Так стращал меня дежурный метеоролог на Хамар-Дабане Россохатский, и было это в мае 1953 года. Тогда в составе небольшого исследовательского орнитологического отряда Восточно-Сибирского филиала АН СССР, будучи ещё студентом, впервые я побывал в гольцовом поясе Большого Хамар-Дабана и познакомился с верховьем «свирепой» реки Утулик. На протяжении многих последующих лет изредка до меня долетали интригующие сведения об этой грозной реке, хотя охотничьи угодья в её водосборе давным-давно были освоены промысловиками-соболёвщиками. При авиаучётных работах я однажды низко пролетел над нею и поразился дикой разломанности её долины.

Дядя Ваня, сторож охотпромысловой базы «Куреты», колоритная личность, всё обо всём знающий относительно «тутошних гор», рассказывал: «Там, по Утулику, паря, золото есть. Его надо на плоских камнях на стержне глядеть. Водой наносит, оно и лежит, правду говорю». Или: «По льду речки идёшь, над головой скалы отвесны. Приглядисся — там в щелях горное масло накипело. Стрелишь — падает, а так не достанешь. Его от желудка хорошо, кисленькое». Насчёт золота не знаю, а озокерит (горный воск, горное масло) на отвесных скалах кое-где действительно есть.

Но вот очень удивившее меня когда-то сообщение. Как известно, к началу ХХ века численность соболя в результате перепромысла снизилась во много раз, а ареал распался на отдельные очаги. Такие очаги сохранились в самых отдалённых, труднодоступных даже для промысловых охотников горных местностях Бодайбинского района, на хребтах Баргузинском, Байкальском и… Большом Хамар-Дабане!

Хамар-Дабан — отдалённый, недоступный?! Да здесь же множество человеческих поселений, здесь проходит оживлённый Московский тракт-большак, железная дорога. И только побывав во многих местах этой горной страны, я понял: Большой Хамар-Дабан — столь свирепо разломанная, неистово облесённая горная система, с необычайно высокими снегами, что она смогла предоставить соболю жизненные условия, в которых он оказался почти недоступным охотнику.

Хотя, правду сказать, даже это не спасло бы соболя. Охотники, взяв свежий след драгоценного зверька, шли, ночуя в снегах, по нему много дней и рано или поздно настигали соболя. Но тут подоспел общегосударственный запрет промысла, начали создаваться «соболиные» заповедники. Соболь на Хамар-Дабане выжил.

В последующие годы по Утулику, кроме охотников, стали ходить туристы, начали сплав водники. Словом, меня, поселившегося в селении Утулик, всё сильнее тянуло восстановить знакомство с этой грозной рекой.

Сергей Косенков, депутат Утуликской администрации, работник местного лесничества и охотник профессионального уровня, имеет обход в водосборе Утулика. Там у него есть несколько зимовий. Узнав о моём намерении подняться по реке хотя бы на десяток километров, Сергей предложил для начала первые 14-15 километров от устья.

В середине февраля 2006 года на одно из зимовий должны были прийти два его приятеля — «отведать» можжевелового веничка в таёжной баньке, хлебнуть горного воздуха, пролететь на лыжах по серебряным, разноцветно искрящимся снегам вдоль скалистых берегов и кипящих полыней Утулика. «Пойдёте по их следу, не потеряетесь», — сказал Сергей.

В середине февраля пришла неожиданная оттепель, мои охотничьи лыжи — и часа хода не прошло — начали прихватывать снег. Вскоре они не пошли совсем. Но на такой случай я предусмотрительно захватил в панягу обломок стеариновой свечи; если натереть поверхность — идти можно. День яркий, впечатлений масса, но я почти не фотографирую, чтобы успеть засветло к зимовью. Вот на обратном пути… Лыжня — путеводная нить моих проводников, которые, наверное, давно уж на зимовье, — тянется всё дальше и дальше по заснеженному руслу реки. Оно всё более сжимается скалистыми берегами. Воды к зиме упали, и обнажились огромные купола льда, лежащего на русловых валунах. Валуны закрыты высоким снегом, а между ними в провалах поток яростно набрасывается на эти препятствия. По этим куполам лыжники уверенно переходят реку от прижима к прижиму. На некоторых участках эти прижимы переходят один в другой, это отполированные бешеными водами паводков гладкие стены, часто вертикально или даже с отрицательным углом обрывающиеся на уровень речного потока.

Снега в одном месте нет, и я вижу какую-то тёмную плоскость, мелко искрящуюся на свету. Снял лыжи, панягу, полез туда. Оказалось, участок песчаной отмели, но песок (как он тут уберёгся от ярости летних потоков?!) необычного, очень тёмного с золотистым отливом цвета. Так и хочется набрать в ладонь, чтобы отобрать крупинки «золота». Чтобы он стал песком, сколько же Утулик притащил-перемолол валунов, скальных стенок и донных камней, откуда принёс всё это! Вечная работа великого времени и рабов его — водных потоков — как на ладони! Но не менее замечательно здесь (полная неожиданность!) и дело рук человеческих. На Памире, чтобы преодолеть узкие проломы в скалах, куда упирается пешая тропа, местные жители устраивают так называемые овринги. Овринг — это два-три бревна, опирающиеся концами на обрывы скал и висящие (лежащие) над пропастью.

Нечто подобное пешеходы устроили на левом берегу Утулика километрах в десяти от устья. На лыжах здесь требуется особая осторожность, особенно на моих широких, они как раз по ширине овринга. Опора несколько наклонена к обрыву, а там метра полтора «свободного полёта» — и в реку. Вода там бурлит, в полынье, среди больших камней, ждёт добычу с овринга. Об оврингах на Памире говорят: «Путник, будь осторожен, ты здесь, как слеза на реснице». Точное определение и для утуликского овринга, он длиною метров шесть-семь.

Этот проход устроен в районе сплошных полыней, местами река здесь не замерзает во всей ширине между берегами, 40-50 метров. Я знал, что на реках Большого Хамар-Дабана во многих местах зимуют нырковые утки — своеобразное сообщество, не знающее тёплого юга. Сергей же здесь не раз их видел. Уроженец Утулика, ныне известный поэт Василий Забелло, охотничьи угодья отца которого были в водосборе этой реки, говорил мне, что здесь иногда зимовали даже кряковые утки. Сергей тоже их видел, но они бывают не ежегодно, как нырковые. Утуликские полыньи в эту февральскую пору неглубокие, но течение повсюду быстрое, кое-где в проломах льда вода кипит, пенится, упираясь в стену льда или камня. На кромках льда кое-где сидят одиночные оляпки, на десяток километров насчитал семь птиц.

Обитаемый край: на всём переходе по руслу реки я отметил следы двух лисиц, тропу выдры между полыньями, следы двух американских норок, один переход кабарги и три следа соболя. Но самое для меня замечательное, что случилось в том походе, это наблюдение пернатого зимовщика, того самого гоголька! Зимовщик был в ровном буроватом кафтане-одеянии, толстенький такой, но без белых щёчек — украшения сильного пола. Мы увидели друг друга одновременно: я — вывернувшись из-за прибрежной скалы, он — вынырнув. Уточка резко остановилась и, отработав одной лапкой, круто развернулась вниз по течению, приготовилась наутёк. Я остановился: что будет? Вот она немного поплавала туда-сюда настороженно и снялась. Я знал, что ниже по реке больших полыней нет и уточка скоро должна вернуться. Так и произошло. Необыкновенное зрелище: близкий, изорванный заснеженными скалами склон, горы белого льда на лежащих в русле валунах, синяя морозная дымка, висящая над горами, прозрачные, стылые воды реки, мерцающие бликами над близким дном из разноцветного камня. И дитя тепла летнего — утка, быстро летящая на фоне всего этого!

Как и положено свирепой горной реке, Утулик «с рёвом» проложил себе дорогу к Байкалу. Берега его, начиная километра с пятого, скалисты. В обрывах скальных стенок можно разглядеть какие угодно фигуры: рожи, морды, ухмылки всяческих страшилищ. Но особенно запомнились три фигуры. Километрах в четырёх от последних домов турбазы, расположенной на правом берегу реки, стоит тёмный, почти чёрный, грозно нахмурившийся воин в древнем снаряжении-одеянии. Рот его полуоткрыт как бы в бессильном немом отвращении к посетителям — отдыхающим на базе. Цветными красками они лихо разрисовали щит его и грудь, украшенную многими героическими шрамами, полученными в боях с басурманами. Написали: «Тут был я» — имярек, «Мы из…» и многое другое, столь же оскорбительное для древнего воина, ветерана далёких сражений…

Километрах в четырёх выше по реке на отмели у правого же берега, в некотором отдалении от лесистого берега, почти в русле реки, стоит уникальная остроконечная глыба, монолит. Одинокая. Кругом галечная мелочь хрустит под ногами. Размеры: стороны по пять метров, высота — три! Кто, когда, откуда притащил её сюда и поставил, как знаменитую голову на острове Пасхи? Какой замечательный останец — ориентир идущим! Должно быть, монолит этот послан Создателем как предупреждение идущим об опасности дальнейшего пути. Несколько выше и дальше от берега стоит Владыка, царствующий над рекою. На предгорном возвышении стоит Колокольня. Это пирамида из каменных глыб высотою метров 15. Она встречает идущих сверху острой, неприступной, отвесной стеною, а идущих снизу — несколько пологим наклоном, приглашает подняться и посмотреть вдаль, в ущелье, откуда рвётся Утулик.

:В зимовье меня встретили Сергей и мои новые друзья: «А мы уж хотели идти искать». «Это меня-то, — отвечаю, — такого страшенного таёжника искать?! Да я, да…»

Проговорили мы до полуночи — интереснейший народ «в активе» у Сергея! Потом они повизжали на снегу у баньки от можжевелового веничка. Людей этих объединяет вольный, бродяжий дух, воздух наших таёжных просторов. Души их чистые, добрые, открытые, они не подвержены никаким искривлениям покалеченного времени нашего.

Назавтра друзья мои новые Леонид Борисович и Тимофей вместе с Сергеем возвращаются, я остаюсь ещё на один день. Увы, он выпал мутный, с пургою, и я почти ничего не фотографировал. Но Сергей успокоил: «Ещё походим!».

Фото автора