«… В Иркутской области особо охраняемые
природные территории (ООПТ) местного значения составляют менее 1
процента(!) от общей площади, что ставит наш регион на одно из
последних мест в России по этому показателю.
В некоторых субъектах федерации местными ООПТ занято до 40
процентов от их общей площади».

(Из письма в редакцию)

Эта тема, вероятно, бесконечна. С разной активностью, но постоянно, по
нескольку раз в год, в редакцию приходят письма похожего содержания. Еще
страшнее выглядят цифры, когда нас сравнивают не с Россией, а с
европейскими странами. Прокомментировать проблему я попросил Эрика
ЛЕОНТЬЕВА, посвятившего всю свою сознательную жизнь как раз таким
вот природным территориям, которые в настоящее время получили общее
название особо охраняемых. К ним относятся заповедники, заказники,
национальные и природные парки и другие, на которых ограничивается
хозяйственная деятельность человека во имя сохранения естественной
природы в целом или отдельных ее компонентов.

— Я слышу об этой проблеме с тех пор, как только начал мало-мальски
интересоваться вопросами охраны природы, — смеется Эрик Митрофанович.
— Еще со времен своего школьного юннатства, с пятидесятых годов
прошлого века. Уже тогда возникали разговоры о том, что наша передовая
социалистическая страна немного отстает от стран «загнивающего
капитализма» по проценту территорий, занятых заповедниками. И что надо бы
их «догнать и перегнать» и в этом вопросе. О национальных парках в то
время мы ничего не знали, а охотничьи заказники не рассматривались в
качестве особо охраняемых природных территорий, потому что создавались
они на короткое время, не более чем на 10 лет, с единственной и совершенно
утилитарной целью — восстановить сократившееся поголовье каких-то
охотничьих животных, чтобы вновь можно было начать их промысел. Да и термина-то
такого — особо охраняемые природные территории, ООПТ,
— не существовало.

— Но ведь это правда, что по проценту площадей, занятых разными
формами особо охраняемых природных территорий, наша область
значительно отстает от среднероссийских показателей, а сама Россия
безнадежно отстает от развитых европейских стран.
Значит, проблема действительно есть. Хотя сейчас мой вопрос в другом:
корректно ли сравнение относительных цифр, если по абсолютной
площади государства мы превосходим европейские страны в десятки, а
некоторые и в сотни раз? Есть ли у России необходимость «догонять и
перегонять» Европу по «процентам» особо охраняемых территорий?
Или достаточно сравнить абсолютные площади заповедников,
национальных парков, заказников? По количеству гектаров один
только наш Прибайкальский национальный парк способен затмить,
наверное, с десяток европейских национальных парков.

— Да мы в принципе несравнимы с Европой. Любое сравнение по этому
вопросу, хоть в процентах, хоть в гектарах, — не более чем лукавство.
Давайте посмотрим, в каких условиях появились первые заповедники и национальные парки в
Европе, в Америке. Необходимость их образования возникла, когда
плотность населения достигла такого уровня, при котором практически
полностью исчезли естественные природные ландшафты: все земли
распаханы, а вместо естественных лесов — искусственные лесопосадки.
Поэтому и любые сравнения по количеству особо охраняемых территорий
станут корректными лишь в том случае, если мы сравняемся с Европой и
Америкой и по плотности населения, и по угрозе нарушения естественных
природных ландшафтов.

В нашей Сибири, слава богу, еще достаточно
территорий, где, как говорится, нога человека не ступала. Нужно ли
организовывать еще и официальную охрану этих территорий? От кого? От
медведей? Сегодня они сохраняются естественным образом благодаря своей
труднодоступности. О таких масштабах сохранения природы цивилизованная
и густонаселенная Европа даже и мечтать не может.

— Есть старый анекдот про неуловимого Джо, который «неуловим» как
раз потому, что его никто ловить не собирается…

— Вот-вот. Нет смысла охранять то, на что и так никто не претендует.
Нужно разделить понятия «охранять» и «сохранять».
Слова родственные, и поэтому, видимо, многие подменяют одно понятие
другим. Кто-то по безграмотности, а кто-то умышленно, преследуя свои
интересы.

— Сохранение природы в ее естественном состоянии, как я понимаю
вашу мысль, — это цель. А охрана природы — только средство
достижения этой цели.

— Конечно. Надо развести эти понятия и помнить, что цель одна — сохранение природы в состоянии, близком к естественному. Она неизменна.
А вот средств для ее достижения может быть сколько угодно. Почитайте еще
раз редакционные письма, о которых мне говорили, и, я уверен, что едва ли
не в половине из них увидите подмену понятий, когда авторы ведут речь не
столько о сохранении природы, сколько о ее охране как о самоцели. Потому
что охранять престижно и выгодно: за это деньги платят. Особенно выгодно,
если на охраняемую территорию и так никто не покушается в связи с ее
практической недоступностью: сидят несколько чиновников в конторе, в
областном центре, получают зарплату…

Надо признать, что у нас нередко
создаются особо охраняемые территории для того, чтобы кичиться: «Вот, у
нас есть вывеска! Мы занимаемся охраной природы!». При этом о
сохранении даже и не думают. Тому же Минприроды, под управление
которого теперь отдали особо охраняемые природные территории, нужен
престиж, имидж: «Мы как Европа!». У чиновников от охраны природы, так
же как и у некоторых общественников, вес в собственных глазах повышается
от одного только публичного заявления: «А давайте создадим еще, потому
что от Европы отстали». А кто-то при этом и свои корыстные цели
преследует, потому что каждая новая особо охраняемая территория — это еще
и новое финансирование. Есть справедливость в утверждении ваших
читателей о том, что таких территорий в нашей области крайне мало. У нас
они где? Заповедник — на Байкале. Национальный парк — на Байкале. Второй
заповедник — на Витиме, но это исключение. У нас что, кроме Байкала, нет
других ценных территорий?

— Но у нас есть еще заказники регионального значения…

— Были. Они и сейчас как будто не ликвидированы, но существуют как
попало, сами по себе, вне правового поля, потому что у нас до сих пор нет
регионального закона об особо охраняемых природных территориях
областного значения. Только не дай бог, если областные законодатели вдруг
спохватятся и начнут создавать заказники или другие формы местных ООПТ
где попало и как попало.

В свое время именно так, в спешке, бездумно был
создан Прибайкальский национальный парк. Это глупо, что все побережье
Байкала оказалось особо охраняемой территорией, потому что местному
населению, живущему на берегах озера три века, жить от этого стало не
лучше, а гораздо хуже. На практике появление такого парка в таких его
необъятных размерах не породило ничего, кроме бесконечных конфликтов
населения и местных администраций с администрацией национального
парка. Таким подходом мы противопоставляем идею охраны природы
основной массе населения и культивируем неприятие охраны природы
вообще. Практика реализации прекрасных природоохранных идей в России
(а наша область — часть России) очень часто не только не совпадает с самой
идеей, но и превращается в ее полную противоположность. Пытаясь
сохранить природу, мы нередко забываем о людях. Это, увы, оборотная
сторона медали. И очень неприглядная сторона.

— В советское время эти вопросы решались иначе?

— Да ничуть. Госплан собирал предложения о создании новых заповедников
и размышлял. Здесь, говорит, заповедник создавать никак нельзя, потому что
в этом месте лес рубить выгодно. А здесь обнаружено нефтяное
месторождение. О! Вот тут — лес плохонький, месторождений нет, ни дорог,
ни путей, ни людей. Для народного хозяйства территория бросовая,
бесполезная. Давайте ее и заповедуем, без ущерба экономике.

— Утрируете?

— Конечно, но не настолько, чтобы исказить истину. Полагаю, что
Витимский заповедник в нашей области был создан как раз по этому
принципу. Я хочу, чтобы всем стало понятно, что прежде чем создавать
ООПТ, нужно хорошенько подумать, во-первых, нужно ли сохранять в
естественном состоянии именно этот участок природы. А если нужно, то,
во-вторых, как его лучше сохранить и действительно ли здесь нужна
охрана в буквальном смысле? А может быть, более эффективным для
достижения цели окажется, к примеру, отказ от прокладки в эти места
запланированной автодороги? Это тем более актуально, что некоторые
российские особо охраняемые территории, включая даже самую строгую их
форму — заповедники, на самом деле превращены в… так сказать…

— … в закрытые охотничьи угодья для узкого круга людей? Это,
догадываюсь, продолжение «оборотной стороны медали».

— Да, для узкого круга «своих» людей. У нас, в отличие от Европы, есть еще
такая мировоззренческая деталь, как четкое разграничение: «свои» и
«посторонние». Заповедники и другие ООПТ охраняют люди нанятые. В их
числе есть, конечно, и «чайники»…

— Под «чайниками» вы подразумеваете…

— Ну, это фанаты охраны природы, которые по своим убеждениям готовы
рисковать жизнью, чтобы защитить какую-нибудь птичку. Для них ни
своих, ни чужих не существует. Такие, слава богу, есть, но не они составляют
большинство в структурах охраны природы. А вот большинство людей,
которые там работают, в глубине души убеждены, что это только
посторонним (именно посторонним!) что-то нельзя. А «своим» — допустимо.
Это, вроде, естественно. Через меня много егерей прошло. И каждому я
пытался внушить, что прежде всего он должен научиться охранять природу
от себя самого. Если уж нельзя, то нельзя никому, тебе — в первую очередь.
Пытался объяснять, что зарплату ему платят не за охрану от «посторонних»,
а за сохранение природы в том же состоянии, в каком он ее принял. Да
только не обольщаюсь надеждой, что меня поняли многие. Вы же сами
писали в «Восточке», как новый руководитель федерального заказника
Тофаларский начал свою деятельность с того, что на самом живописном
месте, на озере Агульском, приказал вырубить почти два гектара старого, ни
разу не тронутого топором леса, чтобы «окультурить» ландшафт вокруг
своей «резиденции». Такая вот оказалась у него внутренняя «культура».

— Понимаю, Эрик Митрофанович, что вы выступаете не против
организации новых особо охраняемых территорий, а за максимальную
продуманность и обоснованность их образования. Вы против создания
ООПТ для галочки в отчетах и показушности, но — за реальное
сохранение наиболее ценных участков природы в ее естественном
состоянии. И все таки, нет ли в ваших словах противоречия.

Я уж и не говорю о пляжах, истоптанных
изюбрами так, будто по ним прошло стадо коров, о выводке рябчиков на
вашей поленнице. Нигде и никогда не видел я больше такой дикой и
такой естественной природы. Но ведь Тофаларский заказник находится
как раз в таком труднодоступном месте, куда нет дорог. Добраться до
него можно только вертолетом или за несколько дней сложнейшего
пешего пути по горно-таежной местности. Но заказник тем не менее
был создан, и вы посвятили свою жизнь его охране. Не противоречит ли
это вашему сегодняшнему утверждению, что охрану нужно
организовывать только там, где природе грозит реальное изменение под
влиянием человека?

— Нет в этом противоречия, и не зря провел я столько времени вдали от
асфальта. Надеюсь, что хотя бы отчасти и благодаря моему присутствию там
сохранились почти такие же ландшафты, какими были они во времена
освоения Сибири. Хочу подчеркнуть — почти такие же. Промышленных
лесозаготовок там действительно никогда не было. Но опытный таежник и
любой тоф наверняка обнаружил бы в лесу и отдельные пни, и старые
геологические шурфы, и давно заброшенные туристические стоянки. Дело в
том, что заказник этот создавался в то время, когда Тофалария превратилась
в «мекку» для самодеятельных туристов всего огромного Советского Союза.
Желающих побывать здесь было так много, что авиация не справлялась с
завозом туристических групп в тофаларскую деревню Гутару, откуда
начинались многодневные пешие маршруты. Я не помню точной статистики,
но за лето через Тофаларию проходило несколько тысяч человек с
рюкзаками. Плюс к этим тысячам в Тофаларской тайге работали десятки
различных исследовательских экспедиций. И тогда коренное население,
тофы, жившие до сих пор таежным промыслом, взвыли, потому что таежный
промысел — это все равно что свой огород. А если он стал проходным
двором…

В то время для сохранения этого удивительного уголка естественной
природы, конечно, требовалась охрана. Но с началом перестройки, когда и
туристический и экспедиционный бум сошёл на нет, я предлагал изменить
режим заказника и разрешить традиционное природопользование для тофов.
Но куда там! Никто не пошел на это. Может быть, как раз потому, что это
сократило бы тот самый пресловутый процент территорий, занятых
заповедниками, национальными парками, заказниками.

— Вы считаете, что промысловая охота, если она будет здесь
возобновлена, не нанесет ущерба естественной природе?

— А что вы понимаете под естественностью природы? Наверное, то самое,
что видели русские первопроходцы три века назад? Так не забывайте, что в
Сибири нет такого места, где бы в буквальном смысле никогда не ступала
нога человека. По всей территории Сибири многие тысячи лет охотились
местные сибирские народы. В обыденном сознании современного населения
укрепилось понимание, будто бы главная задача особо охраняемых
территорий заключается в охране диких зверей. Первые заповедники даже
так и назывались — соболиные, бобровые, лосиные… Сейчас используется
более точный термин: особо охраняемые ПРИРОДНЫЕ территории.

— То есть сохранять надо не зверей отдельно и пейзажи отдельно, а
природные экосистемы в целом, во всем многообразии их компонентов.

— И не забывать, что одним из компонентов, одной из естественных частичек
сибирских ландшафтов всегда был человек-охотник. В современном праве
появился хороший термин: «территория традиционного пользования
коренных малочисленных народов Севера». И очень правильно, что в законе
эти территории приравнены к особо охраняемым. Плохо, что Закон «О
территориях традиционного природопользования коренных малочисленных
народов севера Сибири и Дальнего Востока Российской Федерации»,
подписанный президентом страны еще в 2001 году, до сих пор не работает.

В нашей области ни одной такой территории не создано. В свое время вся
Сибирь была территорией этих народов, аборигенов. Они умели сохранять
природу, не думая о ее охране. Не надо чрезмерно вмешиваться в их жизнь, и
тогда территории их проживания лучше всяких заповедников будут. Но
одного этого недостаточно. Нужно уже сейчас провести инвентаризацию
всей территории области, выявить особо ценные в природном отношении
места и определиться с возможной формой их защиты. Надеюсь, что
областные законодатели в конце концов примут закон об особо охраняемых
территориях местного значения. Надо, чтобы к этому моменту уже были
необходимые наработки, вплоть до топографических границ сохраняемых
территорий. В этом случае закон начнет работать немедленно и не принесет
ничего, кроме общей пользы.

— Спасибо, Эрик Митрофанович, за откровенность. Напоследок замечу,
что решать эту проблему надо действительно очень оперативно. Боюсь,
что через год-другой все лесопокрытые площади области окажутся в
аренде у лесорубов на срок до 99 лет. Тогда об организации новых особо
охраняемых природных территорий придется забыть на целый век.