Последняя стройка социализма

— Пшеницей мы обеспечены на 64 процента, ячменём — на 100, овса имеем больше, чем требуется, продаём населению, — спокойно и уверенно говорил генеральный директор ОАО «Сибирский бройлер» С. К. Ерёменко сразу после завершения уборки. — Средняя урожайность — около 24 центнеров. Большой вклад внесли хлеборобы обособленного производства (ОП) «Харикский», возглавляет которое Нина Александровна Бродягина. Она не только своим родным предприятием руководила. В нагрузку дали ей бывший совхоз «Лермонтовский».

«Саянский бройлер» специализируется на производстве куриного мяса. Ещё недавно он закупал тысячи тонн зерна, затрачивая на это немалые деньги. Теперь уже сам начинает производить хлеб.

Уверенно чувствует себя генеральный директор, творчески работают специалисты, сегодняшние достижения земледельцев налицо, а птицеводы и вовсе сделали мощный рывок. Знакомишься с их делами и ловишь себя на мысли: значит, можно даже в непростых условиях подняться с колен, восстановить производство.

Вспомним историю становления «Сибирского бройлера». В 80-е годы предприятие имело менее звучное название, а именно: Восточно-Сибирская птицефабрика (ВСП). Тогда это была одна из последних крупных строек социализма в аграрном секторе Приангарья. С её введением на птицефабрике ежегодно откармливалось бы десять миллионов бройлеров. Как и при создании других подобных объектов, сложностей хватало. Положение усугублялось тем, что в этот же период возводились крупнейший Саянский свинокомплекс, птицефабрика «Северная» в Братском районе, тоже бройлерного направления. Можно представить, как улучшилось бы в регионе обеспечение собственным продовольствием, если бы планы претворились в жизнь.

В те годы, когда достраивались, доводились до ума крупнейшие аграрные объекты, грезить будущим изобилием не приходилось. Председатель облисполкома Юрий Абрамович Ножиков, словно предчувствуя, куда идёт страна, принимал немалые усилия для скорейшего завершения строительства Восточно-Сибирской птицефабрики. Вызывал к себе руководителей трестов, давил, убеждал — лишь бы активизировались работы. Строители держали жёсткую оборону, ссылаясь на более важные задачи, на собственные сложности и проблемы.

Птицефабрику всё-таки построили, оборудование смонтировали, правда, не всё предусмотренное проектом удалось сделать, но она заработала. А вскоре началась небывалая кампания по дискредитации аграрных предприятий индустриального типа.

Комментируя требование союзных депутатов-аграрников не уменьшать капиталовложения в сельское хозяйство, вот что заявлял один из «прорабов» перестройки О. Лацис: «Всё застойное время как раз и было отмечено попытками решить проблемы села путём наращивания правительственных капиталовложений. Этими капиталовложениями кормились создатели мелиоративных систем, которые вопреки смыслу самого слова «мелиорация» не улучшали, а портили землю. За счёт этих капиталовложений создавались железобетонные «фабрики мяса», рассчитанные на то, что корма привезут из-за океана, потому что средств на производство кормов уже не оставалось… сотни миллиардов рублей были зарыты в землю, отнюдь не украсив её».

Думаю, Лацис здесь лукавит. Государственные средства вкладывались в сельское хозяйство не ради какого-то самоудовлетворения деревни, а для увеличения производства продуктов питания, для улучшения обеспечения ими горожан. И наикратчайший путь — это интенсификация, внедрение эффективных технологий.

Почему же в конце 80-х возникло противостояние тому курсу? Этот вопрос обретает ещё большую остроту, когда подробнее знакомишься со многими аргументами критикующей стороны, осмысливаешь материалы прошлых дискуссий. Да, там многое было построено на отрицании прошлого. Насколько была та сторона права в своём неприятии? Какую роль сыграли сторонники западных моделей (так они сами себя позиционировали) в обвале сельского хозяйства? Да и ориентировались ли они на западные модели? В поисках ответов пришлось бы переворошить многие дискуссии тех лет, освежить в памяти все новаторские идеи и последствия их реализации. Но, не имея возможности для этого, придётся ограничиться анализом лишь некоторых моментов той бурной эпохи.

Тогда появилось много «политических экономистов», которые в сельском хозяйстве разбирались лучше председателей колхозов и директоров совхозов. Соображали больше доярки и зоотехника, как заниматься животноводством. Поучали земледельца, как надо относиться к земле-кормилице, как любить её, беречь. Например, наши степные районы, и не только степные, изнывали от засухи, но экономическая фронда требовала: «Никакой мелиорации. Это только портит землю».

Борьба с мелиорацией оставила глубокий рубец на теле большой державы. Самое любопытное заключается в том, что нигде в мире не проклинали орошение. Напротив, с великой радостью воспринимали крестьяне, когда к ним приходила вода. Ещё в ХIХ веке в таких странах, как Англия, Франция, Германия, США, имелись «специальные учреждения для мелиоративного кредита». В Австро-Венгрии выдачу мелиоративных ссуд производили земельные банки. Россия в этом деле отставала от передовых стран. Тем не менее на 1 января 1908 года ею за все предыдущие 12 лет (в течение которых использовались различные правила выдачи ссуд) были выданы 204 ссуды на осушение на 468,8 тыс. рублей и 440 ссуд на орошение на 801,5 тыс. рублей.

Как видим, ещё сто лет назад к мелиорации в нашей стране относились совсем не так, как экономист Лацис и писатель Залыгин. Да и в мире отношение к этой сфере было совсем иным. И по мере развития производительных сил значительно увеличиваются объёмы мелиоративных работ. Если в начале ХХ века площадь пахотных земель с искусственным орошением составляла 40 миллионов гектаров, в середине столетия — 94 миллиона гектаров, то к 2003 году она увеличилась до 273 миллионов гектаров.

Особое внимание этому направлению уделялось в регионах с засушливым климатом, а также в странах интенсивного земледелия. Так, в Мексике площади орошаемых земель в период нашей перестройки составляли ровно треть всей пашни, чуть больше — на Кубе, в Перу — 35,8, в Коста-Рике — 38,6%. В развивающихся странах Азии на тот год они занимали свыше 28 процентов. 40 процентов земель орошается в Индии. Это на территории, которая обладает прекрасным климатом. К сегодняшнему дню Индия решила проблему самообеспечения пшеницей и занимает первое место в мире по производству чая, фруктов, молока и сахара, второе — по сбору пшеницы, риса, овощей и табака. В США на 1983 год искусственный полив производился почти на 11% пашни. В мире в целом орошались 20% пашни и насаждений.

Несмотря на это в России требовали отказаться от мелиорации. Да, были сложные проекты, спорные, возможно, и фантастические, оценивать которые в силу недостаточной компетентности не берусь. Но стоит ли вместе с водой выплёскивать ребёнка? Ни с того, ни с сего в обществе появилась какая-то «бережливость» воды. И это в то время, когда США использовали на нужды сельского хозяйства около 30% водного стока, а мы — почти в десять раз меньше.

Вообще, как можно игнорировать мелиорацию, если даже российские регионы традиционного зернового производства, в основном, входят в зону рискованного земледелия?! А взять южные регионы. Было бы просто безумием отказываться от более полного использования природных условий большей части Казахстана, Средней Азии, Северного Кавказа и Закавказья, где вдоволь солнца, хорошие земли, а зима подчас символическая. Единственное, чего им недодано было, так это воды. Однако на 1 ноября 1981 года орошаемые земли занимали у нас 6,3% пашни. Отставание от Запада да и от Востока колоссальное.

Между тем засуха терзала страну и в ХIХ веке, и в ХХ. О развёртывании мелиоративных работ у нас серьёзно заговорили ещё в 1920-х годах. Но слабая материально-техническая база, недостаточно развитая экономика не позволили повсеместно заняться этой отраслью, за что Россия платила большую цену. Самый жуткий удар природа нанесла в 1946 году. Тогда было собрано зерна почти в 2,5 раза меньше, чем в 1913-м. Конечно, тут сказались последствия войны. Стихия и позже не обходила нас стороной. А неурожай не только оставляет закрома полупустыми, он сильно бьёт и по ферме. Так, после жестокой засухи 1963 года производство мяса упало чуть ли не на четверть. На стыке 70-80-х годов две мощнейшие засухи потрясли страну. Два пленума ЦК КПСС принимают решения о выделении немалых средств на создание оросительных систем.

— Мы затратили на мелиорацию через бывший Минводхоз за 20 лет 130 миллиардов рублей, — сообщал тогда известный писатель Сергей Залыгин. — Если бы эти 130 миллиардов отдали не ведомствам, а непосредственно колхозам и совхозам, хозяйствам, которые сами бы распорядились бы этими деньгами, было бы больше пользы.

Обвинять старейшего литератора в том, что он оказался заложником обывательской логики, как-то неудобно. Но что помешало писателю поинтересоваться эффективностью использования мелиоративных систем? Во всех же проектах просчитаны затраты на их создание, определены будущая урожайность, валовый сбор сельхозпродукции, сроки окупаемости и т. д. и т. п. Контроль и экономический анализ работы системы ведётся до последних дней её существования.

Только за пять лет (1985 -1989 гг.) на орошаемых и осушенных землях было получено продукции на 127 миллиардов рублей. Обводнённые и осушенные земли дают почти половину от общего количества овощей, почти каждую десятую тонну зерна, свёклы, немало картофеля, льна, огромное количество кормов. А за всем этим — дополнительные миллионы тонн молока, мяса, сахара, миллиарды яиц и всякой другой продукции. Словом, названные капиталовложения в мелиорацию давным-давно и с лихвой окупились.

Кстати, даже на 1 ноября 1985 года доля орошаемых земель составляла всего лишь 8,7% всех сельхозугодий СССР, что намного меньше, чем было в западных странах. Давали они почти треть растениеводческой продукции.

Приангарье — не Поволжье, но и у нас большие надежды связывали с мелиорацией. Орошаемые земли занимали 32 тысячи гектаров. Огромную отдачу приносили осушенные земли. Но после того, когда в соответствии с рекомендациями Горбачёва была внедрена выборная система назначения директоров, от руководства Иркутского облмелиоводхоза отстранили преданных делу специалистов во главе с А. Г. Евсютиным, а избрали людей совершенно иного склада. Последствия оказались катастрофическими. В отличие от Бурятии и Красноярского края у нас в Приангарье эта отрасль была быстро разгромлена. Уничтожена крупнейшая база мелиорации на станции Батарейная, где работали заводы железобетонных изделий, механический — по изготовлению напорных труб, по ремонту экскаваторов Восточной Сибири, отдел Иркутскавтоматика, самостоятельное ПМК.

В многоэтажном здании, расположенном в областном центре, находились самые различные организации облмелиоводхоза и весьма крупный проектный институт. После приватизации здание пошло по рукам. А там не только столы, стулья, телефоны. Там прежде всего хранилась проектно-сметная документация, сотни и тысячи папок. Куда всё это девать, если нет мелиоводхоза и проектного института? На свалку! А за теми документами -десятки лет исследований и работы геологов, геодезистов, гидрологов, землеустроителей, энергетиков и других, которые готовили документацию по строительству мелиоративных объектов.

Судьба иркутской мелиорации на местах столь же плачевная. Исчезли многочисленные и хорошо оснащённые передвижные мехколонны, которые когда-то осваивали 240 тысяч гектаров земель из-под тайги в счёт компенсации тех, что были затоплены рукотворными морями. Это они осушили огромные Картогонские болота, окультуривали Хиртойскую долину. Сколько кормов производили там и там, как сильно выручали нас в засуху созданные там совхозы… В самих колхозах и совхозах давно разобраны поливные агрегаты типа «Фрегат», «Волжанка», различные импортные машины, разрезаны и переплавлены десятки километров трубопроводов, раскурочены насосные станции.

Природа жестоко мстит нам за разгильдяйство одних, головотяпство других и алчность третьих. Засуха и раньше редко обходила нас стороной. В 2000 году, по данным главного управления сельского хозяйства, она съела треть урожая. Только в Иркутской области из-за неё было недополучено продукции на миллиард рублей. Не знаю, была ли та засуха самой мощной, но чтобы на дорогах валялся околевший от голода скот, как это имело место у нас несколько лет назад, об этом никто из стариков мне не рассказывал, ни в одной из просмотренных дореволюционных газет не видел такой информации. Конечно, та драма — результат не только стихии, но и дезинтеграции сельского хозяйства, передачи земли в частные, малосильные крестьянские руки, ухода государства из экономики.

(Продолжение темы — в одном из ближайших номеров «ВСП»)