Появление Лорки на мировом литературном Олимпе произошло после первой мировой войны, когда страны и люди воочию переживали кризис системы социального устройства, когда на этом фоне молодые испанские поэты, в числе которых был и Лорка, стали особенно энергично воспевать человека, его права на социальное и нравственное благополучие, прочно ориентируясь на исторические национальные традиции испанского народа. Этими мотивами, по сути, пронизана вся поэзия Лорки, но он был не только поэтом, но и драматургом и режиссёром, и особенно обостренно выражал своё гражданское кредо в известных пьесах — «Кровавая свадьба», «Йерма» и «Дом Бернарды Альбы». Из этих пьес наиболее счастливой представляется судьба последней пьесы, к которой периодически обращается мировой театр и которую для очередной театральной работы выбрал и наш драматический театр им. Н. Охлопкова.

Чтобы максимально сконцентрировать развивающееся действие, чтобы ничто побочное не отвлекало зрителя, чтобы обострить (а где-то, может, прояснить) столкновение человеческих страстей, режиссёр спектакля Геннадий Шапошников, трансформировав пьесу Лорки до одного действия, вывел на сцену обнажённую житейскую историю, в которой столкнулись характеры, надежды и чаяния восьми женщин, пятеро из которых — дочери хозяйки дома Бернарды.

Мы говорим «обнажённую», потому что зрителю не нужно ничего предугадывать, потому что в той сценической спирали, которую сформировал по пьесе Лорки Геннадий Шапошников, изначально понятно, что в доме испанской Кабанихи-Бернарды зреет трагедия. Она — эта трагедия — в принудительной изоляции молодых и в возрасте девиц от возможного устройства личной жизни; эта трагедия и в роковой любви дочерей Альбы к одному мужчине; эта трагедия и в порочных, но так часто встречающихся и не только в испанском быту, качествах этих молодых особ, которые завидуют друг другу, не без удовольствия предают друг друга и жаждут несчастий каждой, казалось бы, родственной душе.

Мы говорим о театральной обнажённости, потому что режиссёр, отличающийся склонностью к эпатажности, в этом спектакле выносит действие пьесы на своеобразное «лобное место» — ничем не ограниченный деревянный помост, под самые глаза зрителя, который нынче, опять же по воле постановщиков (сценограф засл. деятель искусств А. Плинт), сидит уже на самой сцене. И этот зритель напрямую ощущает дыхание актрис, как и воочию видит призрачность их декорационной и костюмной незащищённости. Отдаю должное актрисам, занятым в спектакле. Они с честью преодолевают этакую «интимную» близость со зрителями и чрезвычайно убедительно и правдиво воскрешают трагедию испанского семейства.

Следует особо подчеркнуть, что хотя режиссёр и актрисы в первых тактах своего представления указывают возраст своих героинь, впоследствии о нём забывают, ибо играют они не возраст, а человеческие пороки, закономерно приводящие к человеческой трагедии, и потому изначальный возрастной посыл становится для зрителя практически никчёмным, впрочем, как и само размещение зрителей на сценической площадке, которое, будучи лишённым логики, больше смахивает на режиссёрскую экстравагантность.

В этом трагическом столкновении женских характеров и судеб практически не хочется вычленять какой-либо образ, поскольку сила эмоционального воздействия — в прочном их переплетении. И всё же не-сколько слов о некоторых творческих работах сказать следует.

Несомненно, принципиальным успехом спектакля можно считать образ Бернарды в талантливом воплощении Виктории Инадворской. Практически внешне актриса остаётся до самого финала неизменной: монументально величественной, уверенной в своей без-грешной воинственности. По её внешнему виду почти невозможно узнать истинное состояние её души, и только глаза, вдруг прорезанные страхом или болью, да опять же изредка чуть дрогнувший голос выдают её затаённую суть — это и есть Бернарда Инодворской. И, действительно, совсем не думаешь о заявленном возрасте Бернарды, потому что совершенно искренне воспринимаешь именно такую хозяйку дома. Её поведение — результат и социальных условий, и страха потерять авторитет дома, и пусть в ущерб себе и близким необходимость соблюдения национальных традиций. Это и боязнь проявить слабость в проявлении любви по отношению к одной из дочерей. Чтобы всё это сохранить, Бернарда готова идти на обман, не замечать злобы, господствующей в доме, не предчувствовать надвигающуюся катастрофу. И только со смертью маленькой Аделы приходит возмездие и запоздалое раскаяние, и мы верим в искренность рыданий Бернарды.

И рядом, пожалуй, единственный лучик «света в тёмном царстве» дома Бернарды Альбы — младшая её дочь Адела. Мне довелось в этой роли видеть актрису Анастасию Шинкаренко, и должен заметить, что талантливой актрисе очень близки образы, в которых трогательная возрастная незащищённость сочетается с физической хрупкостью и нравственной чистотой помыслов и поступков. При всей внешней узнаваемости (актриса не использует никаких сценических ухищрений для изменения облика своих героинь) она умеет заставить зрителя поверить в неповторимое обаяние образа, расположить к нему наши симпатии.

Вот и Адела, вся словно сложенная их трёх лучинок, вся светящаяся какой-то болезненной слабостью, и именно ей судьба уготовила случай восстать за своё кратковременное счастье. Она гибнет в борьбе за любовь, потому что тверды устои традиций и в доме Бернарды, и за его пределами, потому что только смертью можно вырваться из этого семейного ада и унести с собой первую и незапятнанную любовь. Адела Шинкаренко — это боль, нравственный подвиг и укор, продемонстрированный актёрски на высокой ноте сценического откровения.

Можно было бы много доброго сказать и о других исполнителях ролей в спектакле: о Марине Елиной (Понсия), Ярославе Александровой (Ангустиас), Светлане Светлаковой (Магдалена), Надежде Анганзоровой (Амелия), об Евгении Гладковой (Мартирио) и Татьяне Фроловой (Мария), которые убедительно рисуют неприглядный коллективный портрет концентрированного зла. Судьбы их героинь — это классическое предостережение людям вне границ и национальностей, это страстный призыв к добросердечию и состраданию. И собственно именно это определяет ценность новой премьеры академического драматического театра, сумевшего реализовать идеи Федерико Гарсиа Лорки и его завет: «… художник должен плакать и смеяться вместе со своим народом».