Здесь, у моего зимовья, стоящего у небольшой речки, мороз наклонил к поверхности снега кончики ветвей берёзок, а самые низкие положил прямо на него. Я измерил высоту наклона концов побегов — пятнадцать сантиметров! Днём, как немного потеплеет, они поднимутся. Я знаю, что на рассвете, когда мороз придавит больше, они опустятся ещё ниже.

Так в течение суток кончики побегов берёзок, осинок, всех кустарников пишут некую амплитуду: выше — ниже. Если взглянуть на весь лес — какая динамика, какая подвижность! А мы говорим: замерзает лес в сильные морозы. Это движение вверх-вниз кончиков побегов раньше меня заметили копытные животные (питающиеся этими побегами): лоси, изюбри, козули. При особо сильном морозе, а он обычно бывает на рассвете, в зону доступности копытным опускается много тоненьких кончиков побегов, ранее находящихся высоко, недоступных. А что это такое? Это же пополнение доступной кормовой базы копытных! Заметили это лоси, изюбри, козули и начали особенно усердно кормиться на рассвете. К этой динамике приспособились и хищники: волки, росомахи, рыси — на охоту они выходят ещё в сумерках. Кормящиеся копытные легче обнаруживаются: они потрескивают ломающимися мёрзлыми побегами.

Ночью мне пришлось вставать несколько раз — печку подтапливать; сырые полешки, положенные вместе с сухими, должны были продлить обогрев зимовья, но они этой ночью горели плохо.

Вот помутнело единственное окошечко, скоро начнётся рассвет, и мне пора вставать. Маршрут на сегодня запланирован дальний — через невысокий перевал к устью Амнундакана. Там прошлым мартом при авиаучётных полётах с вертолёта я заметил старое зимовьё, кажется, заброшенное. Сегодня рассчитываю переночевать в нём, если найду.

Путь далёкий, но интересный, он пройдёт по местам зимовок лосей, экологию которых я изучаю. Вот и посветлело. Выглянув в окошечко, увидел сидящую на чурке у зимовья сойку. Слышно: в близких кронах своим грубым воровским вскриком обнаруживается ещё одна. Обычно эти птицы в надежде чем-нибудь около человека поживиться появляются у его стоянки в его отсутствие. Это не вороны: такт, осторожность им неведомы. Всё около зимовья и на нём самом облазят, что найдут съедобное, истребят.

Чего это они сегодня так необычно ведут себя, видно же, что человек дома. Тут только обратил внимание на окошечко, оно необычайно сильно покрылось куржаком. А-а! Морозище, он-то и придал сойкам храбрости. Конечно, надо их в такую тяжёлую пору подкормить, они сильно уважают мясо. Накрошил-нарезал мелкие кусочки, вынес и положил на чурку — ешьте. Сижу перед открытой дверью с фотоаппаратом. Маленько пожеманничали, поосторожничали — не передумал бы хозяин! Подлетели вскоре, похватали — и в крону. Трапезничали там.

Морозище выдавил из воздуха много влаги, и она в виде сизого налёта осела на стволах и ветвях. Дали таёжные этот налёт укрыл красивой синеватой дымкой.

Над полыньёй и дальней наледью висит тяжёлый, густо-молочный туман. Лучи встающего солнца, протискиваясь сквозь него, края окрашивают тревожным багровым цветом. Крошечные бесчисленные игольчатой формы капельки этого налёта, как встало солнце и чуть пригрело, оторвались от коры деревьев и повисли в воздухе, стали испаряться. Чудное зрелище, когда смотришь на них сквозь солнце! Они разноцветно мерцают, как те ночные звёздочки дальние в сильный мороз. Эти капельки-иголочки ледяные эвенки на севере Байкала называли словом «кича». Они знали, что появление кичи — предвестник длительной ясной и морозной погоды. Долгое время проживая рядом с этими эвенками, я убедился, что их приметы-наблюдения абсолютно верны. Такая погода мне и нужна, я буду изучать суточную активность лосей, в том числе и на рассвете — во время обычной их кормёжки. Но сегодня я, конечно, опоздал, солнце уже приподнялось над горизонтом.

Перед спуском в долину, не отойдя от зимовья и трёх километров, увидел картину, которая и сейчас стоит перед глазами. Обширное пространство, занятое низкорослым, не более метра, ерником. Ерниковая долина обрезана невысокой речной террасой, которая занята редкостойным лиственничником с берёзой. И вот там-то, на краю этих ерников, среди невысоких берёзок, медленно передвигаются не один, не два, не пять, а шесть огромных, кажется, одного размера, лосей! Идут вразброс. Они уже выходят из кормовой зоны, где мороз придавил для них много берёзовых веточек, которыми они знатно угостились. Созерцание огромных, тёмных фигур медленно идущих зверей нарисовало другую картину. Так смотрелось древним охотникам севера стадо мамонтов, медленно идущее по стылому пространству тундры. Ерниковые берёзки лосям были чуть выше колен, а воображение рисовало значительные деревья, которые были по колено бредущим мамонтам.

Вот он, исключительно яркий объект моих исследований! Странное стадо, почему в нём звери одних размеров? Где стройные лосихи и их телята? Правда и то, что в эту пору — в феврале — телята уж мало чем отличаются от взрослых, но всё же намётанному глазу они заметны. Когда я спустился в долину и вышел на следы лосей, звери давно углубились в лес и, несомненно, залегли на дневной отдых. Они там разлягутся метрах в пятидесяти друг от друга и займутся жвачкой. Идти мне туда сейчас никак нельзя — спугнёшь, и они уйдут куда-нибудь ещё дальше, за перевал. А так они снова выйдут в эту открытую долину, и я в бинокль вон с того мыса смогу наблюдать за ними.

Не опасаясь спугнуть лосей, я пошёл по их следам назад, «в пяту», как говорят охотники. Впереди целый световой день, и, может быть, мне удастся выследить весь их суточный ход. Откуда и почему они пришли? Ведь я тут уже десяток дней и видел только тройку северных оленей да пару изюбрей. Пришли лоси, значит, издалека, но ведь известно, что в эту пору — февраль-март — копытные звери, особенно лоси, «стоят во дворах», т.е. к зиме избрали место длительного постоянного нахождения.

По следам от копыт, лёжкам, оставленным «визиткам» и другим признакам я установил, что группа состоит из трёх взрослых самцов, двух очень крупных лосих и одного самца-прошлогодка. Как-то интуитивно возник вопрос: а где ещё один телёнок-прошлогодок? Почему у такой мощной, здоровой лосихи нет телёнка? Хотя, конечно, мало ли обстоятельств, обрывающих жизнь дикого зверя, тем более молодого. Когда-то мы, группа охотоведов-исследователей, в нашей области установили, что из числа весной родившихся лосят до весны следующего года доживает лишь двадцать процентов. В данном же случае — с этим лосёнком — произошло вот что. Спускаясь в один из распадков, на краю виднеющейся вдали наледи на речке ещё издали увидел большое красное пятно. Стало ясно, что это остатки того телёнка. И картина оказалась такой. Сутки-двое назад стая волков из семи или восьми зверей обнаружила этих лосей. Волки, увидев их издали, столпились на мысу и, надо думать, стали изучать возможность добычи. Конечно, они выбрали лосёнка. Разбились на две группы. Одна, скрытно подойдя как можно ближе к лосям, открыто, демонстративно на них бросилась. Лоси побежали по лесу вдоль наледи. Вторая группа волков двинулась наперерез и отбила лосёнка. Он бросился к наледи (другой путь был отрезан преследователями). Но на льду он «разъехался», на что волки и рассчитывали. Это их классический приём, так они расправляются и с изюбрями. Все волки тут же собрались и быстро разделались с добычей.

Место добычи моментально обнаружили вороны, за ними сойки. Эти «захребетники» волчьи недовольно возились в кронах, пока я обследовал происшествие. Удивительна сигнализация такого рода в природе. Стоит где-нибудь случиться чьей-нибудь добыче, тут же благодаря особым ноткам в голосах птиц (а они обычно первыми это обнаруживают) вся округа знает: есть чем поживиться!

Дальше мне тут делать было нечего, картина вполне типичная, и я повернул к зимовью. Я предположил, что скорее всего через какое-то время волки вновь выйдут на этих лосей и постараются поймать второго лосёнка. Но в этих местах я работал ещё с полмесяца, следов же этих волков больше не видел. А лоси так и остались «стоять» в той долине.

Фото автора