дочь Мариша).

Начало всему голова, илиДвадцать лет назад

А ведь поступала она на исторический факультет ИГУ. Хотя любила и географию «династической» любовью. Оба её родителя, и папа и мама, были географами, и она помнит до сих пор, как дома за столом всегда шли разговоры на соответствующие темы. Но она любила ещё и философию, и литературу, собиралась даже поступать на журналистику, но вот, поди ж ты, в августе 1981 года блестяще сданы экзамены, и именно на истфак. Прошло несколько лет, прежде чем она поняла, что не промахнулась. Училась настолько самозабвенно, что даже стала ленинским стипендиатом.

— Учиться на истфаке было очень интересно. Широчайшая возможность поиска, творчества. Хочешь учиться — станешь человеком. Так нас натаскивали преподаватели. Не хочешь — поставим тебе «троечку», и лети куда знаешь.

Вы будете смеяться, но уже тогда главным для меня было… ухватить дух эпохи. Ни много ни мало. Это очень интересовало, волновало, и уже неважно было, какой специальности диплом я получу. Я зарывалась в газеты столетней давности. Не вылезала из библиотек, музеев. Читала и издания географического общества, оно ещё очень давно начало публиковать интереснейшие статьи. Изучала быт, проблемы сибиряков. И ещё повезло — руководителем дипломной работы стал Александр Всеволодович Дулов. Кстати, интересно, что у него докторская диссертация называлась так: «Географическая среда и история России».

— И он наверняка повлиял на ваш дальнейший выбор.

— Я не совсем в этом уверена, но похоже, что так. И самое главное, он умел зажечь человека. Темой дипломной работы в результате всего я выбрала изучение земледелия в Иркутской губернии и влияние на него природных факторов. Открылся интересный материал, обширный и необъятный — мир сибирского крестьянина. Я находила в архивах документы и понемногу проникалась тем, как люди жили до нас. Сколько сеяли и что. Какой собирали урожай. Возможно, именно тогда появился интерес и к тому, как жили народности разных этнических групп.

— Похоже, в вас именно тогда зарождался тот человек, который со временем и стал учёным?

— У Григория Остера, замечательного детского писателя, остроумца, есть такой герой — «учёный с мировым именем Иннокентий». Пока из меня скорее «торчали уши» этого Иннокентия. Ни о чём «таком» я не думала.

Знаковая встреча

Именно это модное нынче словосочетание и отражает суть дальнейшей жизни. Да, Милана получила диплом историка, поработала несколько месяцев в краеведческом музее, пока не случилась встреча, которую мы назвали «знаковой», — знакомство и совместная работа с Байроном Мустафьевичем Ишмуратовым, доктором географических наук, старшим научным сотрудником Института географии. А были это годы очень непростые. Науку лихорадило. Перспективы терялись. Люди уходили из институтов. Но Байрон Мустафьевич — это кремень науки, кажется, он был согласен работать даже бесплатно. Каким-то особым чутьём это качество он вычислил и у Миланы, взяв её в институт в качестве аспиранта.

— Хорошо помню начало 90-х годов, когда это случилось. Жилось институту очень трудно, не выплачивалась зарплата, а в семье работала одна мама; аспиранты получали копейки. Наука на глазах разваливалась. Институт как-то держался — заделы у него были крепкие, люди не сдавались, работали, ведь институт был их детищем, сюда никогда не шли как на каторгу. Потенциал, несмотря на огромные трудности, удавалось как-то сохранить. И сегодня, когда у руля института декан Александр Николаевич Антипов, настоящий «человек-мотор», институт обретает как бы второе дыхание. Что касается Ишмуратова… Общение с ним — это действительно общение с учителем, наставником. Он обладает нестандартным, оригинальным умом. Его безумно интересно слушать. Но наставлений от него не дождёшься. Поможет выбрать правильное направление — и вперёд! Вы представляете, что значит подготовить девять докторов наук! Страшно не любит шаблоны, ещё с аспирантских лет.

У меня тема кандидатской была «Об этническом природопользовании тофаларов и эвенков». Ну что бы сказал любой другой руководитель, уточняя тему: иди в библиотеки, в музеи, вгрызайся в литературу. Найди всё о тофах, об эвенках. Я прихожу к нему, и Байрон Мустафьевич рассказывает мне… о золотой империи Джорджоне, о гипотезах лингвистического единства. О Гумилёве мог рассказывать часами. Я уходила от него с пустой головой… и горящими глазами. Хотелось работать, работать.

Конечно, она немного утрирует, моя Милана. От Гумилёва и Джорджоне они переходили к прямому делу — т.е. к проблемам, интерпретации фактов, содержании работы. Она не раз была в экспедиции в Тофаларии. Это целый пласт наблюдений: новый, удивительный мир открылся перед молодым исследователем. Перечитала горы литературы, знакомилась с людьми. Край уникальный, уникальные люди. Принимали хорошо. Повезло познакомиться и работать с экспедицией Олега Викторовича Бычкова — он занимался вопросами промысловой культуры эвенков и тофов. Талантливейший человек, он, к сожалению, погиб в результате несчастного случая. Пыталась понять всю философскую глубину быта, мышления людей, которых становится всё меньше (по её данным, это не совсем так). Научилась вплавь преодолевать речки, скакать на лошади, не теряться в горах. (Мечтает, что этой осенью удастся вновь побывать там). Материалов — и тех, что собрала на месте, и специальной литературы — собралось на целую книгу. Не задумываясь о «последствиях», засела за неё. Книга стала материалом для кандидатской, которую вскоре блестяще защитила.

Но основным трудом (на сегодня) называет другую книгу — «Культурная география: теории, методы, региональный синтез». Я прочёл некоторые, особо заинтересовавшие главы (в отличие от меня, мало знакомого, а то и вовсе незнакомого с предметом её глубоких исследований, в Академии наук в Москве книга была принята специалистами восторженно: молодому автору была присуждена золотая медаль РАН).

Приведу, на мой взгляд, весьма существенный вывод автора по теме (только из одной главы): «Не будь запретов на антропогеографию, наша наука продвинулась бы значительно дальше в познании природы и общества…

… Сегодня в отечественной географии доминирующее направление — ландшафтоведение, ориентированное на изучение природных компонентов, взаимосвязей и взаимозависимостей между ними в рамках природно-территориальных комплексов, ландшафтов, геосистем. Вскрыты глубокие, тонкие механизмы, определяющие их структуру — вертикальную, горизонтальную, временную; разработаны принципы типологии, классификации, картографирования и т.д.

Всё это позволило выйти на новый уровень — географического ландшафтного прогноза.

Но мощное научное направление в географии в своей базовой, фундаментальной части по-прежнему «не замечало» человека, не включая его ни в биоту, ни в какой-либо социальный компонент.

Работы выдающихся отечественных географов привели на первых порах начала 70-х годов к осторожному, «робкому введению» человека в ландшафт. Так, среди разветвлённых теоретических направлений ландшафтоведения появились его прикладные ветви — агроландшафтоведение, инженерное, промышленное, медицинское, в объединяющих границах антропогенного ландшафтоведения. Однако роль человека и его связь с ландшафтом учитывалась исключительно на материальном уровне — в связи с ресурсопользованием».

По-моему, несмотря на сугубо научный язык, многое всё же понятно…

— Мама, — сказала дочь Мариша, — медаль тебе дали очень неудобную, в ней нет дырочки для ленточки, как в олимпийской. А то бы я носила её по огороду. Или прицепила бы на шею нашей лучшей собаке.

Книгу разослали заинтересованным людям. Получены хорошие отзывы. Академик Осипов, тогдашний президент РАН, поздравил её лично. Поздравили и в родном институте. Она же сетует на то, что за рубежом в «географической среде» масса гуманитарных тем, мы же здесь отстаём значительно, ограничившись лишь экономическими приложениями. Я понимаю, сколь неблагодарное занятие — даже попытка «пересказать» книгу. Да в этом и нет нужды. Она достойно оценена специалистами, и поверим им в том, что многолетний труд, во многом оригинальный, самодостаточный, получил и логическое завершение — Милана защитила по ней (в совокупности) и докторскую диссертацию. В 38 лет. И тоже с блеском.

«Кому он нужен, этот Васька?»

И всё же я не мог удержаться от вопроса, который, наверное, задал бы каждый «неучёный».

— Вот создан труд. Куда, кому он попал? Лёг пылиться на полки библиотек? Банальные вопросы о практической пользе — они всё равно возникают. И не случайно даже сам президент страны (наверняка советуясь с «окружением») предложил значительно сократить число научно-исследовательских институтов. Более того — поставив условие: выживайте сами, без господдержки.. Кооперируйтесь с бизнесом, с властью на местах и т.п.

Что тут может возразить та же Милана с её темой «культурная география»? Когда приходит бизнесмен копать из-под земли нефть, до этноса ли ему? До эвенков ли с их оленями? Но вот был случай — несколько лет назад в Тофаларии обнаружили золото (об объёмах не знаю) и вознамерились копнуть. Встала в штыки вся Тофалария — золотодобытчики отступили. Это очень маленький пример (больше похожий на сказку). Но вот что говорит сама Милана.

— Нельзя природопользование, особенно на Севере, где весьма ранима природа, где сложился многовековой уклад малых народов, вот так грубо, огульно сбрасывать со счёта. Исторически сложившийся уклад — это особенный мир. Там земля — это не ресурс, это что-то большее. Добывающая компания видит только одно — «ареал с ресурсами». Почему аборигены так цепляются за своё прошлое, им не понятно. Это непонимание меня побудило искать: может, надо соединять географию с психологией? Или с философией? И почему, например, на Западе культурная география — это не отвлечённая вещь, ею не пренебрегают, во всяком случае, сегодня.

— Я довольно детально попыталась изучить эти непростые вопросы, — говорит она. — Впрочем, почему речь мы ведём только об этносе? А город? Что такое городское сообщество, что такое ландшафт города? Ведь можно посмотреть на ландшафт города как на некий текст, где каждый социальный слой пишет свой городской «текст». И при создании имиджа города некоторые социальные группы «много на себя берут». То есть всё очень сложно, многопланово. Почему у нас в стране не стало «культурной географии»? Ведь до 1900-х годов она существовала. А потом её просто задавили, как чуждое и вредное явление. Многих учёных просто «убрали». Поэтому вопрос — для кого эта работа? — не совсем корректен. Да, сегодня она не востребована. Допустим. Но пройдут годы, изменятся обстоятельства — труд достанут с полки, сдуют с него пыль, и он сыграет свою роль. Так ведь было не раз. Поэтому в узкопрагматическом смысле нельзя рассматривать многие исследования: они ведь тоже идут не из больной головы. Работает институт, у него утверждены программы, многие из них вошли составной частью в разработки самых различных отраслей области и страны. Вспомним недавний случай с «нефтетрубой»: ведь, не будь сделаны в своё время исследования вокруг Байкала, причём многими иркутскими институтами, ещё не известно, чем бы всё кончилось. Поэтому-то целый ряд институтов, безусловно с учётом «своих» исследований, и направил письмо в адрес президента. Кстати, я очень горжусь, что инициатором многих таких материалов была ваша «Восточно-Сибирская правда», которую я всегда с интересом читаю. Так же, как это делали мои отец и мать.

— Я рад за нас, — отшучиваюсь я. — Ну хорошо, а что дальше, Милана? Давайте рвите в академики, в членкоры!

— Поверьте, я совсем не задумываюсь собственно о карьере. Я просто хочу быть учёным, быть востребованной. Очень хочу и люблю ра-бо-тать!

— Сегодня вам стало немножко полегче: с мая всем учёным добавили зарплату, значит, меньше нужно копаться на огороде.

— А для меня и это удовольствие. Главное — чтобы радость была от того, что делаешь. Что касается науки… Для меня это как ощущение каждодневного праздника — заниматься ею. Во что это выльется, я не задумываюсь. Это не значит, что мне сам «процесс нравится». Я работаю над понятными мне направлениями. Работаю с коллегами и друзьями, которые меня понимают и поддерживают.

— Ну, а как насчёт путеводной звёздочки, о которой вы говорили вначале?

— Без неё трудно, скорее, даже невозможно творчество, радость жизни. Или я не права?

На снимке Галины КИСЕЛЁВОЙ: Милана Рагулина, доктор географических наук