Но сегодняшние Хмелевы Сибирь не покоряют. Они ей
служат, давно сменив мечи на орала. Разве что в годину
великих испытаний трое взрослых мужчин рода
оторвались от плуга и ушли на войну. Двое головы
сложили. Жизнь отдали, чтобы их сыновья и племянники
фамилию сохранили, род продолжили, обихаживали
земельку-кормилицу.

Познакомились мы во время празднования юбилея
Качугского района. Я неоднократно видел фотографию Хмелева
в различных изданиях, а он услышал, как меня представляли.
И во время перерыва, когда столкнулся с ним на улице, он
первый протянул руку, поздоровался, засмеялся и возникло
такое ощущение, что мы были знакомы сто лет.

Говорит он, как и многие на Верхней Лене, глотая две
последние гласные буквы. Например, слово «покупает»
произносит как «покупат», «приезжает» у него звучит как
«приезжат». Город, которому он отдал пять лет жизни во
время учебы в ИСХИ, и частые поездки в областной центр
так и не переделали Хмелева. Его фразы порою имеют
иносказательный характер и понятными могут быть лишь
людям, которые тоже заняты нелегким крестьянским трудом.

В августе этого года, когда сенокос шел уже на спад,
предоставилась возможность побывать у него самого, в
деревне Заречное. Подгадали как раз к обеду. На столе
огромная сковородка с картошкой и мясом, чашка с густыми
сливками, мед, молоко, огурцы.
Конечно, коли работаешь, то можно жить. Жить можно, но я
знаю, как все это дается.

Василий родом из
расположенной неподалеку Манзурки. Есть такое старинное
крупное село в Качугском районе. Окончил Иркутский
сельхозинститут в 1987 году. Работал
агрономом отделения. Его супруга, Елена Иннокентьевна,
из Бодайбо, тоже училась в ИСХИ. Манзурский совхоз был
раньше крупнейшим в Приангарье. В конце 80-х
его разделили на три хозяйства. Делалось это с расчетом
и на то, что каждому новому совхозу будут выделяться
средства из госбюджета на создание своей
материально-технической базы, своей центральной
усадьбы, где надо активно возводить жилье, клуб и т.д.

Именно так и пошло бы в дальнейшем дело, да грянул 91-й
год. В августе сменилась власть в большом государстве.

Кстати, за год до того совхозный директор из Тамбовщины
объяснял мне: Горбачев идет постепенно к рынку, а Ельцин
буром прет. В то время слово «рынок» имело для
многих, включая и меня, ругательный и пугающий смысл.
Однако мой
знакомый был все-таки прав. Встречаются же
среди крестьян люди пускай не очень-то осведомленные,
большими политическим знаниями не обладающие, но с
сильным чутьем. Таков и Василий
Павлович. Наверное, поэтому он не ждал,
когда начнется передел собственности, и еще
при советской власти встал на тропу фермерства. Поначалу
работал в паре с Сизых. Неплохо у них дела пошли.
Как-то в 1996 году взяли на круг по 36 центнеров зерна.
Ячмень тогда вообще удивил: 42 центнера дал с гектара.

— Но правду ли говорят, что земли в Заречном более
плодородные? — это уже я его спрашиваю, пытаясь найти
причины столь большого успеха.

— Конечно, более богатые, — поддерживает меня Елена
Иннокентьевна, тоже агроном по образованию.

— Не-ет, — возражает Хмелев. — Местами у нас камни
плуг выворачивает. Тут люди более трудолюбивые.
Стараются. А земля… Ну, может, микроклимат получше.
Притаежная все-таки зона, влаги побольше.

Слово «микроклимат» резануло слух. Какой микроклимат,
если как-то 12 июня в Заречном снег пошел?
Кое-где всходы появились, и вдруг словно саваном все
покрыло. Впрочем, даже в этой противоречивости высказываний в
наибольшей степени проявляется любовь Хмелевых к своей
земле, к своему краю.

— У нас деревня еще живет, — говорит Елена
Иннокентьевна. — Четыре фермерских хозяйства, в совхозе
жизнь теплится, хотя он невелик. У людей работа есть.
Техника у всех на руках. Зерном обеспечены.

— А вот Копылово, что по соседству расположено, совсем
загнулось, — продолжает тему Василий. — На конях дрова
готовят, на конях пашут и сеют, а сено литовкой рубят.
Смех и слезы. Нет, у нас совсем другая жизнь. Своя
пилорама есть.
Поэтому кто-то сеновал построил, кто-то дом
капитально отремонтировал. Не рушится деревня, а
держится. Нынче памятник погибшим и всем участникам
Великой Отечественной войны поставили. Это Светлана
Александровна Седых инициативу проявила.
Местная власть помогла.

Я прошу подсчитать, сколько земли использовалось в
прошлом в Заречном и сколько сейчас. Оказывается, раньше в отделении
было 3500 гектаров пашни. Намолачивали до 3000 тонн
зерна, силосных культур брали до 300 центнеров с гектара.
Прекрасный результат. Но сейчас у фермеров 1100
гектаров, по паям еще с сотню гектар роздано. Какая
часть пашни в работе, подсчитать нетрудно. Только в
какой работе? Тогда все пахалось и засевалось, сейчас
часть той пашни заросла пыреем и превращена в сенокосы.
Значит, менее трети бывших полей используется по своему
прямому назначению. И это в лучшей в округе
деревеньке!
Не удержался от вопроса: а не
смог бы он, Василий Хмелев, гораздо больше засевать и что
для этого надо?

— Сложный вопрос, — отвечает Хмелев. И задумывается. —
Была бы помощь — смогли бы развиваться. Можно ведь и
500 гектаров сеять, а не 120. Но технических
возможностей у меня для этого нет. Я из-за
этого язык сломал. У меня один зерновой комбайн 1986
года выпуска, другой — 1987-го. (Согласно прежним
нормативам эта техника должна использоваться лишь семь
лет. — Г.П.). Допустим, посею больше — а ну-ка сломайся
какой-нибудь из них? В позапрошлом году давали
зернокомбайны по схеме 25х75 (т.е. 25 процентов
стоимости оплачивает крестьянин или хозяйство, остальное
покрывается за счет областного бюджета). Так не дали же.
На нас не посмотрел никто. Даже не сказали, что комбайны
такие продаются. Продавались трактора МТЗ-1221 по той же
схеме. Хорошая машина.
Тысячу раз обращался, чтобы продали. Обещали,
обещали — опять не дали. Знаете,
сколько бы еще залежей я распахал бы тогда?! А на своем
хребте ноги вытянешь при таких ценах на технику.

Пытаюсь поделикатнее напомнить собеседнику о том, что
трактора продавались таким образом тем, кто обещал
распахать на каждую машину дополнительно 300 гектаров.

— Ну это же нереально, — горячится Василий. — Свои
расчеты делал, и оказалось, что к 250 тысячам рублей,
заплаченных за трактор, нужно добавить еще полтора
миллиона. Ибо с той землей ой сколько работы. Ее надо
распахать, привести в порядок. Сколько горючего уйдет.
Дополнительные семена купить. Посеять. Чем? Недавно
попалось на глаза объявление, что продается сеялка. Цена
— 160 тысяч рублей. Да она же всего десять дней в году
работает, остальные 350 дней под забором стоит. А ты
возьми и выложи столько деньжат.

— Возьмите горючее, — продолжает Хмелев. — Сейчас пары обрабатываю, и сенокос
одновременно идет. В день бочку солярки
сжигаем. На четыре дня тонна горючего требуется. Чтобы
эту тонну купить, мне надо корову продать. А с другой
стороны, урожай нынче ожидается получше — где хранить?
У меня есть помещение — так там 250 тонн зерна под
завязку было. Получу больше — значит, на улице придется
ссыпать…

Вспоминаю конец 80-х годов, когда по улицам
больших городов шли демонстранты, на площадях
устраивались митинги, и над ними среди прочих витал и
такой лозунг: «Дайте землю мужику, и он нас накормит!»
Дали. Точнее, Василий Хмелев взял ее. А кто прежде всего
кормит нас? По-прежнему крупные (сохранившиеся)
хозяйства, свинокомплексы, птицефабрики, агрохолдинги.
И дело тут вовсе не в том, что «не тот мужик пошел».
Сколько прекрасных тружеников, умелых, грамотных,
толковых есть среди наших фермеров, однако развернуться
им не дают. И вина в том отнюдь не местной власти, не
главного управления сельского хозяйства (ГУСХ). Будь у
начальника ГУСХ шесть миллиардов рублей в кармане — он,
конечно же, давал бы многим на покупку техники,
оборудования. Но тех денег у него нет. И поскольку нашим
фермерам нет возможности пообщаться с федеральными министрами,
то все шишки достаются местным начальникам.
Хотя именно в тех высоких московских кабинетах в упор не
видят нашего крестьянина, или, как они говорят, мужика.

Вот такие невеселые выводы напрашиваются сами собой.
Но при всем том, сколько бы
горьких слов и претензий ни говорили Василий Павлович и
Елена Иннокентьевна, нет в них озлобления, нет
подавленности.

…Выезжаем с Василием в поле. Еще более улыбчивым,
более задорным становится он. Спустя километров пять
притормаживаем у одного из массивов.

— Ну как пшеничка? А-а? Тридцатку даст.

То есть 30 центнеров на круг. Блестящий был бы
результат. Останавливаемся у края другого поля. Овсы
колышатся и гнутся под тяжестью густой метелки. И они
обещают немалый урожай. А Василий снова садится за руль
и везет все дальше и дальше к синим отрогам байкальских
гор. Он рассказывает, как, что и
почему делает, и я, как агроном по образованию, могу
сказать, что это высший класс земледельческого
творчества.

Какой же силой духа, упорством надо обладать,
чтобы так старательно обихаживать земельку. лелеять
колос. Никогда не рядился Хмелев в старинные одежды. Но по
духу, по настрою своему он явный потомок тех, кто пришел
сюда в давние века, дабы сделать Сибирь землей
российской, которой прирастало бы могущество наше.