Вот хотя бы такая деталь: в зимнюю стужу, когда батареи совсем перестают греть, он просто достаёт видавший виды спальный мешок и тем спасается. Не было случая, чтобы тратил время на поход в своё домоуправление. Но стоит ему услышать о том, что где-то на Верхней Гутаре обнаружен ржавый наконечник от охотничьей стрелы тысячелетней давности или старинное ветхое седло, он через хребты в одиночку отправляется за раритетами. Город тяготит Михаила Ивановича, и, вытерпев неделю-другую, он «бежит» в Тофаларию, преданность которой хранит всю свою полную приключений жизнь. Только там он чувствует себя полезным; только там его жизнь наполняется смыслом — исследованием истории этого уникального кусочка нашей сибирской земли. Для Михаила Ивановича Пугачёва Тофалария — огромная естественная лаборатория, открывающая ему свои тайны.

Достаточно сказать о том, что благодаря, в частности, и его находкам в Петербургском музее этнографии и антропологии имени Миклухи-Маклая сформирована отдельная коллекция предметов культуры и быта тофов. Уже не говоря о том, что ему во многом обязаны своим существованием коллекции по Тофаларии, которые находятся в Иркутском и Нижнеудинском краеведческих музеях и в центре Тофаларии — в посёлке Алыгджер.

Кого-то он раздражает своим талантом, кто-то самым бессовестным образом эксплуатирует его знания, в каких-то научных статьях и рефератах можно встретить ссылки на его исследования. Учёные мужи делают это вскользь, а жаль. Потому что его исследования в области краеведения уникальны. Но вся суета словно обтекает этого человека; у него свой мир, свои ценности, свои страсти. И среди них главная, «одна, но пламенная» — любовь к Тофаларии. Вся его сознательная жизнь связана с этим краем. Он пласт за пластом изучает историю маленького горного народа.

Почему-то считается, что Михаил Иванович Пугачёв потому предан Тофаларии, что является её уроженцем. Однако это совсем не так. Его родословная уходит корнями в повстанческую Польшу при царской России и в бунтующую Тамбовскую «волость» уже при советской власти. Его дед был женат на цыганке, а отец — на дочери кулака, что грозило в ту пору немалыми неприятностями. В коллективизацию отец завербовался в Тофаларию, и семья переехала туда вместе с ним. Михаилу Ивановичу в далёком тридцать восьмом году прошлого века было шесть лет. Окончил среднюю школу, потом курсы иностранных языков; преподавал немецкий в Алыгджере и одновременно учился заочно в институте иностранных языков. Вот с той поры, с первых лет своего учительства, он прикипел душой к Тофаларии. Со своими учениками регулярно ходил в походы. Однажды в районе речки Ярмы обнаружил наскальные рисунки эпохи неолита, впоследствии описанные академиком Окладниковым. Сам Михаил Иванович вспоминает о том, что (далее цитирую его самого) «особый интерес проявил к происхождению кастарминских (кастарма в переводе с тофаларского означает «выдавка», «выжимка») камешков. Я оставляю институт иностранных языков и поступаю на географический факультет Иркутского пединститута, на заочное отделение. В период учёбы все контрольные работы писал на материалах по Тофаларии: её климат, поверхностные и подземные воды, рельеф, животный мир. Итогом явилась дипломная работа по Тофаларии».

От себя же я, давно зная Михаила Ивановича, добавлю: экзамен на верность этому краю он продолжает держать и по сей день. Увлёкшись истоком тофаларских легенд, он исходил сотни километров, попутно обнаружив предметы далёкого прошлого. Одновременно он «набрёл» на пещеры, служившие на рубеже девятнадцатого и двадцатого веков «перевалочными базами» контрабандистов, переносивших золотишко с приисков в верховьях Бирюсы и её притоков в Монголию и дальше — в Китай. В 1982 году Михаил Иванович обнаружил наскальные рисунки в районе одного из порогов на реке Уда — известные сейчас как «шаманские писаницы». Работая в Алыгджерской школе, он по крупицам собирал раритеты и подарил свою коллекцию — более 2,5 тысячи экспонатов — музею, став его директором.

Да простится мне дерзкое сравнение, но если на минутку представить Тофаларию «саянским Тибетом», то Михаила Ивановича Пугачёва можно считать её певцом и художником, её Рерихом.

Он человек неуёмной научной мысли и дерзких научных замыслов. Увлёкся, например, целью воссоздать старинную одежду коренных тофов. Переворошил уйму литературы; записывал за старожилами воспоминания о том, что носили их деды, и… в 2001 году создал костюм шамана. Его давняя мечта — найти тропу, по которой, если верить преданиям, Чингисхан совершал свои набеги из Монголии в Туву, а потом через Саяны — в Сибирь. Михаил Иванович Пугачёв принимал участие в четырёх крупнейших научных экспедициях, лично знал академика Окладникова. В составе одной из экспедиций был профессор Орегонского университета из Америки. Он предложил Пугачёву 50 тысяч долларов за собранную краеведом коллекцию. А этот «чудак» Михаил Иванович только усмехнулся в бороду и твёрдо ответил: не продаётся.

Да, я согласен, что к этому человеку можно относиться по-разному: удивляться его бескорыстию, его презрению к неудобствам бытия или восхищаться его научной устремлённостью, его увлечённостью. Но одно признаётся всеми, кто знает Михаила Ивановича: дай бог каждому россиянину так любить свою малую родину, как он любит Тофаларию. Одно обидно: ему пока не удаётся издать подготовленную рукопись, в которой систематизирован весь огромный собранный им материал. Нет на это у краеведа Пугачёва таких средств. Вот бы учёным Иркутска поддержать коллегу, помочь выпустить в свет книгу — итог всей честной и многотрудной жизни удивительного человека, о котором академик Окладников однажды сказал буквально следующее: «Личность эта из тех, кто давно и навсегда охвачен чистой страстью к научным приключениям и открытиям; поиском нового и волнующего в старых, казалось бы, хорошо знакомых местах и вещах; необычного — в обычном и обыденном мире…»